Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет - К. Секачева

Шакина: «Почему у Сокурова мигалки нет?» – говорят они.

Михалков: Да я могу ему свою отдать, пусть он станет председателем Общественного совета.

Шакина: Эпическое полотно – Никита Михалков передает Александру Сокурову мигалку.

Михалков: Проблема заключается в том, что это не скипетр, это всего-навсего мигалка, поэтому Сокурову нужно подарить ее вместе с машиной – во-первых. Во-вторых, ему надо переехать в Москву и стать председателем Общественного совета Министерства обороны. И тогда он ее получит и будет с ней ездить.

Монгайт: Скажите, пожалуйста, зачем вам совмещать такое количество общественных функций? Вы очень многое делаете кроме того, что снимаете кино. Что это вам дает?

Михалков: Да ничего не дает. Это беда, я же не сам напрашиваюсь. Я не хотел. Вы же сами сказали: человек номер один.

Монгайт: Но вы же соглашаетесь, вы сами принимаете на себя эти функции.

Шакина: Вы же не соглашались, что вы – человек номер один.

Михалков: Правильно, так это же вы сами говорите сейчас.

Монгайт: Но, получается, вы соглашаетесь исполнять такое количество разных функционерских ролей?

Михалков: Нет. Это общественные роли. К сожалению, я вам должен сказать, что не все в этом интересно. Есть вещи, которые просто совсем неинтересны.

Монгайт: А что из этого интересно?

Михалков: Интересен, например, Совет при президенте по культуре и искусству. Это интересно в силу того, что там действительно могут быть приняты полезные решения, по крайней мере, если иметь в виду государственные премии для деятелей культуры. Есть возможность отметить тех, кто, как тебе кажется, чего-то достоин. Российский фонд культуры – это очень интересно. А что касается Министерства обороны – это архиинтересно. Но я вам должен сказать, что тоже думал, что это вещь формальная: ну, попросили. Но когда ты ездишь по воинским частям – это уже не «артист приехал»; когда вдруг проблемы и к тебе обращаются – это очень интересно. И самое главное, что это, может быть, один из действенных рупоров для того, чтобы соединить тех, кто внизу, с теми, кто наверху, в министерстве.

Монгайт: А что удалось сделать этому совету при Министерстве обороны?

Михалков: Очень многое. Например, все, что связано с неизвестными, неопознанными после войны телами наших воинов. Например, вещи, связанные с обучением. Например, эти самые городки, в которые мы приезжали и видели, что там происходит, и вроде бы какие-то вещи удалось сделать. Ну, там много.

Монгайт: Вы знаете, на телеканале «Звезда» дедовщину называют казарменным хулиганством. Как вы к этому относитесь? Телеканал «Звезда» ведь в подчинении у Министерства обороны?

Михалков: Вы мне объясните, в чем разница.

Монгайт: На телеканале не признают наличие дедовщины.

Михалков: А какая разница – казарменное хулиганство или дедовщина, если это кончается синяками, побоями или смертью? Какая разница, как это называется?

Монгайт: Может ли как-то повлиять на ситуацию с дедовщиной в армии культура, в частности, ваше кино? Вы сняли такой масштабный фильм про войну…

Шакина: …И в какой-то степени про военное братство.

Михалков: А вы видели фильм? А какое отношение к дедовщине он имеет?

Монгайт: Это фильм о военном братстве, он создает другое отношение к армии.

Михалков: Вы понимаете, какая штука, – не в оправдание этому, – но в армии всегда существовали деды и всегда существовали салаги. Я же служил на Дальнем Востоке… Счастливейшие годы в моей жизни. Построят, лозунг скажут – потрясающе.

Монгайт: Я прямо вижу, как эта цитата разлетается по разным медиа, по Youtube: «Счастливейшие годы в моей жизни – служба на Дальнем Востоке».

МИХАЛКОВ: Я ВАМ ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ, ЧТО Я МОЕГО СЫНА ОТПРАВИЛ СЛУЖИТЬ НА ТРИ ГОДА В МОРСКИЕ ПОГРАНИЧНИКИ. ТОЖЕ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК. ВООБЩЕ, Я СЧИТАЮ, ЧТО ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ В НАШЕЙ СТРАНЕ И ТЫ МУЖЧИНА – ТЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖЕН ПРОХОДИТЬ СЛУЖБУ.

Шакина: А его не били в армии?

Михалков: Били. Кстати говоря, может быть, били именно потому, что его фамилия была Михалков. Но я сейчас не об этом хочу сказать. Я хочу сказать, что есть такая замечательная армейская шутка. Дедок говорит: «Слушай, мне служить день-ночь, день-ночь, а тебе – зима-лето, зима-лето, и домой». Это всегда было. И тут самое главное – не переходить той грани, когда это превращается в унижение человека безвозвратно.

