Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– Кому такая нелепость придёт в голову? Потерял человек вещь, так это вовсе не значит, что её украл сосед по гостинице, который и близко не подходил! – возмутился я. – Бларамберга ведь не обвинил. Куда как проще предположить, что вывалился куль на скаку.

– Бывает так, что рассудил неправильно, а вывод – верный, – пожал плечами Прохор, словно вторгаясь в мои логические построения. – А немцу этот камень и сложить некуда, разве в панталоны. Ты у них и так в тёмных личностях ходил. Слышь, князь-то твой мог думать, что ты форменно француза человек, а все дуэли ваши – чтобы его с толку сбить. Французу он не доверял, вдруг подумал, что тот тебя и вызвал на подмогу? А Игнат свой, рожа рязанская, давно у него на содержании. И вещь-то важная, раз при одном таком подозрении решили тебя здесь догонять.

«Да мало ли что кому может вздуматься! Так недолго обвинить кого угодно во всех тяжких. Важно то, что есть на деле!» – едва не воскликнул я в гневе, но вовремя остановился. Вести спор со слугой, хоть и в звании секретаря, нелепо, вдвойне нелепо негодовать на чужой образ мысли, имея такой же. Тем более что в голову к Карнаухову я залезть не мог, за него додумывал недалёкий Прохор.

– В Мегиддо среди багажа камня не сыскали, – успокоившись, уже лениво сказал я. – Потом два раза квартиру мою обыскать не получилось, в третий раз вроде обшарили, да не нашли. Потому решили ограбить, что думали, конечно, что я скрижаль с собой в карманах таскаю и спать с ней ложусь?

– А ты почём знаешь, кто и сколько раз тебя обыскивал? – пробурчал Прохор.

А ведь и тут он снова прав! Не раз мне казалось, что вещи мои обнаруживались не на тех местах, где я оставлял их: и на корабле по пути в Яффу, и в Иерусалиме, и здесь, в Бейруте! И по части кошелька – как в воду глядит. Тот разбойник, которого допрашивали мы с Прохором, ведь не денежную печать искал – скрижаль с письменами! Вспомнил я, что грабители, перерывшие комнату мою ранее, не позарились на печать, значит – и они искали загадочный камень.

– Карнаухов, Голуа, Прозоровский… Но отчего он – или они – ищут с таким упорством! – воскликнул я в сердцах. – Ведь никто не мог знать наверное, что скрижаль у меня!

– Разве что Ведун им нашептал, – Прохор склонил свою голову прямо к моему уху.

Обернувшись, я упёрся взглядом в его осклабившуюся физиономию и хищный прищур чёрных глаз. От неожиданности я криво натянул поводья, и неказистый лошак мой, дёрнувшись влево, чуть не осыпался вслед за мелкими камнями с рыжего откоса. Так вот в чём дело! Почему же мне самому не пришло это в голову? У меня оставался какой-то нехороший осадок с того дня, и никак не мог я себе объяснить его причину. Все его речи виделись бестолковыми, как предсказания цыганки, и не хотел я выделить из плевела его пустых угроз рационального зерна. Но Ведун говорил, что видел скрижаль трижды, а с чего бы ему лгать? Всё сходилось: сперва Прозоровский, потом Карнаухов, третий я – все мы привозили к нему камень в свой черёд. Игнат знал его и мог вернуться – так сказать, погадать на удачу. А Ведун, положим, возьми, да и выложи всё. Имя моё он прочитал же в бумагах. А расстались мы со стариком по моей же неосторожной вспыльчивости врагами, вот и решил чужими руками отомстить – так и воплотилось бы собственное его предостережение «быть беде».

– Да, – обескураженно молвил я после долгого молчания, – Ведун знал что-то о её ценности, и полагал, что я тоже, раз упирался да спорил – так, видать, и сказал вору… или князю. А уж тот, думая по ошибке, что я храню эту пакость пуще ока, готов раз за разом пускаться в грязные дела…

– Ить не отстанет, бестия. А что, штука-то важная, почище кошелька, – в который уж раз заметил в своём духе Прохор.

– Да что ты заладил: важная, важная! – чуть не вскричал я. – Что же это за важность такая, что подсылают людей меня обыскивать да грабить?

– Про то князь знает, – ответил Прохор и добавил, полушёпотом: – А то, может, и маляр его, а?

Час от часу не легче! Артамонов никогда не упоминал о камне, и теперь помалкивал, но это в изменчивых моих рассуждениях уже ничего не значило. В день, когда я Артамонова первый раз в Бейруте встретил, выследили меня – прямо от порога его дома. А подстроить ту нашу первую встречу на берегу он тоже вполне мог. Устроил эскизы у тропинки, мимо которой мне никак не пройти из-под обрыва… А что, если продлить мысль Прохора про Ведуна дальше? Ведь очень уж он хотел сам завладеть обратно вещью, которую считал своей. Вряд ли так просто мог уступить её Карнаухову. Откуда у него похожий камень, я догадаться мог, но пока предпочитал не идти далее в своих рассуждениях. Теперь же пришлось продолжить мысль: а почему, собственно, считал старик своим наследством нечто раскопанное князем Прозоровским? М-да. Выходит, не один князь окопался на болотах! Но предположить, что этот отшельник явился в Бейрут и вершит ночные потехи… нет, больше и думать об этом я не желал. Немалого труда стоило мне обратиться в мыслях к походам крестоносцев или осадам Наполеона, кои, казалось, должны были навевать сами эти горы и скалы, но раз за разом возвращался к своим загадкам, как возвращаются к несправедливо причинённой обиде.

Мы двигались весь день и всю ночь, намеренно свернув с большой дороги и предпочтя еле заметные тропы, выдерживая лишь самое общее направление, даваемое солнцем и звёздами. Животные устали и еле плелись. Мы останавливались на час-другой, чтобы размять члены и поискать воды. Я рассчитывал, что погоня, буде такая собрана, отстанет, не найдя нас на большаке. В темноте мы еле нащупывали проходы меж скал и каменных валов и, отвлёкшись на свои мысли, я не сразу осознал, что мы сбились с пути и заблудились. Когда и своих следов мы не смогли найти, чтобы вернуться к прошлой развилке, то, не разбивая лагеря, улеглись прямо на землю, расчистив места от острых камней и закутавшись в верблюжьи одеяла.

Утро осветило нам ужасную правду: мы обнаружили себя в лабиринте. Далее ста саженей в любую сторону ничего не было видно за нагромождениями породы. Даже не имея целью спутать следы, мы запутались так, что не представляли, где вход. О поиске же другого выхода не могли мы и помыслить. Проводник обречённо зудел сквозь зубы одно только слово, смысл которого дошёл до меня не вдруг.

Артамонов уверял, что мы угодили в какое-то вулканическое хитросплетение, на том основываясь, что неподалёку от Неаполя ему встречались такие же завалы грубой породы, с той разницей, что имели здесь они масштаб несопоставимый. Я припомнил, что знал об этой местности, и убедился, что память моя содержит всё, что предостерегало бы от сих краёв. Много слышал я дурных преданий о месте, куда угораздило нас попасть, но никогда не думал, что окажусь в этих мрачных теснинах. Ибо никому и в страшном сне не привидится мысль искать спасения в жутком округе Леджа.