Тот свет - Владимир Ионов

— Не… Только мне!

— Значит, это кто-то из твоих заклятых друзей решил потешиться.

— Хорошо бы! Но об этом же писала едва ли ни вся мировая пресса: погиб в автомобильной катастрофе, кремирован, и пишет с того света.

— Интересно. Не читал. Служба проклятая — одни бумажки листаешь целый день…

— О, представляю! У меня и то, сколько всяких просьб, заявок, жалоб каждый день. А уж у вас-то, конечно, — горы!

Тесть Буланова — Федор Александрович Горин — приметный внешне мужчина, не растерявший импозантности и к шестидесяти годам, с незапамятных советских времен ходит в начальниках секретариата первого «вице» в правительстве страны. Получил он эту должность ещё в возрасте зятя и закрепился в ней, сознательно не помышляя о переменах в карьере. Лишь однажды в ней случился перерыв. Это когда от СССР осталась одна Россия с её малыми народами, и в правительство пришли молодые, горячие ребята. Тогда на место его многолетнего шефа призвали провинциального губернатора, а тот притащил с собой на секретариат молоденького физика Гошу. Парень был сподвижником губернатора на митингах, пока тот пробивался в политики, потом сидел у него в качестве помощника и пресс-секретаря. А теперь вот выпало заведовать секретариатом при разогнанных канцелярских работниках. Он хорошо управлялся с техникой, завел электронный учет входящих документов, но явно терялся в оценке их важности, а бегать с каждой бумагой к шефу не решался, поскольку тот в новой должности становился всё более крут характером. Вот почему, когда Федор Александрович пришел к Гоше подписать акт о передаче оставшихся документов, тот явно обрадовался возможности получить консультацию у канцелярского зубра, да и пожаловаться на судьбу.

— И как вы только управлялись с монбланами бумаг? Геракл не вычистил бы эти конюшни! Несут и несут. И всем надо… И у всех срочно… А я даже не Ахиллес, — сообщил Гоша упавшим голосом. — Помогите разобраться, что нести шефу в первую очередь, что во вторую,… а что вообще — потом?

— Ну, во-первых, огромная ваша ошибка состоит в том, что вы, молодые люди, разогнали канцелярию. Это не борьба с бюрократизмом, это борьба с разумной организацией дела. У меня в секретариате было двадцать человек, каждый из которых чётко знал, что он делает и за что отвечает. Вы почему-то… — наверно по молодости — решили, что первому вице-премьеру хватит секретариата из двух человек: заведующего и регистратора. Глупость, если не сказать — вредительство или саботаж работы члена правительства. Но это претензия не к вам. Это — незнание дела руководителем аппарата, — «рубил с плеча» Федор Александрович.

— И что теперь делать? Бежать?

— Зачем бежать? Соображать! Я думаю, что все вы, молодые и горячие, очень скоро сообразите, что наломали дров, и пора складывать поленницу, как положено. Ну, а вам лично, напомните, как вас зовут…

— Можно просто — Гоша…

— А вам, Гоша,… вы мне чем-то очень симпатичны, напоминаете моего сына в ваши годы… Вам, Гоша, я хочу пожелать полюбить эту вашу работу, увидеть в ней высокий смысл и большую пользу.

— Да уж, смысла в ней хоть отбавляй! — съехидничал Гоша.

— Высокого смысла! — поправил гость. Он умел подпустить пафоса в речь. — Вы участвуете в строительстве новой России на очень важном участке. От вас зависит, как скоро будут приниматься решения по направлению сил и средств этого процесса. Это вам не звезды считать или ловить элементарные частицы… Вы ещё научитесь управлять потоками больших средств, если, конечно, они у вас будут… И увидите большую пользу от этого. В том числе и личную…

— Например? — спросил Гоша.

— Беда мне с вами, молодой человек! Как говорил мой дед, «вас не научи, да помиру пошли, дак хрен не кусочки». Вы же только что говорили: «идут, несут и всем надо». А в ваших силах и в вашем праве регулировать эти потоки. И от того, в какую очередь вы поставите документ на подпись, зависит скорость его прохождения, сроки принятия решения и возможно даже объемы финансирования. А это значит… Ну, что, по вашему, это может значить?

— Сумма взятки за услугу? — простодушно спросил Гоша.

— Грубо, молодой человек. И считайте, что я ничего вам не говорил, — нарочито обиделся Федор Александрович и подал Гоше авторучку, чтобы тот подписал акт.

