Четвёртый Харитон - Михаил Никандрович Фарутин

столб пыли взметнулся до крыши сарая, а лопата, зацепившись за что-то твёрдое, с треском лопнула пополам.

— Дальнейший осмотр без хозяина прекратить, — сказал Харитоша, увидев четыре ноги в резиновых сапогах, торчавшие из половы.

В это время в сарай вошёл Василий Андреевич, окончив урок верховой езды.

— Ну как, джигиты, довольны ли нашим заведением?

— Очень довольны, товарищ гвардии старший сержант, — ответил командир отряда, — только вот вызывают недоумение ноги, торчащие из половы.

— Чьи ноги?

— Не можем знать.

— Действительно, ноги! — удивился старик, глянув в отсек и сам еле удержался на ногах от испуга: может быть, злодеяние какое тут совершено, надо сообщить участковому. Но в это время зашевелились ноги в синих штанах и дёрнулась нога в полосатых штанах. — Разройте полову, это, кажется, мои помощники, — придя в себя, попросил старший сержант. — На гауптвахту, на гауптвахту! — закричал конюх, увидя в разрытой полове спящих в обнимку своих помощников. — На гауптвахту! — не унимался старик, охаживая ремённой плёткой Глеба и Нифонта…

II

На шоссе прогудела машина, за ней другая. В гаражах затарахтели тракторы. Следопыты направились от конюшни к Овсяной полянке…

— А скажи, Харитон, — спрашивает долго молчавший Андрюша Силин, — почему наши ребята обязательно пограничниками служат?

— Тут, брат, целая история, — подумав, отвечает Харитоша, — пограничная служба — тяжёлая служба. Тут и сила нужна, и смётка, и выносливость, и храбрость. Пограничник должен быть следопытом? Должен. Снайпером должен быть? Должен. Смекалистым должен быть? Должен. Выносливым должен быть? Должен. Храбрым должен быть? Должен. Во как! А это, как говорит Ковча, у каждого вологодца в самой крови течёт. Унаследовано от дедов и прадедов. Кроме этого, пограничник конём владеть должен? Должен. Машиной управлять должен? Должен. Это тоже под стать вологодцам. Был такой случай, — продолжал Харитоша, — служил на погранзаставе, на западной границе, наш земляк комсомолец Андрей Коробицын. Храбрый был пограничник. И случилось так, что ему одному пришлось вести бой с четырьмя вооружёнными диверсантами, которые направлялись в нашу страну, чтобы какую-то диверсию сделать. Это было как раз накануне десятилетия Октябрьской революции. А тут на пути им Андрей Коробицын — наш богатырь:

«Стой!»

Завязался бой. Коробицьтн один, а их четверо. В ногу Коробицына ранили — воюет. В другую ногу ранили — воюет. В живот ранили — воюет. Вот какой был наш земляк Коробицын.

В неравном бою Коробицын погиб, но не пустил врага на нашу землю.

О храбром пограничнике командование доложило Центральному Комитету нашей партии. А в Центральном Комитете спросили: «Откуда родом такой богатырь?» — «Вологодский», — ответили…

Давно это было. В 1927 году это было. С тех пор погранзастава на этой границе носит имя комсомольца-пограничника Андрея Коробицына, а наших вологжан в погранвойска призывают.

В Отечественную войну фашисты даже мраморную доску на заставе с именем отважного пограничника расстреляли. Даже мёртвый комсомолец Коробицын был страшен для них, — закончил свой рассказ Харитоша.

III

Над полями на невидимых пружинках повисли жаворонки и, то подымаясь ввысь, то опускаясь до земли, огласили звоном серебряных колокольчиков всю округу. На реке белой, широкой, извилистой лентой лежал туман, а над болотом, не доходя реки, тучка дождевая повисла, ухватившись за кусты ольшаника. Повисла и не знает, что делать: то ли дождём изойти, то ли плыть дальше. На болоте задорно, весело, с какой-то птичьей удалью, прокричали журавли: «Кур-лы! Кур-лы!»

Тучка вздрогнула, покачнулась и поплыла навстречу выходящему из-за леса солнышку, искрясь цветами радуги… и открылось болото.

— Журавли! — таинственно, негромко крикнул Харитоша ребятам. — Журавли танцуют! Ложись!

На сухом островке, покрытом жухлым прошлогодним белоусом, ребята увидели стаю журавлей. Густой краснотал, разросшийся по краю болота, надёжно скрыл следопытов от зорких глаз осторожных птиц. Даже журавль-часовой, расхаживающий поодаль стаи, тревожно озирающийся по сторонам, не приметил их. Птицы, радуясь окончанию многотысячного перелёта, радуясь весне, радуясь родине, кружили в традиционном прощальном танце. Журавли то отходили от центра круга, высоко подымая длинные, тонкие ноги, взмахивая огромными чёрными крыльями, с высоко поднятыми головами на длинных желтоватых шеях, то сходились к центру, вплотную прижавшись друг к другу, с весёлым гортанным наперебой криком «Кур-лы! Кур-лы! Кур-лы!». Опять расходились. В кругу появилась пара: журавль с журавлихой. Обнявшись крыльями, они важно обходили круг, потом пускались вперегонки, приседали, падали, распростёрши крылья. Наконец, прижавшись плотно друг к другу и скрестив шеи, кричали: «Кур-лы! Кур-лы!» И вся стая хлопала крыльями и неистово вторила: «Кур-лы! Кур-лы! Кур-лы!»

Натанцевавшись на земле, птицы взмыли в воздух. Журавль-часовой тоже поднялся за стаей. Над болотом, над рекой, над полем журавли долго водили хоровод под несмолкаемый прощальный крик: «Кур-кур-лы! Кур-кур-лы!» — до осени, до осени, а потом, разбившись на пары, полетели в разные стороны искать укромные места, вить гнёзда, нести яйца, выводить журавлят.

— Вот это да! — нарушил молчание Харитоша.

— Н-настоящий балет, — стуча зубами, подымаясь из лужи, заключил Сила.

По команде «ложись!» он плюхнулся в воду да так и лежал в воде, пока танцевали журавли.

— На границе и не такое может быть, может, сутки придётся лежать в воде, и потом — приказ командира, — ответил Сила на смех и улюлюканье ребят.

— Молодец, Андрей! — сказал серьёзно Харитон Четвёртый. — От лица службы объявляю благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — так же серьёзно отрапортовал Андрей.

— За мной, в поиск!

Глава шестая

I