Тот свет - Владимир Ионов

Бурчание прервала Нина. Раскрасневшаяся на мартовском холодке, она прибежала с дежурства по номеру на обед, принеся с собой свежесть весеннего дня, от которого Сарафанов, прилежавшися в тепле квартиры, даже слегка поёжился.

— Привет! — сказала она. — Ты все ещё лежишь? А перекусить что-нибудь приготовил? У меня всего десять минут.

— Не было света, — соврал Сарафанов. — Вот только что дали. Плита же не работала…

— Ладно. Зато я такое тебе принесла! — И бросила на диван скрепленную большой скрепкой пачку листов. — Это книга профессора Максимова. Представляешь, она вышла тиражом всего 200 экземпляров. В Иванове студенты переписывают её от руки. А какой-то умный выставил её на своем сайте, и мы сегодня распечатали десяток копий. Представляешь, ерунду какую-то можно гнать стотысячными тиражами, а для умнейшей книги нашелся только мизер.

— А чего тут такого? — лениво спросил Сарафанов.

— Это философское осмысление человека и того, что его окружает.

— Еще один Гегель нашелся? Я и первого-то не потянул…

— Нет, это больше Сократ, чем Кант или Гегель. Вот слушай: — Нина взяла у мужа распечатку. — «Глух и слеп не тот, у кого поражены уши и глаза, а тот, кто их имеет обращёнными только внутрь себя . Моё Я и есть то дерево, за которым не видно леса». — Или вот: — «Почти каждый человек знает, что он способен на большее, но редкий индивид откликается практически на это собственное знание. Мы хотим стать лучше, но пугаемся дороги к совершенству».

— Тоже мне Сократ! Сократ выворачивал наизнанку помыслы собеседника. А этот что? — поморщился Сашок.

— Чтобы быть собеседником, надо уметь слушать другого. Ты почитай на досуге, чтобы судить. Кстати, Максимов по-моему был однокурсником Волгаря. В одни годы учились на одном факультете.

— И тоже что-нибудь бает про Душу, про Совесть и про Творца?

— Чудак ты! — И Нина вышла на кухню.

«Жизнь человека — это то, что он воспринимает и знает о себе и реальности и как оценивает это воспринятое и узнанное», — стал медленно читать Сарафанов. — «Ну, и что тут нового? — спросил он себя. — Куда интереснее кто-то сказал: «Вся жизнь — театр, и люди в нём — актеры!» А тут?… «А знание, как известно, это внутренняя личная собственность каждого человека. Вот мы и несём по жизни наше знание и отношение к нему, которые вместе образуют сущность «Я» каждого из нас. Внешний же мир и события в нём — это всего лишь источники знания, некие толчки, побудители нашего «Я» и вряд ли разумно полагать, что только этот мир и формирует наше «Я».

— Ну, правильно, — подумал Сашок, — человек — это продукт желаний… Во, как завернул! Хоть и не профессор… «…До определённого момента влияние окружающей среды на личность, скорее всего, является решающим или хотя бы равнозначным с влиянием наследственности (ген). Но у каждого человека наступает момент в развитии, с которого начинается уже саморазвитие. Я полагаю, что таким моментом, такой точкой отсчёта бывает возникновение «самосознания», т. е. отделение себя в сознании от других людей, даже противопоставление собственного Я остальному миру.» — О! Точно! Кто толкал меня в журналистику? Батя хотел сделать из меня врача… И заткнули бы бедного Сарафанова в сельский фельдшерский пункт… А я раз и вывернулся! И теперь — Александр Крутой, обозреватель лучшего еженедельника области, колумнист столичных изданий!.. Чего там ещё пишет «Сократ?» — «Я — это не только продукт чего-то, а открытая, непрямолинейная, самоформирующаяся и саморазвивающаяся система. С момента возникновения такой системы (что случается исключительно индивидуально), жизненная траектория любого человека, т. е. кем он станет, чего добьётся в будущем, начинает зависеть главным образом от него самого.» — Молодец, «Сократ» сто крат! — «Беда наша в том, что слишком долгое время мы оглядываемся по сторонам, придаём очень большое значение внешним обстоятельствам и мнениям окружающих, тогда как лучше было бы в возможно раннем возрасте заглядывать повнимательнее в самих себя, в свою душу и пытаться оценить непредвзято именно её.» — И этот о Душе? Явный однокурсник Волгаря. Дальше про Совесть будет? — Он перекинул сразу несколько страниц.

«Покопайтесь в своей душе, взгляните пристально на себя как бы со стороны, уясните, чего вы больше всего хотите и вы увидите в какой степени вы лжец и лицемер», — прочитал дальше Сарафанов и спросил: — «Значит, если я откопаю в себе, что хочу быть богатым и здоровым, значит — я лжец? А если я действительно хочу быть богатым, здоровым да ещё и знаменитым, то, что — лицемер? Да, шел бы ты, Сократ местечковый!» — И Сарафанов отбросил листы. Взял «толстушку» КП, пробежал глазами по странице описания похорон Япончика.

