Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет - К. Секачева

Геворкян: Между березками, по большому телефону.

Таратута: Говорят, что это срежиссировано. Действительно, это должно было быть срежиссировано, потому что кого-то надо было посадить в кабинет, а кого-то – в поле. Оттуда родилась журналистская сентенция и общее впечатление, что премьер – человек дела, очевидно, если он в поле, а президент – человек слова, потому что он отдает распоряжения. Это распределение ролей правдиво? Действительно ли аппараты работали так?

Малыхина: В чем все-таки вопрос, если конкретизировать?

Таратута: Почему березки, как родилась такая сцена?

Геворкян: И кто автор сцены, режиссер?

Песков: Я вам расскажу. Это было в Выксе, если я не ошибаюсь, это был поселок, который сгорел. И когда все это началось, там прошел первый верховой пожар. Ранее никто, и Путин, не знал, что это такое. Когда объяснили, что это штука, которая летит со скоростью под 100 километров в час, от которой убежать невозможно, которая уничтожает все, как взрыв… Там было озеро шириной 250 метров, и огненный шар его перепрыгнул. И когда Путин приехал к людям, у которых только что все сгорело, – вы помните кадры, когда тетка одна его за грудки взяла и трясти начала? И вы думаете, это можно срежиссировать?

Геворкян: Это – нет, а сцену разговора – можно.

Песков: Теперь представьте, что после этого, после того, как он провел совещание с оперативными службами, – говорить было тяжело, потому что дышать было невозможно, все было в сизой пелене, – мы поехали обратно на аэродром. И пока мы ехали, позвонили связисты и сказали, что президент просит Путина выйти на связь.

Геворкян: И тут поставили камеры.

Малыхина: И Путина к березкам в голубой рубашке.

Песков: Камеры у нас всегда с собой. Просто была такая ситуация, когда нужно было показывать все, чем занимается руководство. Поэтому моя коллега Наташа Тимакова обеспечила съемку там. У меня здесь стоял и грохотал автобус, там – дизель-генератор, а там – самолет заведенный. И мы пошли к березкам, встали, чтобы не так шумно было, и у березок сняли.

Геворкян: А может быть ситуация, когда вы, условно, говорите: «Владимир Владимирович, давайте сейчас не будем раздеваться у доктора»? А он говорит: «Буду». Может ли быть ситуация, когда вы говорите: «Лучше все-таки для картинки этого не делать», – а он говорит: «Я сам знаю, что делать»?

Песков: По крайней мере, не только я, но и многие из тех, кто работает вместе с ним, в этом, наверное, их обязанность, – высказывают какие-то рекомендации. Он или прислушивается, или нет.

Монгайт: Я хотела бы рассказать историю из личной биографии…

Песков: Чьей?

Монгайт: Своей. Когда я работала на телеканале «Культура», внутри компании нам рекомендовали в авторских программах, исключая новости, стараться не показывать Владимира Владимировича Путина. Потому что он может обидеться. Скажите, на что он обижается? Он обидчивый?

Песков: Ровно так же, как и все люди. Знаете, если не критика, а оскорбление – он обижается по-человечески. На критику никогда.

Монгайт: А вы его бережете от критики?

Песков: Нет. Поверьте, нет. Показываем все: и самое обидное, и самое конструктивное.

Геворкян: Дима, а почему он так обижен на Ходорковского? Прямо какая-то личная…

Песков: Потому что Ходорковский – преступник. Он сидит в тюрьме.

Геворкян: Ну, мало ли – преступник. Путин про него говорит с неподдельной страстью.

Песков: Я не знаю, с какой страстью. Он о нем говорит как о преступнике, который сидит в тюрьме.

Макеева: К вопросу о биографии. Можно я у вас о личной биографии полюбопытствую?

Песков: Ходорковского?

Макеева: Вашей. Но если вы можете рассказать что-то про Ходорковского, что до сих пор не произносилось, – welcome.

Песков: Больше того, что всем известно, я не знаю.

Макеева: Каким образом произошел значимый поворот в вашей биографии в 2000 году, когда вы, будучи до этого первым секретарем российского посольства в Турции, сразу перешли на работу в администрацию президента? Насколько я знаю, в Германии вы не работали, в Ленинграде не родились, не учились…

Песков: По-немецки не говорю. Дзюдо не умею. И лабрадора у меня нет.

Макеева: Как вы познакомились с Путиным, или кто вам сделал это предложение?

Песков: Вы знаете, я получил приглашение в администрацию еще при президенте Ельцине. Как работника меня пригласил Алексей Алексеевич Громов.

Макеева: Как состоялось ваше знакомство, как он вас в Турции рассмотрел?

