Нарисуем - Валерий Попов

– Я горняк!

Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!

Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась – и мы зажмурились от хлынувшего солнца.

– Сгинь! – скомандовала Инна, увидев меня.

Нарисовал!

– О-хо-хо! Тошнехонько…

Мы снова валялись у цистерны с хирсой.

– Велит натурщиком стать у нее в академии! – хрипел Пека. – Голым перед студентами стоять. С х… до земли!

Ей, конечно, виднее.

– Надо было министерство брать! – вырвалось у меня. – Поздно уже. Гуня обиделся.

И его можно понять. А наше место – вот тут. Вот таков наш рабочий ответ всем этим революционерам, балеринам, министрам-капиталистам!

Правда, Пека что-то сник. Еще выпил и валялся, как куль. Я схватил его за грудки: «Я из тебя вытрясу образ!»

Обиталище наше скоро на склад стеклотары стало походить. Конечно, это требовало расходов немалых.

– Колготки женские, – читал я.

– Вычеркиваем!

Читать список вожделенных товаров, переданный «ходоку в столицу» его земляками (надо понимать, вместе с деньгами), Пека поручал почему-то мне (видимо, чтобы я разделял с ним моральную ответственность).

– Телевизор цветной.

– Это оставляем пока. Пошукай что-нибудь помельче.

– Кольцо с топазом.

– Это давай! – Вынимал деньги, обернутые запиской…

Продолжали чтение на другой день. Хотя читать уже особенно было нечего – все повычеркнуто.

– Колготки детские.

Вычеркнули, обливаясь слезами. Все-таки Пека был человек добросовестный, вел строжайший баланс и учет: что именно пропито, какого числа. И главное – в какое время. Вот так!

– Ты поймешь, что там за люди у нас. Слова упрека не скажут! Вот увидишь. – Пека вглядывался в сияющую даль. Такой оптимистический взгляд на мир свойственен, вообще, начинающим алкоголикам: вот сейчас, еще один глоток, и все засияет!

– О-хо-хо!

Мы снова с ним валялись у цистерны с хирсой.

– Рада предлагает мне ее заместителем по производственной части пойти. Квартира, машина, – выдал страшную кладбищенскую тайну мой друг.

Я резко (или мне показалось, что резко) сел. Ах вот оно что! Прощальный ужин! Прощай, наш трудовой с Пекой подвиг, неродившийся наш сценарий!

– На Пьяную Гору, стало быть, не вернешься? – самым незаинтересованным тоном осведомился я.

– Не только я вернусь на Пьяную Гору – но и ты туда поедешь. Все!

Он решительно поднялся.

Мы приблизились к сказочному домику за оградой. Рядом сиял пожарный водоем. По его поверхности, искажая гладь, сновали всяческие водомерки и уховертки.

– Ты первый заходи, – вдруг смалодушничал Пека.

– Нет уж, ты!

Рада сидела за столом, в углу висели саван, коса. Все как положено.

– Скажи, чтобы он ушел! – Она ткнула в меня острым пальцем.

– Наоборот, это я ухожу! – смело Пека произнес.

– Недоволен? Ты сколько взял с этих фраеров? Мало тебе?

– Меня это уже не колышет.

– Ах так?

Вскочила с кресла – и в то же мгновение была уже в саване, с косой! Лезвие сверкнуло у Пеки над головой – еле пригнулся. Вторым ударом она разбила сервант: целила в меня, но я успел рухнуть на колени. Широко машет! Звенели стекла. Имущества не жалеет! Или казенное оно? Мысли скакали галопом, а сам я ласточкой вылетел в окно, скатился по склону, пробежал по воде, аки посуху, и вломился в кусты. Я слышал за собой треск и горячо надеялся, что это бежит мой друг.

– Темпо, темпо! – донеслось из кустов.

Пека на оставшиеся деньги вдруг шубу себе купил. Странно распорядился. Причем какую! Искусственный серый длинный ворс. И такую же шапку. Только с отчаяния можно такое купить. «Все! – окончательно понял я, глядя на него. – В столице нам ничего не светит!»

– Ну как? – гордо поворачивался.

– Э-э-э… Ну, мне кажется… на дальних широтах больше приняты натуральные меха. Что там у вас? Соболь? Песец?

– Не угадал! В наших широтах все только в искусственном ходят.

Почему? Но позже, увы, подтвердился этот парадокс. Не предполагал я лишь одного – что и мне тот наряд придется впору!

«Установочная сессия» для нас, студентов-заочников, тянулась незабываемые две недели и вот кончилась – пора расставаться. Ежов, истинный мастер, учил нас не только хорошо работать, но и красиво выпивать. Для этого и провел нас на премьеру в Дом кино… но вышло криво. В процессе набирающего откровенность разговора выяснилось вдруг, что у всех все хорошо – только у нас с Пекой все плохо.

