Диана - Олег Валерьевич Куратов

эти листья превратились в мерзкую слизь, пачкающую обувь и одежду. И не шли мы с Никой вдоль озера Оберы, а просто тихо забились в чёрные, сырые кусты в самом углу какого-то двора. И спрятались в этих омерзительных мокрых колючках, как две огромные, страшные летучие мыши4. Мы были бухие и озябшие. Я использую образы Э.По для того, чтобы выразить своё отчаяние, отчаяние ничтожества по сравнению с этим великим поэтом, и сказать, что оно было всё же тяжелее того, которое он выразил в этих стихах. Потому, что я узнал то, от чего готов был не только выть, но и просто визжать! Визжать, как пронзительно визжат перерезанные трамваем собаки.

Всё прошло так, как мы и предполагали: ресторан, потом виски дома, галантные приставания папика, но когда она сказала, сколько ей лет, он вдруг реально, насмерть перепугался. Ника подумала, что перед законом, а я, слушая, решил, что он перепугался перед собой: ему стало стыдно себя! Сдуру, что ли, но он попросил её подтвердить как-нибудь свой возраст, а она пошла в ванную, смыла с лица штукатурку, да ещё достала из сумочки и показала ему паспорт. Тут дядя Коля с перепуга налил полный стакан своего золотого виски, хлопнул его разом и…вдруг стал чуть не со слезами просить у неё прощения. За что, она сначала даже не поняла. Потрясение его нарастало всё сильнее и сильнее, он как-то потерялся, хватил ещё полстакана и ушёл на кухню. Ника застала его там с побелевшим лицом у распахнутого окна и попросила не париться, ведь ничего же не было… Он взял себя в руки, но видно было, что прилично окосел. И вот тогда, вновь попросив у неё прощения, он объяснил свой испуг и, путая и коверкая пьяные слова, рассказал историю из своего давнего прошлого.

Когда ему было уже под тридцать, он встретил необыкновенной красоты шестнадцатилетнюю девушку, такую же прелестную, как Ника, и они полюбили друг друга. Любовь их полыхнула мгновенно и яростно разгоралась. Они встречались чуть ли не целый год ежедневно, как только он мог оторваться от службы. Сблизились они настолько, что оставалась самая последняя черта. Она предупредила его, что будет принадлежать ему полностью только после достижения совершеннолетия. Но тяга его к ней была так сильна, что однажды он овладел ей помимо её воли. От боли, от грубого насилия, от того, что он не послушал её мольбы остановиться, она возненавидела его и прервала с ним всякие отношения. Все его попытки наладить любовь, жить вместе и после наступления положенного возраста пожениться, были ею отвергнуты, несмотря на согласие семей с обеих сторон.

Он продолжал надеяться, а она замкнулась, ни с кем не общалась, и, похоже, психически заболела. Мало того, она оказалась беременной, попала под особое наблюдение врачей, и это угнетало её ещё больше, чем уход из школы, где она числилась лучшей из отличниц. Она уехала к дальним родственникам в глухую деревню. Но это ещё далеко не всё: когда она родила, оказалось, что ребёнок (мальчик) тяжело и безнадёжно болен: переживания матери сказались на его физическом и психическом здоровье. Он прожил всего год, она вернулась домой и постепенно обрела силы окончить школу, а затем институт.

Жизнь действительно сложна – его родной младший брат, невольно участвовавший во всей этой истории, продолжал во всём помогать ей, поддерживал её во всём, старался восстановить их союз… и, в конце концов, сам влюбился в неё и предложил ей руку и сердце. Она отвергла его предложение. Она знала, как он любит своего брата, и думала, что он хочет загладить, взять на себя его вину. Но младший брат проявил невиданное, каменное терпение и упорство и заставил её поверить в свою любовь. Его ухаживание за ней продолжалось семь лет, и, наконец, они поженились, потом у них родился замечательный сын. За это время все они смирились с этой драматической семейной путаницей, смирились друг с другом, и сейчас у них прекрасные отношения. Только папик не может забыть свою вину перед ней и любит её по-прежнему. Но сейчас у неё есть и сын, и любящий и любимый муж – его родной брат. Своего племянника папик любит, как родного сына, заботится о нём, и как может помогает его становлению. И вся их семья, все они четверо, счастливы. Рассказывая, дядя быстро трезвел, а под конец ещё раз попросил прощения и призвал её помнить его горький опыт. Он как-то обмяк и превратился в настоящего старика. Он отечески поцеловал её в лоб, выразил надежду на Никино молчание и понимание, и попросил прекратить их встречи раз и навсегда. Он не забыл вызвать такси, проводил, усадил её и махал рукой, пока не скрылся из виду.

Так в одно мгновение рушится жизнь. Ника видела. как я поражён её рассказом, но мне удалось убедить её, что я просто продрог и пьян. Я проводил её домой, забился в ещё более грязный и мокрый угол где-то за мусоркой нашего двора, и только здесь ощутил, что весь дрожу отвратительной нервной дрожью. И про себя повторял снова и снова: Так-так-так! Значит,… А может…

Значит, дядя Коля с Никой всё-таки не трахаются…

Значит, отцом моего умершего во младенчестве брата был дядя Коля…

Значит, дядя Коля никогда не был женат…

Значит, моя МАМА разводила колени перед ними обоими…Не могу…

Значит, дядя Коля до сих пор любит МАМУ, любит как мужчина…

Значит, ОТЕЦ знает это и терпит сколько уже лет…

Значит, они трое всё знают и таят это интимное "всё" от меня…

Значит, недаром на могилке младенца указаны только его имя и фамилия, а отчества нет (я это подметил давно, но думал, что это из-за малого возраста)…

Значит, МАМА испытывает вечное чувство вины потому, что она стоит в центре всей этой драмы…

Значит, МАМА стала ездить на могилку одна, чтобы облегчить им жизнь…

А может, Ника соврала, и они с папиком трахаются? И поэтому он так перепугался?

И вообще, почему она не допускает меня? Боится, что это её разоблачит?

А может, я не случайно года два назад застал МАМУ у дяди Коли? ОТЕЦ был тогда в командировке, это я точно помню…

А может, мне надо спросить: а чей же я сын?…

Мои душераздирающие, панические вопросы и догадки закончились, как мне показалось, нелепым позором: неожиданно я неудержимо захотел есть. Не прекращалась только сильная нервная дрожь по всему телу. Голод, обуявший меня, был так внезапен и неуёмен, что я бегом бросился домой. И когда МАМА, обрадованная и тем, что я, наконец, пришёл, и моим