Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Документальные книги » Прочая документальная литература » Русская литература первой трети XX века - Николай Богомолов

Русская литература первой трети XX века - Николай Богомолов

Читать онлайн Русская литература первой трети XX века - Николай Богомолов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 176
Перейти на страницу:

Вероятно, можно даже сказать, что свой собственный метод работы Ходасевича над рукописью был если не стилизован под пушкинский, то, во всяком случае, воспринимался как аналогичный ему. С.И. Бернштейн сохранил ценные свидетельства о самом процессе переноса возникающих поэтических образов в их первоначальном обличье на бумагу у целого ряда современных ему русских поэтов, в том числе и у Ходасевича: «Владислав Ходасевич сообщил, что и ему приходилось ощущать напряжение в гортани, о котором говорил Сологуб, но что это ощущение очень неприятно и тягостно и возникает только в тех случаях, когда внешние условия не позволяют сочинять стихи вслух; сочиняя вслух, он одновременно записывает текст, перечеркивая, исправляя его и произнося все варианты, причем процесс письма играет в его творчестве важную роль. Его черновые рукописи сильно исчерканы поправками»[674]. В этом отношении, по мнению исследователя и в свете собранных данных само течение творческого процесса у Пушкина и Ходасевича совпадает[675]. Близкое знакомство Бернштейна с Ходасевичем позволяет предположить, что здесь имела место не только тщательная запись действительных высказываний Ходасевича, а сжатое изложение той психологии и физиологии творческого процесса, о которых он считал необходимым поведать urbi et orbi.

В стихах сборника «Тяжелая лира» соотношение своей поэзии и поэзии пушкинского времени выстраивается аналогично тому, как это было в стихах «Путем зерна». В этой книге еще более обнажается внешняя ориентация на «пушкинизм» и «школу гармонической точности», что было точно уловлено К.В. Мочульским: «Романтический спиритуализм Ходасевича играет классическими формами и приемами, раздвигая их пределы, освобождая их высокую духовность. Его «стихи» величавы и спокойны в своей равновесной композиции. Все очарование поэтического словаря пушкинской плеяды хранится в них благоговейно. <...> И это не стилизации, а непосредственное воплощение очень личного и напряженного строя души. Поэт любит форму элегии: горестное размышление, жалобы и сентенции, заостренные финальным реалистическим сравнением. <...> Мастерству в обращении с александрийским стихом, пяти- и четырехстопным ямбом Ходасевич учился у Пушкина и Баратынского. Возвышенность и гармонию словесных форм он воспринимает с особой остротой»[676]. Да и в технике цитирования путь, намеченный в «Путем зерна»: полигенетичность цитаты, «монтаж» смысла, возникающий на пересечении различных цитат, «криптограммы» в цитировании поэтов-предшественников, продолжен и развит в «Тяжелой лире»[677].

Это позволяет, между прочим, прочитывать в стихотворениях Ходасевича этого периода не только ориентацию на «пушкинианство», как то многократно констатировалось, но обнаруживать и другие цитатные слои, среди которых особенно заметна поэзия[678] восьмидесятых—девяностых годов XIX в., где особой частотностью выделяются отсылки к стихотворениям К.М. Фофанова. Помимо уже приведенного нами выше совпадения, назовем также обнаруженное Дж. Малмстадом и Р. Хьюзом совпадение начальных строк двух стихотворений: «Люблю людей, люблю природу» (Ходасевич) и «Люби людей, люби природу» (Фофанов, «Стансы сыну»), а также и некоторые другие: начало «Жизели» перекликается со строкой Фофанова «Слепая страсть, волнуяся, живет» (с учетом, конечно, знаменитого тютчевского стихотворения), «Когда б я долго жил на свете...» сопоставимо с «Прежде и теперь» Фофанова. Таким образом, находится подтверждение явно недружелюбному и небрежно сформулированному мнению Г. Адамовича: «Его (Ходасевича. — Н.Б.) творчество есть редкое соединение внимания и вкуса к форме с очень общим, почти интеллигентским, почти ратгаузовским представлением о поэзии как о «грезе». Это типичное представление «литератора». Мне кажется, что эти традиции русского литераторства — не чистые традиции, — с привкусом восьмидесятничества в искусстве Ходасевича очень сильны. Едва ли я ошибусь, если — назвав случайные имена — предположу, что Аполлон Григорьев ему дороже Леконт де Лиля, например»[679]. В то же время вовсе не исключено, что, выделяя из этого круга поэтов именно Фофанова, Ходасевич учитывал не только близость его к раннему символизму, но и поклонение гению Пушкина, неоднократно декларировавшееся и отмечавшееся критикой.