– Эту тему, про рабочий класс, и преподаватели ненавидят, и даже начальство, которое заказывает ее. Так что частично это распространяется и на вас, – разоткровенничался, слегка выпив, мастер. Чего это он расклеился так?

Выяснилось, что уже можно писать всю правду о пограничниках, разведчиках. Даже о балеринах! А вот о рабочих почему-то нельзя.

Ежов, потея, промакивал промокшим платочком лоб.

– Хватит лгать! – вскричал Гуня, откинув шелковый локон, хотя я сильно сомневаюсь, чтоб он когда-нибудь лгал.

Потом начались пьянка и гвалт, про нас уже и забыли вроде. Да не совсем.

В уборной застал я Ежова – в неловкий, вроде, момент… неловкость была еще и в том, что он явно хотел что-то сказать мне, но не решался. Он долго стряхивал капли, а я стоял и покорно ждал.

– Да, – наконец он решился, – ты, похоже, опять умудрился вытянуть проигрышный билет. – И, резко задвинув молнию, ушел.

А я стоял, потрясенный. Забыл даже, зачем пришел. «Проигрышный билет!» И что значит «опять»? Что он – знает мою предыдущую жизнь и видит будущую? Да. Приговор!

Вернувшись, я сделал знак Пеке, и мы пошли. И никто из-за нашего ухода особенно не убивался. Так, несколько смешков… Раньше я, скорей, к насмешникам этим относился, но теперь к Пеке душою прикипел.

– Скажи… Ты сильно переживать будешь, если плюнем на все это, слюной?

– Пешки назад не ходят! – гордо Пека отвечал.

Комендантша в общежитии ревниво произнесла:

– Вас тут женщина спрашивала.

Обиженный взгляд комендантши можно понять – проволынили тут, наобещали – и не сделали ничего.

– Кого? – спросили мы хором.

– Обоих, – как-то мстительно проговорила она.

– Какая она?

– Ничего особенного. В саване, с косой. Ждала долго, но не выдержала. Сказала, что еще зайдет.

Пора в дорогу.

– Отчислены! – сладострастно Сысоева произнесла. Дождалась-таки своего часа!

– А Ежов где? – поинтересовался я.

– Сегодня рано утром улетел в Акапулько. А что вы, собственно, хотите от него? Вариант ваш не лезет ни в какие ворота – мнение единодушно. Вспомните содержание!

Бляшки. Гнилой конец. Да, сценарий о рабочем классе сложился нестандартный. Вышли. Пека хотя бы слово сказал!

– А ты вообще на хрена существуешь? Где Федор-то твой? Ты, кажется, что-то обещал ей!

– Федор тут бессилен.

Такого я уже из его уст не мог перенести. «Федор бессилен». Это уже полный конец!

– Пошли-ка назад!

Минут семь боролись с застенчивостью, потом вошли все-таки в заветный подъезд, снова в бурную атмосферу ВГИКа окунулись. Подошли к деканату.

– Заходи.

– Прямо сейчас?

– Не бойся. Я с тобой.

Зашли. Сысоева, мне показалось, обрадованно брови взметнула.

– Мы согласны.

– На что это, интересно? – улыбнулась она.

– Вот он скажет! – Я Пеку вперед вытолкнул.

– Да! – он произнес. Небогато. Но это сыграло, видимо, решающую роль! Глаза Сысоевой заиграли.

– Мы напишем! – уточнил я.

– Как это? – поинтересовалась она. – Насколько я знаю, вы разъезжаетесь?

– Нет… – проговорил я. – Мы вместе едем!

И удивился сам.

– Ну поглядим, – улыбнулась она и вернула студенческие.

Спасение свое бурно отметили… кому-то это обошлось в «телевизор цветной». Шли через пустырь, благоухавший полынью, пихаясь и хохоча, бутылки в наших руках сверкали! На кривом ящике за магазином сидела старушка и, сощуря свои васильковые глазки, смотрела на нас. Осуждает?

– Чего, бабушка? – мы ласково к ней подошли.

– Я б с вами пошла! – восхищенно тряся головкой, сказала она.

И это, может, и был самый счастливый миг нашей жизни.

Смело реализуя наличность, до раздела «Книги» дошли. Я уже занес свое хищное перо…

– А вот это – нет! – произнес Пека неожиданно твердо.

У него свой вариант душеспасения был: книги покупать! Пачка денег в газете с надписью «Книги» нетронутой была. Видно, книги он лучшей индульгенцией считал. Брал только серьезные – Библию, Монтескье. Уважал книгу уходящей эпохи, про трудовые подвиги, какую-нибудь серьезную профессию, с мрачным просветлением в конце. Сгружал их в нашу каморку – и снова шел. Как понял я – он почти уже морально очистился через это дело, смело смотрел.

– Где мне вот только деньги достать, с тобою лететь? – вырвалось у меня.

– А зачем? – вдруг произнес он.

Такого цинизма не ожидал от него!