По дорогам войны - Альфред Рессел

* * *

На фронте наступила гробовая тишина. Все свидетельствовало о том, что противник не намерен дешево отдавать свои позиции. Достаточно было также вспомнить ожесточенные бои под Липтовски-Градоком, у Подтуреня и в других местах полосы обеспечения немецкой обороны. Это особенно стало ясно после попыток прорыва, предпринятых 3, 5, 12 и 13 февраля, когда решительные атаки велись не против слабых вражеских сил прикрытия, а на упорно обороняемый район с хорошо организованной системой огня. 320-я немецкая дивизия была готова к боям.

Переход наших войск к обороне должен был создать реальные предпосылки для прорыва. На совещании командного состава, проведенном 14 февраля командующим 18-й армией и его заместителями, были подведены итоги последних боев и поставлены новые задачи. Командующий подчеркнул необходимость повышения боевого духа воинов, хорошей выучки, основательного изучения вражеской обороны и, прежде всего, разведки противника перед 1-м чехословацким корпусом. "Разведка! Разведка!" - раздавалось на все лады в наших подразделениях. Однако противник был начеку, взять "языка" не удавалось. Земля замерзла, и каждое неосторожное движение было далеко слышно. В подобных случаях противник тотчас освещал передовую и открывал огонь по нашим разведчикам. Информация о противнике по-прежнему оставалась скудной. Впрочем, это было характерно для всего периода боев от Дукли до Микулаша.

* * *

15 февраля мы с генералом Свободой стояли на крыше сарая в Ветерна-Порубе и осматривали белое пространство на территории врага. Генерал изучал местность, где планировалось наступление. После проведенного накануне совещания он решил опрокинуть немецкую оборону в районе Липтовски-Микулаша путем охватывающего маневра силами правого фланга, чтобы ударом по предгорьям Липтовских гор перерезать противнику единственную дорогу для отступления на Ружомберок.

Кругом стояла тишина, все замерло. Неожиданно командир корпуса задал мне коварный вопрос:

- Как обеспечить в будущем более эффективную артиллерийскую поддержку наступления?

Я ожидал такого вопроса и потому ответил, не задумываясь:

- Надо атаковать без артподготовки.

Генерал размышлял, молча поглядывая на меня испытующим взглядом.

На следующий день я вместе с начальником штаба корпуса и начальником оперативного отдела выехал на осмотр вражеских позиций. От Ветерна-Порубы мы направились прямо по снежной целине на высоту возле Смречан. На полпути нас настиг буран. Сильная метель слепила глаза, затрудняла движение. Мы решили спуститься вниз, в Смречаны, и укрыться там от непогоды. Мы долго брели куда-то по снегу, не имея представления о том, куда нас черт занес. Это начало нас беспокоить. Начальник штаба не скрывал тревоги. Он решил переждать на месте, пока не стихнет буря. Мы уселись на каком-то возвышении. Снег валил густыми хлопьями с западной стороны и буквально засыпал все вокруг. Вскоре на том месте, где мы сидели, образовался сугроб, из которого виднелись лишь глаза да бесформенные, облепленные снегом шапки. Мы совсем затерялись в белой пелене. Взглянув на своих спутников, я не мог не улыбнуться, хотя было не до смеха. Мы решили в таком положении переждать буран. И это оказалось нашим счастьем.

Буран окончился так же внезапно, как и начался. Горизонт очистился от туч, воздух стал прозрачным. И тут - бог ты мой! - мы широко раскрыли глаза от изумления и в ужасе втянули головы: перед нами возвышалась ключевая высота Никово, то есть мы находились в зоне прямого огня пехотного оружия противника, на расстоянии всего 700 метров от узлов его обороны. Вокруг нас простиралось лишь заснеженное поле. На таком расстоянии можно и куропатку разглядеть. Если противник нас обнаружит, спасения не будет. Мы озабоченно переглянулись, как бы кто не вздумал пошевельнуться и стряхнуть с себя спасительную снежную маскировку. Ломский подмигнул глазом: мол, все понял. Дочкал отнесся ко всему довольно безучастно. Так и сидели мы на снегу, подобно тем французским солдатам, которые под градом снарядов сидели в окопах под Верденом, пока их по пояс не засыпало землей. Всеми нами владела одна мысль: если б там, напротив, знали, какие карпы находились у них в сетях, кто сидел под самым их носом с документами и картами в сумках...

Сидеть в неподвижной позе и ждать темноты оказалось нескончаемым мучением. Постепенно в душу закрадывалось сомнение: "А не играют ли немцы с нами в кошки-мышки. Не тянут ли время, чтобы потом нас прихлопнуть?" Нервы у каждого из нас были накалены до предела от близости противника, которому слепой случай нас выдал на растерзание. Предпринять что-либо не было никакой возможности. Только когда сгустились сумерки и вершина Никово пропала в темноте, мы, будто ужаленные тарантулом, поспешили к Ветерна-Порубе, где нас ждала занесенная снегом машина. Могло ли кому повезти больше, чем нам?..

Новые надежды, новые разочарования

Приближался март. Наши командиры и личный состав подразделений усиленно готовились к новому наступлению. Вечером 1 марта командир 1-го чехословацкого армейского корпуса отдал приказ прорвать вражескую оборону 3 марта. Главный удар планировалось нанести в центре расположения корпуса в направлении Смречаны, Бобровец. В соответствии с приказом командира корпуса обе пехотные бригады (без одного батальона) и основные силы советской 24-й стрелковой дивизии были сосредоточены севернее реки Ваг. Здесь, на пятикилометровом участке фронта, обозначалось явное превосходство наших войск. Прорыв намечалось осуществить путем комбинированного удара с фронта по Липтовски-Микулашу, который должны были занять советские войска, и глубокого охватывающего маневра с севера силами обеих наших бригад.

Ночь на 3 марта прошла довольно беспокойно. И это понятно: ведь от результатов наступления зависело, будет ли прорвана оборона противника, которую он удерживает в течение месяца, и начнется ли период преследования и победоносного наступления вплоть до Праги.

Ранним утром, еще затемно, наши подразделения заняли исходные позиции. Командиры и личный состав войск лелеяли надежду, что на этот раз оборону противника удастся прорвать.

Я пристально всматривался в темноту в сторону противника. Кругом стояла мертвая тишина. Из нависших туч валил густой снег. Подхваченные ветром снежинки били в лицо. Перед глазами все расплывалось. Рядом со мной стоял генерал. Он молча смотрел в сторону невидимого противника. В эти минусы говорить мне казалось неуместным, и я тоже стоял молча. Генерал выглядел сегодня более уставшим, чем обычно. Он, конечно, сознавал всю свою личную ответственность. Наконец он заговорил. В голосе его слышалась тревога.