Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид

class="p1">Случись все это в африканской пустыне, тогда над ним летали бы бородатые коршуны, а вокруг собрались бы гиены, — и агония продолжалась бы не долго. Но он знал характер своих врагов. Он знал, что, несмотря на прожорливость, они трусливы, как зайцы, кроме тех случаев, когда перед ними падаль.

Надо было им показать, что он не умер, для этого он качал головой, ворочал глазами и кричал.

Он бережно расходовал свои силы на крики.

С наступлением темноты коршуны удалились, хозяевами степи остались одни волки.

Он заметил, что эта перемена, вместо того, чтобы благоприятствовать ему, могла его погубить. Степной волк робок днем, как лисица, — ночью же он изменяет характер. Он смелеет и бросается на добычу, если она не может защищаться.

Голова, не имевшая тела, стала казаться именно беззащитной стаям койотов, собравшимся около нее. Слишком долго они пугались ее криков и освоились с этим. Настало время броситься на этот странный предмет и разорвать его в клочки.

С зловещим воем они приближались со всех сторон и готовы были на последний приступ.

Снова воззвание к небу, может быть, уже последнее:

— О Боже!

Голос Кленси становился все слабее, так как грудь его была сдавлена; он кричал до хрипоты. Словно мольба его была услышана: до ушей Кленси донесся стук копыт лошади, идущей под всадником.

Раскрытые пасти хищников сомкнулись, и грозная стая скрылась из виду. Койоты разбежались.

Кленси пытался понять — откуда неслись звуки. Вскоре он увидел то, что подтвердило его радость.

На освещенной луною равнине появилась фигура всадника. Он подъезжал медленно, казалось, он потерял дорогу или искал чего-то.

Вдруг он остановился. Должно быть, волки и их бегство привлекли его внимание.

Он направился в эту сторону. Ребра Кленси, сжатые утоптанной землей, мешали биению его сердца. Однако он мог чувствовать и надеяться, пока голова в состоянии была мыслить.

Он надеялся, что приближался Саймон Вудлей, а не кто-нибудь другой.

Его молитва, наконец, услышана, и вместо того, чтобы закричать: «О Боже!», он прошептал: «Славу Богу! Слава Богу!»

…В эту минуту всадник подъехал к нему. Кленси хотел уже назвать по имени Саймона Вудлея…

Но прежде чем произнести эти слова, он заметил нечто, заставившее его хранить молчание. Луна осветила всадника сзади; лицо его находилось в тени, но рост был не Вудлея… Перед Кленси стоял совсем другой человек.

Как только всадник заметил голову без тела, и лицо при лунном свете, он громко вскрикнул от ужаса, повернул лошадь и поскакал по равнине.

Кленси тоже закричал, но его крик не остановил всадника, а, напротив, ускорил его бегство.

Глава LXXXIV. НАУГАД

Южное солнце встало над дубовой рощей, в которой Ричард Дарк спал пьяным сном. Поднявшись выше, оно не могло разбудить его, потому что густая листва защищала его от палящих лучей. Его разбудил только топот лошади, которую кусали лесные мухи.

Несколько раз он слышал этот топот, но, будучи еще пьян, не обращал на него внимания.

Проснувшись, он все еще был нетрезв, но не настолько, чтоб не понять, что он забыт товарищами.

Он вскочил на ноги и с испугом оглянулся.

Который час?

Он вынул часы и понял, что забыл с вечера завести их, и они теперь стояли.

Он захотел узнать время по солнцу, но мешала густая листва.

Он вышел на опушку. Лучи золотистого шара почти ослепили его. Диск обозначал около двух часов над горизонтом.

Первой мыслью Ричарда Дарка было, что он проспал слишком много времени.

Он сделал глупость напиться и лечь спать потом.

Это могло иметь неприятные последствия. Может быть, Борласс с шайкой уже прошли, оставив его одного. Два часа, по крайней мере, после рассвета — достаточно для возвращения из миссии. Заезжали ли они на место свидания?

Мысль эта встревожила его; он не знал, что делать. Если товарищи переехали равнину, то ему оставалось только последовать за ними. Но это могло быть опасно. Кто знает, не было ли за ними погони? Очень может быть, что ограбленные колонисты гнались за хищниками, обремененными добычей.

Он знал, что Саймон Вудлей находится в степи и, вероятно, будет руководить преследователями. Ричард Дарк давно уже познакомился с искусством Вудлея как разведчика. Может быть, и погоня уже проехала! Тогда он вдвойне рисковал оставаться на этой обнаженной равнине.

— Два часа дня! Возможно ли? Надо проверить.

И, прикрыв глаза ладонью, он взглянул на небо, измеряя еще раз пространство между желтым диском и темной линией горизонта.

— Нет, — сказал он весело, — еще не прошло двух часов. Я испугался напрасно, они еще не проехали.

Однако на него вновь нашло сомнение.

— Каким образом убедиться? Конечно, этого нельзя сделать, оставаясь здесь, тем более, что я умираю от жажды. Еще полчаса этой адской жажды, и я не выдержу. Где же взять воды? На этой бесплодной равнине нет ни капли, только в реке, но я не смею ехать по этому направлению. Что же мне делать? Даю им еще полчаса, без сомнения, они приедут прежде. А потом я отправляюсь на условное место. Не знаю, впрочем, найду ли я дорогу. Проклятая лошадь, она так шумит, что слышно за десять миль.

Он возвратился к месту ночлега и отогнал мух; лошадь на некоторое время успокоилась.

Ричарда Дарка мучила жажда, и он не в состоянии был больше переносить ее. Он снова вышел из рощи, и еще раз посмотрел на солнце. Это заставило его сердце забиться сильнее. Золотистый диск казался ближе к горизонту. Солнце не подымалось, а опускалось. Он принял запад за восток. Был вечер, а не утро.

Его охватил страх, когда он увидел свою ошибку. Он был уверен, что Борласс и шайка проехали, как и преследователи.

— Какого же черта я буду здесь делать? — спрашивал он себя. — Если я попытаюсь переехать равнину, то могу попасться Саймону Вудлею и его товарищам, и это для меня будет равносильно смерти. Я не могу ожидать пощады от этого подлого охотника. Если же я останусь здесь, меня замучит проклятая жажда.

Через час оно сядет, а до тех пор я должен крепится.

Он вернулся к лошади, посидел там, снова вышел на опушку и так делал до тех пор, пока не село солнце.

Он знал, что сумерки продлятся недолго, и отправился готовить лошадь.

Наконец, он выехал из рощи. Луна еще не взошла. Было уже довольно темно, он смело мог продолжать путь. Он знал, что надо было держать на север или почти на север. При отъезде путеводителем ему служил край кеба,