ПЕСКОВ: ОН БЫЛ В ТУРЦИИ, ГДЕ ГОТОВИЛ ВИЗИТ БОРИСА НИКОЛАЕВИЧА ЕЛЬЦИНА. Я БЫЛ ДИПЛОМАТОМ, ПРИКРЕПЛЕННЫМ К НЕМУ КАК К БОЛЬШОМУ КРЕМЛЕВСКОМУ НАЧАЛЬНИКУ.

Геворкян: А вы были первым секретарем посольства? Чистым или с погонами?

Песков: Чистым абсолютно.

Геворкян: А я вычитала в западных СМИ, что между 1994-м и 1996-м вы закончили школу разведки.

Песков: Все-таки раскрыли.

Геворкян: Это правда или нет?

Песков: Нет. Я работал в Москве в Министерстве иностранных дел. Так я и очутился секретарем. Но пока я собирался… дело в том, что работа в МИДе такая жизнеобразующая: командировка, Москва, центральный аппарат, командировка, центральный аппарат. Поскольку у меня еще и узкая специализация, география достаточно маргинальная, все было в принципе расписано далеко вперед. И когда я получил это предложение насчет администрации президента, мне показалось, что это что-то жуткое. Я чуть не умер, пока принимал решение, очень было страшно.

Монгайт: Почему казалось, что жуткое? А что оказалось в результате? Здорово?

Песков: Да.

Монгайт: А почему?

Песков: Очень интересно. Это школа жизни, которая, наверное, пригодится всегда и везде и которую нигде больше не получишь. Но чтобы ее пройти, мидовская школа оказалась абсолютно незаменимой. Даже у нас в информационных службах работает очень много выходцев из Министерства иностранных дел.

Таратута: Я опять хочу сменить тему. Дмитрий Сергеевич, когда и как вы узнали то, что мы все услышали на съезде, а именно – что премьер Путин, скорее всего, может стать президентом страны, а президент Медведев…

Песков: Нет, сначала, что президент Медведев возглавит список, а потом…

Таратута: А вы в какой последовательности узнали?

ПЕСКОВ: Я СНАЧАЛА УЗНАЛ ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ ПУТИНА, ЧТО ОН ПРЕДЛАГАЕТ, ЧТОБЫ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ СПИСОК ВОЗГЛАВИЛ МЕДВЕДЕВ. Я УЗНАЛ ВМЕСТЕ С ВАМИ. Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ АБСОЛЮТНО.

Таратута: То есть вы о решении тандема узнали, как и мы, на съезде?

Песков: Конечно.

Таратута: А как вам кажется, когда они договорились?

Макеева: Дмитрий Сергеевич, вы над нами, по-моему, издеваетесь.

Монгайт: То есть вы настолько не приближены к центру решения вопросов?

Песков: Если вам кто-то говорит, что он знал заранее, – он вам врет. Я вам врать не могу.

Малыхина: Боитесь? Пресс-секретарь – это как личный доктор, он все знает о здоровье. Мне кажется, что вы все-таки…

Песков: Был один посол в Турции, который меня учил, молодого дипломата. Он сказал: «Никто не может заставить дипломата врать, но и никто не может заставить его рассказать всю правду до конца».

Монгайт: Скажите, но вы хотя бы удивились, если вы узнали тогда же, когда и мы?

Песков: Да. Честно скажу, я не думал, что это будет сейчас, так рано.

Геворкян: Тогда сколько людей принимали решение? Один, два, десять человек?

Песков: Два, конечно.

Макеева: Ничто не может заставить дипломата рассказать всю правду.

«НИКТО НЕ МОЖЕТ ЗАСТАВИТЬ ДИПЛОМАТА ВРАТЬ, НО И НИКТО НЕ МОЖЕТ ЗАСТАВИТЬ ЕГО РАССКАЗАТЬ ВСЮ ПРАВДУ ДО КОНЦА».

Монгайт: Мы все узнали, страшно удивились, начали звонить родственникам. А вы кому-нибудь позвонили? Жене: «Ты знаешь, кто будет?»

Песков: Если честно, нет. Я даже никому не звонил. Я был ошарашен вместе со всеми. Поскольку мы были вместе с коллегами из Кремля, то стали сразу какие-то процедурные вопросы обговаривать: о кампании, что, как.

Геворкян: Вам же комментировать потом надо было. Вы даже с ним не обсудили это?

Песков: Что комментировать?

Геворкян: Ну как, потом вам же задают вопросы.

Макеева: Ведь это и степень доверия. Вам же доверяют, я так полагаю? Или наоборот, настолько не доверяют, чтобы никому, никому не сказать?