Королева в придачу - Симона Вилар

Ах, до чего же ей нравилось танцевать! Она плясала с Франциском, Монморанси, Бониве, опять с Франциском и ещё с Франциском – она словно забыла обо всех неприятностях и веселилась, веселилась, веселилась... А эти галантные французские комплименты – ничто ей не доставляло такого удовольствия!

Людовик со своего возвышения наблюдал за развеселившейся Мэри. Бесспорно, она самая красивая женщина при его дворе. Англичанка! Он никогда не думал, что англичанки могут быть столь обольстительны и красивы. А Мэри... её тонкая легкая фигура, высокая девичья грудь, покачивание бедрами при танце, не могли оставить его безучастным. Людовику вдруг захотелось прервать это веселье, увести её к себе, благо, уже настала ночь и он может приказать. Но тут объявили зажигательную фарандолу, и король милостиво решил позволить жене повеселиться в этом старинном французском танце.

Шеренгу танцующих возглавил, как всегда, этот неугомонный Франсуа. Он взял в одну руку колокольчик, а другой изящно сплел пальцы с Мэри. Она протянула другую руку своему земляку Дорсету, тот подхватил Анну Болейн... «Уж слишком велика эта английская свита!» – подумал король, опять вспомнив, сколько уже было разговоров об этом.

Тем временем за малюткой Болейн пристроился Бониве, увлекая Маргариту Алансонскую, которая, в свою очередь, протянула свободную руку Монморанси. Шеренга чередовавшихся мужчин и женщин, весело приплясывая под разудалую музыку, понеслись по залу, вылетела в соседний покой, мелькнула в повороте за очередной распахнутой дверью. Фарандола очень демократичный танец: королеве и герцогам не зазорно нестись в одном ряду с членами свиты, и все же король принял к сведению, когда его друг Тремуйль заметил, что веселье заходит уж слишком далеко.

Но тут он заметил в шеренге Лонгвиля, улыбающегося хорошенькой черноволосой фрейлине королевы. Людовик уже не раз замечал, что Лонгвиль не отходит от этой девушки и, подозвав графа Вустера, осведомился о ней. Узнав, кто сия особа, король рассердился не на шутку.

– Я не позволю позорить мадам де Лонгвиль. А эта черноволосая ведьма... Я бы хотел, чтобы её сожгли!

Людовик был разгневан. Чего ему стоило заставить жениться Лонгвиля на своей внебрачной дочери, и вот он пренебрегает ею ради отставной девки английского короля! К тому же ещё одно обстоятельство рассердило Людовика. Фарандола запуталась и распалась, разгоряченные танцоры возвращались в главный зал, и он увидел королеву: оживленную, разрумянившуюся девочку, с растрепавшейся, выпавшей из тугого чепца прядью волос, которую учтивый Франциск нежно убрал с её щеки. Людовик почувствовал себя задетым. Только он смеет так прикасаться к своей жене, только он вправе проявлять к ней нежность и оказывать эти мелкие интимные услуги!

И когда вновь заиграла музыка, он прервал её, заставив умолкнуть музыкантов жестом поднятой руки.

Мэри, все ещё оживленная и улыбающаяся, застыла посреди зала, и постепенно улыбка словно окаменела на её лице. Людовик шел к ней. Мысль о брачной ночи со стариком отрезвила её, до этого упивающуюся вниманием и весельем. В какой-то миг она не совладала с собой, беспомощно оглядевшись, словно ища поддержки. Но надо держать себя в руках. Она вскинула голову. Этот король... этот ковыляющий сутулый старик в роскошных одеждах приближался к ней. В ушах Мэри стоял шум, и только благодаря этому она не слышала все те откровенные шутки и пошлые высказывания, которыми по традиции сопровождают новобрачных к брачному ложу. Она шла, опираясь на руку Людовика, перед ней мелькали переходы, огни, какие-то лица. Ей было страшно, очень страшно...

Она почти не помнила, как сумела пережить все ужасы тех отвратительных церемоний, что предшествовали её укладыванию в постель. Смутно видела красный силуэт кардинала де Прие, освятившего их брачное ложе, чувствовала чьи-то холодные руки, снимающие с неё одежду, разглядела участливое лицо леди Гилфорд, откидывающей брачное покрывало – тяжелое, златотканое, как церковная риза. Потом появился Людовик в халате и ночном колпаке. Он лег с другой стороны на широкое ложе, устроившись так, словно собирался принимать посетителей. Их действительно оказалось достаточно много: они входили, глядели на короля с королевой в постели, кавалеры кланялись, а дамы приседали в реверансах и улыбались. Почему-то Мэри различила улыбающееся лицо Луизы Савойской – она и предположить не могла, какая буря бушует за этой улыбкой. Но ей было не до того. Королева молча лежала рядом с супругом и смотрела, как герцог Лонгвиль и граф де Тремуйль задергивают полог вокруг брачного ложа. И вдруг Мэри с болью подумала о Брэндоне – молодом, сильном, страстном, в объятиях которого её охватывало такое блаженное неистовство. О, как бы ей хотелось, чтобы первым у неё был он...

Они остались одни. Людовик придвинулся. Скрипнула кровать.

Мэри едва не трепетала от страха, и когда Людовик склонился над ней, чуть не вскрикнула. А он бормотал бессвязные слова любви, говорил о том, как хочет её, как ему чудесно с ней... Мэри закрыла глаза. Она пыталась представить себе, что это Чарльз, а не Людовик, чтобы не показать королю своего отвращения, какого не могла не испытывать. Тщетно. Этот запах несвежего рта, прикосновение потных рук, сопение... В какой-то миг она даже поймала его руку, шарившую у неё под рубашкой.

Король тихо рассмеялся.

– Мадам, ваше целомудрие прелестно, но разве вас не учили, что мужу следует повиноваться во всем?

Напрасно Мэри пыталась расслабиться – она была напряжена, как пружина. В Людовике же, наоборот, клокотали юношеские страсти. Он сильно развел её ноги, потом оказался сверху.

– Этого не избежит ни одна женщина, ангел мой. Потерпите, будет немного больно.

Больно было очень – она еле дождалась, когда все окончится. Последний поцелуй был отвратителен. Потом Людовик заснул, а Мэри ещё долго лежала в темноте с открытыми глазами. Она выполнила свой долг...

Среди ночи Людовик проснулся, разбудил Мэри и, чтобы не звать прислугу, попросил жену подать ему воды. Вид молодой жены в тонкой рубахе с распущенными волосами вновь разжег его пыл. Однако, к удивлению Мэри, в этот раз она перенесла все гораздо спокойнее. Пугала только затянувшаяся отдышка короля. Но все обошлось, и они даже поболтали немного с Людовиком: о дождливой осени, о том, что из-за непогоды торжества прошли не столь пышно, как полагалось на свадьбе коронованных особ. Вот когда Людовик женился на Анне Бретонской... о своей первой свадьбе с несчастной Жанной Французской Людовик предпочел не упоминать. Зато о королеве Анне отзывался с нежностью и теплотой. Мэри уже говорили, что в союзе с Бретонкой искренне любящим был именно Людовик, а королева Анна просто позволяла любить себя, хотя и выполняла все обязанности супруги, даже, когда король сильно болел, совершала паломничества к святыням Франции, дабы вымолить для супруга выздоровление.