Тот свет - Владимир Ионов

Мысли прервал голос Матроны: «Подъем, гомики!» И грохот включенного «на всю катушку» проигрывателя: «Если вы в своей квартире, лягте на пол — три-четыре…»

— А если я в чужой квартире, ранний подъем обязателен? — пробубнил Диванов, скинув ноги на пол.

— Какой ранний!? Ты глянь на часы, Диванов. Не только петушок давно пропел, но и пушка в Питере отстреляла. Скворушка-птичка пусть дрыхнет — у него сегодня нет записи, а у нас, Димон, дела. Скоро приедет директор, будем решать, что ты сможешь делать в туре. Так что быстро встать, умыться и собрать мысли в пучок, — мягко распорядилась она.

Толстый, но весьма расторопный дядька — арт-директор Матроны — плюхнулся в широкое кресло и расплылся в дежурной улыбке:

— Мои приветы и полный респект гениальному телеведущему, — развернулся он всей массой в сторону Диванова, кисло жующего овсяное печенье.

— Респект ему сейчас ой, как нужен, — добавила Матрона. — После полного облома на всех фронтах полный респект — это самое то. И я думаю, у нас это получится. Давай возьмем его в группу пока хотя бы на бас-гитару, а там поглядим, на что он ещё способен…

— Обижаешь соседа? — обиделся Диванов. — Или никогда не слышала ни Диванова гитариста, ни Диванова вокалиста?

— Слыхивала. Но у нас же не шоу «Две звезды», а гастрольный тур последней народной артистки СССР.

— Да? И куда мы едем? — спросил Диванов.

— Мы едем по городам и весям матушки России. Великой и необъятной. Устраивает? Должно устраивать. Вдали от дома грызут не только тоска, но и совесть. Одно из двух тебе полезно, — скороговоркой отчеканила Матрона.

— Любо… Но если б вы знали, госпожа Матрона, как мне надоели разговоры об угрызениях совести! Согласен повесить на шею не только бас-гитару, но и пионерский барабан, лишь бы, госпожа, вы не уподоблялись Волгарю с его душенадрывающими нравоучениями.

— Вот и ладненько. А кто у нас из группы ещё не законтрактован? — спросила она арт-директора. — Фома? Вот и возьмешь на его место Димона. Поедем без Фомы. Меньше будет надираться, а если очень будет нужен и не сойдет совсем с катушек, вызовем в любой город.

— Мой вам респект, — ответил толстяк.

— Ладно. И позвони Кочумаю, пусть распорядится, чтобы в вагоне было тепло. Всё. Идем к столу и готовимся к отплытию. А ты свисти всех наверх. Кто не успел, тот, считай, опоздал.

…Диванов не обиделся, что Матрона не пригласила его в свой белый лимузин. Понятно было, что отныне он с ней не на одной ноге и даже в чем-то зависим, а значит место его не рядом, а там, где остальная группа — в общем автобусе. И на вокзале, когда грузились, она никак не выделила его из группы, взяла в свой персональный вагон только арт-директора и стилиста. По самолюбию Диванова это слегка шлёпнуло, но в его суматошной жизни бывало и не такое. Тем более что предаваться обидам было некогда, надо вливаться в группу и, хотя все музыканты давно знакомы, находить среди них свое место.

Дело это оказалось не из легких. Отменно пьющий Фома был любимцем и заводилой группы, а тут появился, хоть и знаменитый, но чужак, которого много раз видели в «ящике», но ни разу — с бас-гитарой в руках.

— Ты вообще-то лабаешь на басе? — спросил его ударник, самый молодой и шустрый из группы.

Панибратство парня резануло Диванова, но он почел за благо не обидеться:

— Я больше на классике люблю. А бас есть бас — струн меньше, звук глуше, ритм четче. Где наша не пропадала…

— Да «ваша-то» не пропадёт, — ехидно обнадежил ударник. — Но тут главное — слушать меня, а глядеть на Матрону. И не приведи бог, если она упрется глазом в тебя.

— Что это значит? — спросил Диванов. — Мы, вроде часто с ней видимся, рядом живём.

— Знаем, слышали…. Всё равно запомни: на репетиции, если пару раз посмотрит, на третий — в морду даст. А если на концерте, то в первом же антракте скажет: «гуд бай, май лав, гуд бай!» И без выходного пособия.

— Ну, это кто — кому, — не сдержался Диванов.

…Первая остановка случилась в Ростове Великом. Поезд встречали четверо мужчин в легких дубленках и норковых шапках и дама в сереньком потертом каракуле. У мужчин в руках были два свёртка из розовой гофры — букеты, прикрытые от забористого мартовского утренника. Дама прижимала к груди нечто похожее на старинный фотоальбом. Все смотрели в открывшуюся дверь личного вагона Матроны. Но первым, совсем не почину из соседнего вагона вышел, ошалевший от духоты Диванов. Дама в каракуле узнала его и, отодвинув в сторону мужчин, кинулась к нему с громоздким альбомом:

— И вы здесь, Дмитрий Диванов!? Какая радостная неожиданность,… сюрприз для нас какой! Пожалуйста, автограф для жителей древнего города. Не для меня лично, хотя я безумная ваша поклонница, а для города, для музея… Здесь все исторические личности, — тараторила она, суетно перелистывая фолиант и не отрывая взгляда от Диванова.

