По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

— Да, — кивнул им начальник управления. — Вы свободны.

— Стало известно, — продолжал Петр Яковлевич, когда они ушли, — что Барсуков и Кумратов после получения денег в Госбанке обедали в столовой на площади. К ним подсел неизвестный.

— Так найдите его! — нетерпеливо оборвал Виталий Николаевич.

— Это не так просто, — сказал Леонтьев. — Официанты как-то не заметили его. Внешность описывают разноречиво…

— Проведите повторные допросы. Допросите буфетчика, посетителей.

— Часть уже опросили. Завтра думаем закончить. Когда они ушли, звонил из Джегуты Бондаренко, уверенный, что он будто бы напал на след похитителей. Но телефонная связь внезапно оборвалась и звонка больше не последовало. Вероятно, была повреждена линия: все может случиться в такую непогодь.

Заснул Коноплянов на плюшевом диване в своем кабинете. За день он так устал и нанервничался, что даже не пошел в «комнату отдыха».

6. Есть вещи, которые не забываются

Шукаев навещает сына. Не узнать прежней Зулеты. Воспоминания хороши, когда они есть. О втором платке с инициалами.

«Улица Орджоникидзе, 5, квартира 4». Жуниду не понадобилось даже заглядывать в записную книжку — адрес этот отпечатался в его памяти сразу, в одно мгновение, как только он получил его. Шукаев знал эту улицу по прежним своим наездам в Черкесск и быстро нашел дом, в котором жила его бывшая жена, теперь не просто домохозяйка, а судебно-медицинский эксперт Зулета Нахова.

Дараев с Сугуровым поехали в управление к Бондаренко, чтобы обменяться информацией: Жунид подозревал, что преступления последнего времени в Дербенте, Черкесске, ауле Калеж имеют между собой какую-то связь. Это подозрение укрепилось в нем, когда в Зеленском районе его познакомили с шифровкой, разосланной по низовым учреждениям НКВД и милиции за день до праздников. Речь в ней шла «о недавнем побеге из Читы Хапито Гумжачева и Паши-Гирея Акбашева. Побег был беспрецедентный и дерзкий. В Читинской тюрьме заключенные не сидели сложа руки — делали мебель, шили брезентовую робу для строителей, пилили в карьере туф. Попав в столярную бригаду, оба рецидивиста ловко воспользовались моментом отгрузки готовых шифоньеров, и когда те прибыли в магазин, глазам насмерть перепуганного кладовщика, открывшего один из них, представилась картина неожиданная и странная: два небритых человека, скорчившиеся за дверцей в неудобных позах. Они мгновенно выскочили, один выхватил из-за пазухи нож, другой направил на обмершего кладовщика револьвер. Напуганный кладовщик помог им переодеться в форменные комбинезоны подсобных рабочих магазина и даже дал денег — все, что у него нашлось в кармане — около ста пятидесяти рублей. Заодно прихватив и кассу, оба беглеца затерялись в городе.

Шифровка об их побеге поступила, оказывается, и в Черкесское управление, и Жунид пожалел, что по пути в Зеленский район сам не заглянул к Бондаренко, ограничившись визитом к Зулете. Дараева начальник черкесского угро почему-то не счел нужным поставить в известность о побеге Хапито и Паши-Гирея.

…Шукаев довольно долго простоял на лестничной площадке двухэтажного дома, где его ожидала встреча с сыном пока наконец позвонил, с трудом умеряя волнение.

Шел восьмой час вечера, и Зулета уже была дома. Встретила она его, как и в прошлый раз, просто, приветливо, не смущаясь, в то время как он, топчась в коридоре, с трудом переводил дыхание.

— Входи в комнату. Заурчик у соседей. Я сейчас приведу его.

Жунид сел на диван, с любопытством рассматривая обстановку. Пока Зулета ходила за сыном, он имел время немного прийти в себя.

Простенькая, но очень уютная комнатка, в которой все говорило о мальчике. Низенький, видно, сделанный на заказ столик с таким же приземистым стульчиком. На столе — рисование: альбом, цветные карандаши. На стене, над кроваткой — деревянная винтовка, его подарок. На полу — ящик с игрушками, в нише — окантованные под стекло фотографии Заура.

И только альков с односпальной пружинной кроватью, застеленной клетчатым пледом, прямоугольное зеркало в углу, на котором стояли флаконы с духами, пудрой и прочими женскими мелочами, да небольшой шифоньер — свидетельствовали о том, что, кроме ребенка, здесь живет еще его мать.

Жунид испытал мгновенное, вовсе не свойственное и незнакомое ему чувство приятной расслабленности и умиротворения, в котором было что-то сентиментальное. У него даже защипало в носу. Любит она Заурчика. И заботится о нем.