— Нин! — заорал он. — Иди глянь: Иванькова братва хоронила в дубовом гробу для VIРов и, прикинь, гроб со светом внутри и с кондиционером! Никогда даже не слышал про такое. Королей, султанов разных раньше хоронили с женами и охраной, но чтобы кондишен и свет там был — представить не мог. Спроси Волгаря, как там Японец смотрится на фоне других жмуриков? И ты читай: Японец ворочал общаком в миллиарды долларов!.. Во, блин! Во, чего делать-то надо по жизни! Воровать! Тогда и гроб будет с кондиционером.

— Саша, что ты мелешь? Ты ещё сыну не скажи! — откликнулась Нина. — С ума люди сходят, и ты туда же? Гроб ему с кондиционером… Слушать смешно.

— А чего?! Я бы хотел… Думаешь, твоего «Сократа» так похоронят? Нееет! В политику или воровать! Только там теперь деньги, слава и гроб с кондиционером!

— Дурак ты, Сарафанов, — заключила Нина. — Куда ты денешься? Для политики — туповат, воровать — трусоват. Сиди уж…

— Ах, так да? — Сарафанов вскочил с дивана. — Тогда — развод и девичья фамилия!

— А я не возражаю, — тихо ответила Нина и увидела, как Сарафанов от неожиданности опять сел на диван.

Глава 16

Сарафанов быстро шёл по длинному коридору редакции, коротко заглядывая в каждый кабинет, пока не сообразил, что свободным сейчас должен быть кабинет Нины, если кто-то уже не устроился там раньше него. Заглянул — пусто. Сел за её стол, включил компьютер. И, пока ждал, когда загрузится программное обеспечение, успел поругать и Нину, и хозяина еженедельника за то, что она не требует, а он жидится потратиться на более совершенную технику. «Ну, давай, давай, — подгонял он меняющий форму курсор. — Волгарь у неё на «Рабочем столе», в «Адресах» или в «Контактах»? И кто у неё там?» — Он побежал курсором по открывшемуся окну «Контактов». — Администрация… правительство… мэрия… минсоц… личное! Вот это мы и проверим! И чего я, дурак, не заглядывал сюда раньше? Она, видите ли, не возражает пересесть на девичью фамилию! А на какую потом?»

В убегающем вверх списке мелькали знакомые фамилии депутатов, клерков, директоров предприятий, но ни одну из них он почему-то не примеривал в качестве замены для своей. Ага, вот и адрес почты Волгаря! Он дважды кликнул его мышкой и стал ждать открытия окна почты. «Не возражает… А кому ты на хрен нужна? Оперилась с моей помощью и готова сорваться? Ну-ну! Посмотрим, где ещё водятся кретины, вроде меня?»

Открылось окно почты.

— Здравствуйте, Владимир! Это Сашок Сарафанов на связи. Есть пара свободных минут?

— Есть. Здравствуй, Саша, — выплыло на экране. — Что у тебя случилось?

— Слушай, я тут в «толстушке КП» вычитал, как хоронили Япончика, вора в законе. Он там у вас не появился?

— Не знаю, не видел.

— Ну, ты что? Его вчера на Ваганьковское несли. Представляешь, в дубовом гробу с кондиционером! Ты только прикинь — дубовый ящик с кондиционером и со светом внутри… А ты не в курсе?

— Саша, у нас Здесь Души. А гробы остаются за порогом, в земле. С кондиционерами они или с простыми рюшками. И Душу твоего Япончика это уже не волновало — как его несли, в чем и с чем. Появилась она Здесь или нет, сказать не могу — не я думал о ней.

— Неужели не интересно? — спросил Сарафанов.

— Интересно было бы видеть, насколько она чиста, получит ли Адрес для обратной связи с миром живых. Но пока не вижу её, значит что-то мешает ей появиться в пространстве Вечных Душ.

— Ну, все равно, я тебе расскажу. Представь: толпа народу у Ваганьковского, одни братки с пудовыми цепями на шее, тьма венков и букетов, нашего брата близко не пускают. Не видел никогда, чтобы так кого-то хоронили. Ну, разве раньше генсеков так носили. И что выходит? Хочешь иметь приличные похороны, будь политиком или вором?

— Это, если ты хочешь жить только ради похорон. Но от человека должна оставаться память. Для этого ставят памятники на кладбищах и на площадях. У кого-то остаются книги, картины, научные разработки, музыка — да много всего может оставить человек на память о себе. Что оставил Япончик? Пышные похороны и имя среди воров?