Я — ярость - Делайла Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь от зеркала почти ничего не осталось.
Не в силах продолжать биться лбом в блестящую поверхность, Бруклин изгибается и тянется к нему, скрюченные руки хватают осколки. Она не ощущает от этого боли, как не ощущает ее и из-за порезов и гематом на лбу. Борясь с припадком внучки, Патрисия замахивается и с силой пинает зеркало. Оно врезается в стену, окончательно разбиваясь, рама заваливается набок, а осколки усыпают некогда девственно-чистый белый ковер.
Тело Бруклин обмякает в руках Патрисии.
Тихий вдох, мерный и спокойный — и затем судорожный всхлип.
— Мамочка! Мамочка, мне так больно! Мама! Меня поймал монстр, мама, помоги!
Патрисия прижимает Бруклин к груди, баюкая ее, изо всех сил стараясь не задевать окровавленный лоб.
— Шшш, милая, это бабушка. Бабушка здесь. Никакого монстра нет, теперь ты в безопасности.
Бруклин корчится в ее руках, потом изворачивается всем телом и в ужасе смотрит на Патрисию.
— Но где мама? Она меня обнимет! Мама не отдаст меня монстру! И Элла не отдаст!
Патрисия обнимает ее еще крепче, поглаживает девочку по потной прохладной спинке — жар понемногу спадает.
— Мамы и Эллы сейчас нет, но бабушка здесь, — успокаивающе приговаривает она. — С бабушкой ты будешь в безопасности. Бабушка заставит всех монстров бояться.
Она чувствует, как внучка обдумывает ее слова, всей кожей ощущает момент принятия реальности. Бруклин смягчается, устраивается поудобнее в ее объятиях, вздыхает. Вот сколько времени требуется бедному ребенку, чтобы осознать, что бабушка — это все, что у нее осталось. Такое чувство, что Бруклин… просто сдается.
— Я что, упала с кровати? — спрашивает Бруклин и тянется к своему лбу.
Патрисия с готовностью хватается за протянутую соломинку.
— Это я виновата, и зачем только у меня в доме такие высокие кровати? Пойдем-ка приведем тебя в порядок, ладно? Тебе определенно нужно дать еще драже.
Бруклин встает, и на ковре остается идеальный красный отпечаток руки — она даже не замечает этого. Для Патрисии попытка подняться становится настоящим испытанием, потому что кровь отлила от ног и они все еще дрожат. Она никак не может отойти от шока. Зеркало — те отвратительные осколки, которые от него остались, — валяется на полу, и все выглядит как место преступления из какого-нибудь мрачного сериала о ФБР: кровавый хаос посреди ее идеально белой гардеробной. Патрисия без сожалений запирает за собой дверь.
На кухне она усаживает Бруклин за стол, вручает ей планшет и пачку драже и идет в кладовку за аптечкой первой помощи. Дети — это просто непробиваемые существа: Бруклин убирает с лица липкие волосы и смотрит шоу, пока Патрисия обтирает ее смоченными бумажными полотенцами. Она вздрагивает, всхлипывает, иногда дергается или сердито восклицает: «Ай, бабушка!» Глядя на ранки, Патрисия с облегчением понимает, что все не так уж и плохо: она переживала, что надо будет накладывать швы, но у девочки на лбу всего несколько порезов и ссадин. Воистину чудо. Патрисия вспоминает, как Челси однажды лазила на детской площадке при каком-то фастфуде, упала с лесенки и рассекла подбородок о деревянные наггетсы, которые были внизу. Много крови, тонна слез — и в итоге все решилось с помощью пластыря и стратегического клубничного молочного коктейля. Вот и Бруклин сейчас надо отмыть, но в остальном она, кажется, в порядке.
— Бабушка, а что у нас есть? Я голодная! — заявляет она, будто совсем не походит на главную героиню «Кэрри»[28] в финале.
Радуясь, что можно переключиться на что-то менее кровавое, Патрисия роется в сумках, которые отшвырнула, когда услышала звон стекла. Ничего не годится… ах да, ведь все вкусные снеки, от которых девочка придет в восторг, она перебросила через забор.
— Если выйдешь на улицу, то, может быть, найдешь что-нибудь вкусненькое во-о-он в тех пакетах, — говорит Патрисия, указывая на пакетики, разбросанные в высокой траве. Яркие упаковки грозят обилием сахара и соли. — Но, пожалуйста, принеси сюда всё, а не только то, что выберешь съесть.
Бруклин выглядывает наружу и, видя пакетики, расплывается в улыбке, как будто настало Четвертое июля[29].
Боже, неужели июль уже кончился? Да, наверное.
И как можно праздновать в наше время, жарить мясо на гриле и пускать фейерверки, когда на улице полно комаров, а случайные прохожие нападают на незнакомцев?
Забавно, как все меняется, когда пандемия на дворе. Когда был ковид, они жили в роскоши, всё заказывали через интернет, во всем себе потворствуя. Патрисия даже выслала девочкам пасхальные платья, хоть и знала, что они не придут на поздний завтрак, — просто не могла отказать себе в удовольствии повыбирать наряды. В этом году Пасха прошла совершенно незамеченной. Они с Рэндаллом были в Калифорнии, и горничная отеля оставила на прикроватном столике красивые шоколадные яйца. Она много дней подряд не вспоминала о Челси и внучках.
Возможно, она далеко не лучшая бабушка.
Вряд ли сейчас это важно. По крайней мере, девочка довольна своей задачей.
Бруклин выскакивает на улицу — а что, что ей грозит, у нее уже есть Ярость? — и вскоре прибегает обратно, таща за собой пакеты с едой.
— Можно мне слойки, бабушка? — спрашивает она, держа в руках оранжевую коробку, в которой бог знает что лежит.
Остаток дня проходит как в тумане. Патрисия раскладывает продукты, оттаскивает разбитое зеркало в гараж, собирает осколки и перерывает шкафы в поисках какого-нибудь чистящего средства, которое поможет от пятен крови. Потом ей в голову приходит гениальная мысль, и она зовет Бруклин поплавать в бассейне: и отмоется от крови, и возражать не будет. Когда девочка зовет ее поплавать с ней, Патрисия не особо сопротивляется и, натянув старый купальник, заходит в воду. Конечно, прическа испорчена, но кто это увидит? Бруклин не достает до дна бассейна, а Патрисия не вынесет сегодня еще один сердечный приступ.
В тот вечер впервые за несколько десятилетий до отвала наевшись макарон с сыром, Патрисия понимает, что смертельно устала. Паника, все это сумасшествие, готовка, постоянное общение с Бруклин… Да, она и
