Иные песни - Яцек Дукай

Голоса их доносятся с другого берега сна наяву.

— Затем пролетишь над самой Амидой, как мы договаривались. Орбитальные карты Зауралья не самые важные на сегодня. Все ясно?

— Да, эстлос.

— Через сколько будем над оазисом? Он уже там ждет.

— Выскочим в эфир, поймаем сильный северный эпицикл — три часа, эстлос.

— Тогда все. Вперед!

Аурелия глядела, как омытое солнцем Сколиодои удаляется от них, убегает вниз из-под ураниосовой брони возносящейся ладьи, и заметила тогда странную вещь: взгляд охватывал все большее пространство, изменялся масштаб наблюдаемого хаоса, но, если бы не внешние признаки — кривизна горизонта, дрожание воздуха, тучи наконец — она не сумела бы этого заметить. Сколиодои оставалось тем же самым, с какой бы высоты ни смотреть, в какой бы мере ни растягивались волны его какоморфии — на пусы, стадии или сотни стадий. Все та же безразличная, безымянная аморфность.

Навестив на короткое время эфир, они упали в сферу пироса и аэра, и снова пироса, как показалось Аурелии, когда вьющаяся «Подзвездная» со сложенными крыльями и вытянутыми вперед скорпионовыми клешнями мчалась над бесконечностью белого песка северной Садары, над древнейшей в ней пустыней, дрожащей от встающего жара. Аурелия ожидала завершения этой монотонности симметричных дюн и теней на их склонах — теней все более длинных, по мере того как Солнце опадало к левому плечу скорпиона. Пурпурные лучи пронзали разогнавшийся эфир.

Оазис Завистливого Скелета находился на самой границе дикой Садары, на границе антоса Навуходоносора Золотого, 3000 стадиев на юго-запад от Александрии. Стратегос Бербелек выбрал его как место встречи, поскольку со времен Изгнания Иллеи мимо не проходил ни один караванный путь, и можно было не опасаться случайных свидетелей. На самом деле Оазис Завистливого Скелета был всего лишь единственным колодцем под песком, да единственным древним пилоном, обвалившимся, наполовину занесенным и отшлифованным ветрами и джиннами до костяной гладкости, да еще скопищем нескольких десятков пористых валунов. Во времена Иллеи здесь росли пальмы, зеленела трава, пели птицы — от этого не осталось и следа.

«Уркайа» причалила к гребню пилона, вбила скорпионий хвост в землю. С морды ладьи спустили ликотовые сети. Аурелия сходила прежде стратегоса. Она соскочила на горячий песок, погрузившись в него по щиколотки. Люди, стоявшие перед расставленными в камнях шатрами, смотрели на нее молча, заслоняя глаза от голубого сияния лунной ладьи, некоторые делали отгоняющие зло знаки, другие сплевывали в песок; негры же, коих в отдельном лагере за камнями было несколько дюжин, присели на корточки, поднимая свои кожаные щиты.

Аурелия не стала ждать, пока из «Подзвездной» спустят багаж, и отправилась вслед за эстлосом Бербелеком. Высадились лишь они двое. Яну, Гасера Обола с хоррорными, даже Портэ и слуг и дулосов — всех их стратегос предварительно отослал на «Ломитучу». Портэ вернулся домой в Александрию, но вот куда отправились солдаты? Аурелия допускала, что стратегос все же уступил шантажу Навуходоносора и на самом деле готовится напасть на Вавилон.

— Эстлос.

— Король.

Иероним Бербелек сжал предплечье Мария Селевкидита. Король-без-Короны первым вышел навстречу ему от шатров; за ним ступала вооруженная свита, Аурелия распознала цвета пергамской диаспоры. Над шатрами трепетало знамя Селевкидитов и второе, с Четырехмечием, символом Четвертого Пергама, известным ей дотоле лишь по мазне на городских стенах Эгипта, Вавилона, Македонии и Рима: три сломанных меча, четвертый, с золотым клинком, целый. Конечно, Оазис Завистливого Скелета был не Рынком Мира, но, тем не менее, поднятые знамена оставались безошибочным знаком. У Аурелии быстрее забилось сердце. Амида уже полвека находилась под антосом Чернокнижника, Пергам — Семипалого. Все или ничего; уже нельзя будет отступить.

Марий повел стратегоса в свой шатер. Аурелия не отходила от эстлоса. Ее окружили амиданцы в обсыпанных песком джульбабах, абах и бурнусах, грязных тюрбанах и труффах, с густыми бородами, с тяжелыми кераунетами в руках и кривыми канджарами за поясами. Она, по примеру стратегоса, надела белую кируфу. Никакого доспеха никогда не носила, слишком легко уничтожал его огонь. Чужеземцы не знали ее, она была в их глазах безоружной женщиной чужой морфы.