Вообще он не узнавал прежней Зулеты.

Мальчуган вбежал в комнату, топоча ножками:

— Папа, папа! — закричал Заурчик, бросаясь к нему в объятия. Жунид усадил его на колени, украдкой, стесняясь Зулеты, поцеловал в кудрявый завиток пахнущих солнцем волос на затылке и завел тот полушутливый, полусерьезный разговор, за которым мужчины горской породы, сдержанные по натуре, скрывали обычно переполняющую их нежность.

У Зулеты тоже подозрительно заблестели глаза.

— Ну, вот… и увиделись, — сказала она и отвернулась. — Я пойду на кухню. Приготовлю кофе.

— Не беспокойся… — он уже не пытался обращаться к ней на «вы». Это было бы демонстративно и глупо. — Я сыт…

Он продолжал болтать с Зауром, слушать его восторженный щебет и против своей воли, когда она возилась на кухне, думал о том, что было и что, как он считал, никогда не вернется. Это касалось его и Зулеты.

Он явился тогда из Москвы, с курсов, молодой, двадцатипятилетний, полный энергии и надежд. Он, как умел, устраивал для нее гнездышко, конечно же, не такое, какого она стоила, его Зулета, черноглазая, яркая, заслуживающая если не золотой, то позолоченной дорогой рамы, а вовсе не той спартанской простоты и жалких удобств, которые он мог тогда ей предложить. И, наверное, он сам в чем-то виноват — зачем не настоял, чтобы она работала, училась, чтобы жизнь ее была заполнена настоящим делом. Возможно, от скуки, от незнания, куда себя деть, она и попала в конце концов в сомнительную компанию Назиади и Бориса Фандырова, с которым и изменила Жуниду?..

Странно, но того зла, той жестокой холодности и боли, которые возникли в нем в ужасный день их разрыва и которые он сам подогревал в себе, не давая им остыть и как-то пытаясь оправдать свое нежелание восстановить семью, — ничего этого сейчас не было. Может быть, потому, что мстительное чувство, приглушенное годами, относилось к той, прежней Зулете, от которой — он видел — почти ничего не осталось, если не считать внешности.

Впрочем, и тут она изменилась. Вызывающая, легкая, бездумная красота ее стала строже, в прежде лукавых, томных глазах, возникло выражение деловитой заботы и сосредоточенности.

Когда она вернулась с подносом, на котором стояли чашки, печенье в вазочке и дымящийся кофейник, Жунид, повинуясь неожиданно мелькнувшей мысли, глуховатым голосом сказал ей:

— Ты, пожалуйста, не думай, это только сегодня. Я не стану надоедать. С твоего разрешения в следующие мои приезды буду приходить в садик и оттуда брать Заурчика. Мы с ним будем гулять, в кино, может быть… — он опять смутился и совсем уже бессвязно закончил: — Я ведь понимаю для тебя… я… одним словом… в моих появлениях, наверно, приятного мало…

— Поступай, как знаешь, — улыбка на ее губах померкла. — Это твое дело.

Он еще немного посидел, не притронувшись к кофе и продолжая болтать с Заурчиком о пустяках, потом стал прощаться.

Мальчуган покорно слез с его колен и молча смотрел на отца погрустневшими глазенками. Он за весь вечер не задал ни одного вопроса из тех, которыми дети, как никто, умеют ставить в тупик родителей, давно не живущих вместе, — видимо, Зулета, как умела, объяснила сыну все, во всяком случае, все, что он мог понять.

— Может быть, посидишь, пока я уложу его? — спросила она.

Жунид посмотрел в просящие глаза Заура и… остался. Потом он сидел у кроватки притихшего сына, изредка прерывавшего их беспредметный разговор с Зулетой своими Детскими сентенциями, и… чувствовал себя очень плохо. Тут было так тепло, семейно — ничего похожего на то, что ожидало его в Ставрополе.

— Как у тебя с работой? — спросил Жунид.

— Хорошо. Правда, обстановка в управлении сложилась ненормальная, но я в стороне от этого…

— А в чем дело? Она пожала плечами:

— Не хочется жаловаться, но не Коноплянову надо быть нашим шефом, а Гоголеву.

— Что — завинчивает свои «гайки»?

— И ты уже знаешь!

— Земля слухом полнится. Кстати, что там с этим… Ну, которого Сугуров задержал?

— Цыганов, — догадалась она. — Я не в курсе всего, но, по-моему, что-то нечисто. Он бежал. Абдул Маремкулов упустил его. Бондаренко считает, что дело серьезное, но путаное, а Коноплянов кричит: чепухой занимаетесь… Конечно, он сейчас обеспокоен совсем другим…