Шакина: Или когда, например, человек человека просит сесть на корточки, после чего у того отнимаются ноги.

ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО КИНО НЕ ПРИНОСИТ ВАМ ПРИБЫЛИ, ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ЕГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. ОНО ДОЛЖНО БЫТЬ В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, ПОТОМУ ЧТО ТАКАЯ КИНОДЕРЖАВА, КАК РОССИЯ, НЕ МОЖЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ БЕЗ БОЛЬШОГО СТИЛЯ.

Монгайт: Скажите, пожалуйста, как вы планируете дальше собирать деньги на кино? Государство, частные инвесторы? Какие фильмы вы планируете снимать?

Михалков: Вы знаете, полжизни работаешь на имя, а полжизни имя должно работать на тебя. Я гарантирую тем, что я делаю, что мы не пилим на берегу деньги, они все на экране. Вы знаете, что мы за эти восемь лет в результате, кроме зарплаты, не получили ни одной копейки? И не получим, потому что картина не соберет столько, чтобы это стало возможным после отдачи денег кинотеатрам. Но моя-то личная радость заключается в том, что мы вложили в картину все, что имели. И это видно на экране. Это не кино, снятое на крупных планах, причем на длинной оптике, чтобы был размыт фон немножко – чтобы не так было понятно, что там ничего нет. Это на чистом сливочном масле.

Монгайт: Это видно. В сливочном масле не откажешь.

Михалков: А вот это как раз для меня и есть знаковая вещь, когда я говорю: «Ребята, инвесторы, вам нужно такое кино или нет? Русскому зрителю нужно такое кино или нет? Если не нужно, вопросов нет, я могу не снимать. Я могу снимать где-нибудь в другой стране, не имеет значения. То, что мне нравится. Тогда вы останетесь, потому что я не один – Федя Бондарчук собирается снимать. А если нужно, вы должны быть готовы к тому, что это планово убыточная вещь».

Шакина: Подождите, но ведь убыточная вещь не значит ненужная? И не факт, что не нужно снимать.

Михалков: Правильно. Именно эту точку зрения я и отстаиваю: даже если это кино не приносит вам прибыли, это не значит, что его не должно быть. Оно должно быть в любом случае, потому что такая кинодержава, как Россия, не может существовать без большого стиля. Это называется большой стиль. И когда был Бондарчук…

Шакина: Старший.

Михалков: Старший. Когда существовали Озеров, Гайдай, Чухрай, то были и Тарковский, и Герман, и Кира Муратова. Они все сосуществовали.

Шакина: Кира Муратова – с легким опозданием на 20 лет.

Монгайт: В продолжение разговора о заработках, о сливочном масле и о том, на какие деньги делается кино, мы хотели бы привести высказывание самого Никиты Сергеевича, посвященное спорной истории об однопроцентном налоге с DVD-болванок.

[Видеозапись]

Михалков: Не Михалков это придумал, не Михалкову это дали. Это конкурс, который был выигран. Теперь, допустим, не мы выиграли, а выиграли его другие – дагестанцы или еще кто-то. Это все равно будет собираться. Только с Михалкова проще спросить, куда деньги девались, а с них будет трудно спросить. Они просто не ответят. Нет, и все. Можно ли то, что я сейчас вам рассказываю, превращать в истерику по поводу того, что Михалков – барин? Бред. С другой стороны, что, я не барин, я другой? Я работаю по 18 сезонов?

Шакина: Никита Сергеевич, а почему с вас проще спросить?

Михалков: Потому что я на виду.

Шакина: А кто-нибудь другой уйдет в подполье?

Михалков: Конечно. Понимаете, какая штука, никто же ведь не хочет вникнуть – что там, стойте-стойте, объясните, что там происходит?

Объясню. Этот налог собирается во всем мире, кроме Белоруссии и, по-моему, Кубы.

Шакина: К Белоруссии и Кубе не придерешься.

Михалков: Это закон, который принят в Думе и одобрен правительством. А дальше объявляется конкурс, и организация, о которой я говорю, – это дочерняя организация. И она имеет отделения в семидесяти или восьмидесяти субъектах федерации. И есть другие претендующие.

Монгайт: Вам все завидуют, получается?

Михалков: Мне завидуют. Но вы можете представить себе, что я начинаю по этому поводу оправдываться или дискутировать? Нет. Не хотите – пусть другой будет это делать, я это не придумал, я на это не напрашивался. Другой разговор: собрали – а куда девали? Вот вопрос.