Зато иганази на вид не отличался от обычных людей. Если бы не исключительно массивное строение тела, широкие плечи и толстый загривок да густые, жесткие волосы — не отличался бы и вовсе. Аурелия шла сразу за ним и, когда посмотрела вниз, увидела, что Марий бос и, несмотря на свой вес, не только не проваливается в песок, но вообще не оставляет на нем следов. Он мог — и должен был — скрывать это, но приближенные к нему люди всегда будут знать, что он тот, кто есть, Даймон Земли, иганази, гесомат.

В шатре уже зажгли масляные лампы и курительницы. Невольницы готовили воду. Селевкидит прощально махнул своим спутникам, но Аурелия, несмотря на тяжелый взгляд стратегоса, решила не позволить и на сей раз выставить себя прочь, натянув капюшон кируфы, быстро уселась в углу шатра, в тени за столпом, на брошенном под него персидском ковре. На ковре сидел зелено-голубой попугай; только он и проигнорировал Аурелию. Невольницы с телами, покрытыми цветными татуировками, и с лицами, обернутыми труффами, увешанные дешевыми украшениями, что звенели на каждом шагу, подали Марию и эстлосу Бербелеку воду для омовения, гашиш, кахву, коржики с корицей и фрукты. Клапан шатра опущен, только мигающий отсвет жестяных ламп освещал душное внутреннее пространство. От тяжелого, густого аромата благовоний Аурелию тошнило, но она молчала, и только через некоторое время одна из невольниц, по собственной инициативе, подала ей чашку горячей кахвы. Тем временем палатку уже наполнял сладкий запах пряного гашиша. Король и стратегос обменялись первыми любезностями, и так — от пустынного молчания к пустынному шепоту — начался военный совет. Говорили по-гречески, Аурелия понимала каждое слово.

Слова были прозаичны, фразы коротки, тон безразличен. Лучше всего она запомнит именно их тон. Казалось, что все уже решено: все или уже случилось, или случится в ближайшее время. Даты, месяцы, имена, цифры. Из подслушиваемых обрывков информации она выстраивала для себя образ готовящейся войны. Не будет штурма стен Амиды и осады города — повстанцы войдут внутрь вместе с путниками, с купеческими караванами, с транспортами невольников. Займут гарнизон, захватят стены, а ворота удержат открытыми, пока с запада, из Пергама и Александретты, не прибудет Хоррор Бербелека. Три полные Колонны Хоррора высадятся под Пергамом, по знаку с «Ломитучи» причалив к берегу, — пока же ждут на Средиземном море на кораблях Купеческого Дома «Ньютэ, Икита тэ Бербелек», на кораблях Анеиса Панатакиса и Африканской Компании. Амиду отделяют от Пергама более 4000 стадиев. Задерживая или сбивая все чужие воздушные свиньи и почтовых птиц (этим займется скорпион Омиксоса Жарника), мы получим как минимум шесть дней преимущества; линия эгипетских гелиографов там не проходит. Итак, осаждать до победы сильный Пергам или идти на Амиду без промедлений, чтобы короновать Мария? Тут снова появляются варианты, предположения, планы. Соберет ли Амидское Восстание достаточное количество людей, чтобы обеспечить Мария армией, способной взять под контроль всю страну? Достаточно ли сильна после пятидесяти восьми годов разделения и отсутствия державы, несмотря ни на что, ее Форма, чтобы и сейчас перебороть антосы Чернокнижника и Семипалого, Формы их власти? Здесь, правда, самая граница их аур — но кто сможет гарантировать, что Король-без-Короны окажется достаточно сильным Королем-в-Короне? Стратегос на сей счет отпускал иронические замечания. Марий лишь выдыхал гашишный дым. Аурелии казалось, что оба воспринимают вопросы как пустую шутку; когда возвращались к ним, подчеркивали сие молчаливыми взглядами и пожатием плеч. Что сделает Максим Рог? Что сделает Семипалый? Если Четвертый Пергам не получит быструю помощь от кого-то из соседей — а между Вавилоном, Уральской Империей, Македонией и Эгиптом надеяться можно разве что на последний, — то будет раздавлен за месяц. Но стратегос, казалось, верил, что Эгипет помощь окажет. Сплетался длинный диалог о политических последствиях переворота. Прозвучали имена дочек Гипатии и непристойные шутки. План эстлоса Бербелека охватывал изменения и в династическом порядке Александрийской Африки.

Невозможно, чтобы Яна была права, — но несомненно и то, что она лучше знает Иеронима Бербелека. Аурелия поняла, что это не вопрос выбора или верности, не вопрос истины или лжи. Это холодная логика силы и слабости. Вот, значит, перед каким парадоксом встала Лунная Ведьма: те, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться ее Форме, наверняка также слишком слабы, чтобы встать против кратистоса адинатосов; те же, кто достаточно силен, — слишком сильны и не нуждаются в Иллее, сами суть Силы. Но тогда кто отправится в небесное сражение и убьет Отца Искривления?