С тех пор прошло немногим более полугода, Федор Александрович даже не успел сдать казенную дачу в Серебряном бору. «Молодые и горячие» завели страну в тупик, их попросили «на выход», а Федору Александровичу к его большому удовольствию предложили вернуться в прежнюю канцелярию в той же должности. Первым «вице» стал, правда, не его прежний шеф — тот уже рулил даже не правительством, а своим независимым государством. Но и новый оказался человеком немолодым, с большим государственным опытом и пониманием дела.

…Оба, и тесть, и зять, уже изрядно подпили «этой японской отравы», разогрелись, обоих потянуло на откровенность. Но рассудок ещё работал, и зять, обведя гостиную взглядом, спросил:

— А здесь ничего? Не это…?

Горин понял и заверил, что недавно спецы проверяли все углы и закоулки дачи — чисто — ни «жучков», ни «глазков» не обнаружено.

— Уж, если ещё за нами будут смотреть да слушать, то куда мы катимся? — прогудел он басом.

— А я боюсь, — признался зять. — И не этого хмыря, который пишет, а в принципе… Нет, конечно, не без «того» — вы же меня знаете… Я чистыми — ни копейки. Откат — другое дело. Но — предметный. Поставь мне в гараж какой-нибудь «Хаммер» или «Бэху», можешь акции на меня переписать, ну, в крайнем случае — перевести на счет или подарить кредитку жене…

— Может, оно и правильно, — согласился тесть. — Я тоже никогда в руки не беру и не сую по карманам. Принес в папке с документами или с письмом, я бумаги оттуда — на свое место, а что там осталось — в банк — прямо в папке, чтобы никаких «пальчиков». А уж на чей счет — это когда — как.

Но доверительный этот разговор, хоть и требовал некоторого напряжения ума, всё-таки не помешал мужчинам начать позёвывать, а потом и перебраться к ночлегу.

Утром, зайдя в душ, Буланов увидел себя в большом зеркале, и прежде чем успел оценить степень помятости собственной физиономии, различил в нём мерцающие слова: «Momento more, господа!»

— Чо-о-ёрт! Чёрт! — заорал Евгений на всю дачу и принялся что есть силы сдирать ногтями слова со стекла.

— Чего у тебя стряслось? — появился за спиной испуганный тесть.

— Ну, вот же! — ткнул кулаком в зеркало Буланов.

— Чего там?

— Вот! «Momento more»! А говорили — «чисто» в доме!

— Было чисто, пока ты не занёс сюда свою заразу! — хрипловатым басом пророкотал тесть и цепкими пальцами сдавил сзади шею гостя.

— Эй! Больно же! — стал выкручиваться из его рук Буланов.

— Больно ему!.. Убить тебя мало за это. Чтобы ноги твоей в моём доме… Слышишь? — И ещё сильнее сдавил шею.

Глава 26

«Когда сидишь в пустом доме один, и перед тобой камин колышет языками пламени, и дом освещается, по сути, только этими всполохами, и всполохи эти играют рубиновыми извивами в бокале прекрасной «Хванчкары», самое время подумать о всполохах счастья, что мелькали в твоей жизни и, к сожалению, вот так же улетали куда-то в темное пространство. К звездам? Или туда, где ты? И заметны ли они там — искры именно моего счастья? У меня ведь их было много… Или вы там видите только тёмные пятна на фоне, как ты говоришь, «солнечных зайчиков» человеческих душ? А ты знаешь, я вот тут подумал о том, что ты мне писал — сейчас у меня для этого масса времени: я свободен от работы, от семьи, от любовниц, от друзей, от паскудства подёнщины — от всего! Со мной только пустой дом, поленница дров из ольхи и два кувшина чудесного вина… Так вот, я подумал и, ты знаешь, я заблудился в дебрях, которые могу определить только как «моя жизнь». В ней было все — высокие стремления, безобразные поступки, преодоление, карабканье вверх, падения, любовь, предательства, самолюбование и самоуничижение, радость и слезы… Словом, дебри! Но не так ли может сказать о себе и любой человек на земле? Не так ли и ты метался по жизни?! И что? Мы за это наказаны — ты автокатастрофой, я — выпадением из круговорота друзей, творчества и забот — к камину в пустом доме?»

Отстучав этот сбивчивый поток мысли, Диванов набрал адрес Волгаря и отправил текст.

— Я тебя слышу. Здравствуй, Дмитрий! — высветилось на экране. — Какой-то ты новый сегодня…

— Наоборот. Я — старый. И годами, и итогами жизни…

— Странно, лет тебе — всего ничего. Но я говорю о твоих мыслях. Они для меня новы. Это итог поездки с Альбиной Мирной? Или начало осознания прожитых лет? — спросил Волгарь.

— А что? По-твоему, мне рано их осознавать?

— В осознании жизни не бывает понятия «рано». Бывает — «поздно».

— Ты не ждал, что оно вообще ко мне придёт?