Наконец, последний этап поэтического творчества Ходасевича — сборник «Европейская ночь» — демонстрирует еще один принцип цитирования, опирающийся на то «грозное» отношение к Пушкину, которое было не только у Ходасевича, но отчасти и у других поэтов его времени, но именно в его творчестве нашло наиболее полное воплощение. Речь идет о том, что определено в статье «Колеблемый треножник» фразой: «Иные слова, с которыми связана драгоценнейшая традиция и которые вводишь в свой стих с опаской, не зная, имеешь ли внутреннее право на них, — такой особый, сакраментальный смысл имеют они для нас, — оказываются попросту бледными перед судом молодого стихотворца, и не подозревающего, что еще значат для нас эти слова сверх того, что значат они для всех по словарю Даля»[680].

Вот лишь один пример такой организации текста. В стихотворении «Хранилище» есть двустишие:

Нет! полно! тяжелеют векиПред вереницею Мадон...

Сама непривычная орфография слова «мадонна», пишущегося Ходасевичем с прописной буквы и с одиночным «н» свидетельствует о его обращении именно к пушкинскому завету. Не случайно стихотворение и оказалось в конце концов осмыслено поэтом как связанное с пушкинской темой всей его жизни. «Хранилище» стало последним звеном, соединившим Ходасевича с М.О. Гершензоном, — а знакомство их началось с Пушкина. В письме Гершензона Ходасевичу от 17 августа 1924 г. говорится: «Ваши стихи очень хороши, и вы понимаете, как близки мне; стих «Претит от истин и красот» я мог бы взять эпиграфом к своим письмам «из двух углов»»[681].

Однако приведенная цитата свидетельствует и о том, что только констатации постоянной опоры Ходасевича на поэзию пушкинской поры явно недостаточно. Речь должна идти о самих принципах мироощущения поэта, о его понимании своей собственной эпохи, эпохи поворотной и кризисной, а для подобного разбора важно подчеркнуть, что мы обязаны говорить не только о том, что, пользуясь известными словами Мандельштама, можно было бы назвать «выпиской», но даже и не о «цитате-цикаде». У Ходасевича цитата всегда обнажает скрещение, пересечение не текстов, а целых поэтических миров. И с этой точки зрения эволюция цитатного метода Ходасевича отчетливо показывает его путь от автора, всецело пронизанного «тонким ядом» декадентства девяностых годов девятнадцатого и самого начала двадцатого века, о котором он с иронией и в то же время с тоской по ныне недоступной наивности вспоминает в очерках о Викторе Гофмане и Муни, пытаясь объективизировать свои ощущение того времени в воспоминаниях «Конец Ренаты» и статье «О символизме», — к поэту, видящему, что жестокая реальность двадцатого века разрушает традиционные представления о человеческих ценностях, гуманистических идеалах, и пытающемуся эти противоречия разрешить, отчетливо осознавая, что разрешение непременно должно быть дисгармоническим, антипушкинским, — и одновременно включать в себя сознание того, что Пушкин в жизни его страны и его поколения обязательно присутствует, не может не присутствовать — и как мера ценностей, и как художник, и как Среда обитания для поэта двадцатого века. С предельной отчетливостью и последней ясностью сказано это в «Колеблемом треножнике», когда, завершая разговор о неминуемом изменении пушкинского лика для людей грядущего, — и мы полностью ощущаем теперь на себе справедливость пессимистических прогнозов Ходасевича, — он заключал такими словами: «То, о чем я говорил, должно ощутиться многими как жгучая тоска, как нечто жуткое, от чего, может быть, хочется спрятаться. Может быть, и мне больно, и мне тоже хочется спрятаться, — но что делать? История вообще неуютна. «И от судеб защиты нет». <...> И наше желание сделать день смерти Пушкина днем всенародного празднования отчасти, мне думается, подсказано тем же предчувствием: это мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке»[682].

Георгий Иванов и Владислав Ходасевич

Впервые — Русская литература. 1990. № 3. Тема «литературной войны» Г. Иванова и В. Ходасевича разработана независимо от нас в предисловии Е.В. Витковского к собранию сочинений Иванова (Иванов. Т. I), и в наших статьях есть некоторые пересечения цитат и оценок. Мы совсем не касались литературных отношений двух поэтов в период 1916—1922 гг., поскольку эта тема достаточно подробно разработана Витковским.

1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 176
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Русская литература первой трети XX века - Николай Богомолов торрент бесплатно.
Комментарии