— Спасибо. Чуть позже. Встречайте гостью сначала, я потом, — сказал он и подался к VIP-вагону, откуда, подхватывая подол шубы, выплывала Матрона. Диванов протянул ей руку, чтобы поддержать, но она, не глянув на неё, подала свою одному из встречавших мужчин.

— Боже, какая красота кругом! — протянула Матрона чуть хрипловато. — Куполов, куполов сколько! Я первый раз у вас и не прощу себе, что раньше проезжала всё как-то мимо.

— Да, здесь живая история России, — сказал тот, на чью руку она оперлась. — Нам уже более тысячи лет. Не мне в смысле, а городу. Великое княжество Ростовское, если помните…

— Не помню. Я чуть помоложе! — нашлась Матрона. — Кто там просил автограф?

— Вот пожалуйста… Здесь все исторические личности… Это для музея города с тысячелетней историей, — радостно проканючила дама в каракуле.

На перроне начал толпиться народ, сдерживаемый милицией. Тесня фанатов, подъехали лимузин, отправленный в Ростов ещё с вечера, пара местных черных иномарок и бело-синяя машина сопровождения.

— Так. Вы с нами, или мы с вами? — спросил тот, что подавал Матроне руку и преподносил букеты.

— Вы — со мной. Остальные за нами. Группа — в автобус, — распорядилась она. — Кстати, где он?

— Автобус на площади, — сообщил объявившийся тут же подполковник милиции. И колонна легковых машин тронулась с перрона.

А группа и Диванов начали перетаскивать инструменты, ящики с оборудованием и чемоданы с костюмами в автобус.

«Вот такая начинается жизнь», — думал Диванов, таща свою долю общего груза.

Глава 21

Душа Сарафанова отлетела ещё до того, как тело его ударилось о затянутый ледяной коркой тротуар, небрежно посыпанный крупным песком и солью. Какое-то время она витала над балконом «Верхотуры», присматриваясь к тому, что творится внутри ресторана, потом пролетела над домом, где жил Сарафанов с женой и сыном, отметила, что сын безмятежно спит, а Нина ворочается в кровати. «Чует что ли, что я раньше ушёл от неё, чем она от меня?» И, наконец, унеслась в пространство, где нет ночи, а есть вечное сияние голубизны.

— Здравствуй, Сашок! — приветствовал душу Сарафанова Волгарь. — Ну, вот и ты Здесь. Рановато, конечно, но всё равно приветствую.

— Привет. Согласен, рано, но сам же говорил: всему своё время. Вот моё и пришло. Не без твоей, наверно, помощи… Memento mori кто мне писал?

— Писал я. А приближал этот час ты уж сам. Все его приближают сами, Саша. Не ты один.

— Интересно, чем? — спросил Сарафанов.

— Ты же себя умным человеком считал. Наши разговоры помнишь?

— Толку-то теперь от этих разговоров… Всё равно уже Здесь. Ты лучше скажи, где Адрес дают, мне мэру надо «мыло» отстучать, чтобы Нинке отдал всё, что должен мне за выборы.

— Адрес, Саша, дают не Здесь. Он зарабатывается всей земной жизнью, осмыслением и осознанием её, и получает его Душа ещё на пути Сюда.

— Привет! Я, что, так и буду Здесь торчать, не имея возможности слова кому-то сказать? — завибрировала всеми своими пятнами Душа Сарафанова.

— Давай-ка я призову Душу, знающую больше меня. Это Душа моего давнего знакомого, в миру архимандрита Павла.

— Он, чего, поможет?

— Мне помогал… А вот и Душа его светлая. Здравствуй, отче!

— Не шутите, так и вам дай, Господь! — приветствовал Павел Волгаря и Сарафанова. — Чем могу?

— Да вот коллега мой бывший прибыл Сюда без Адреса, интересуется, как получить.

Павел всмотрелся во вновь прибывшую Душу, глянул на Волгаря, сравнивая их свечение.

— Чего же ты так попустил Душу-то коллеги? Где она у него так испятналась? — спросил он.

— Прости, не досмотрел. Да он и сам большой, мало кого слушал.

— Из ранних, значит, был? Ну, теперь пускай перебирает каждое пятнышко, соображает, откуда взялось и чем его оттереть. Каким осознанием и раскаянием. А иначе и не придумаю, как обрести ему свет Души. И ты помогай… Коллега, значит?… Я по тебе считал, что у вас почище нутро-то. Других ведь наставляете…