Королева в придачу - Симона Вилар

– Франсуа, я недовольна тобой.

– А, по-моему, вы просто расстроены ссорой с Бурбоном.

– Чушь! При чем здесь Шарль? Все дело в тебе и этой рыжей сучке из Англии. Ты, словно кобель, почуявший течку, и…

– Фи, мадам, вы опускаетесь до речи простонародья.

– Вот-вот, Франсуа, ты уже готов наброситься на мать из-за неё. Мне донесли, как ты все время вьешься вокруг неё, словно шмель возле шиповника. Такая аллегория тебя больше устраивает? Молчи! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понять, что это означает. Она, конечно, хорошенькая, даже слишком хорошенькая, все же ты будешь подлинным глупцом, если увлечешься ею, если хоть на миг забудешь, что она, прежде всего, наш враг... Преграда на пути к достижению нами высшей цели.

Франциск не перебивал мать, хотя уже знал все, что она ему скажет: он должен держаться от королевы подальше, не входить в её окружение, возглавить при дворе партию, которая будет стремиться умалить её влияние при дворе. То есть сделать из неё неприметную тень, чтобы у Мэри не было и намека на то влияние, которым пользовалась прежняя королева Анна. Необходимо изолировать рыжую англичанку от двора, сделать так, чтобы основные события происходили вокруг Ангулемов, и... Луиза осеклась, заметив, что сын её не слушает. Он вынул из вазы на столе гвоздику, рассеянно вращая её в руке, и лицо его стало отстраненным, мечтательным. Луиза знала, что означает это его выражение лица.

– Бог мой, Франсуа, Да ты влюблен!

– Немного, матушка. Самую малость.

Ей захотелось его ударить. А ведь, даже когда он был ребенком, она не позволяла себе этого. И Луиза сдержала себя, став внешне спокойной, хотя внутренне кипела от гнева.

– Франсуа, никогда не забывай, что только вереница неожиданных смертей тех особ, кои имели право на трон, приблизила тебя к вершине. Ты счастливчик, Франсуа, но это не спасет тебя, если ты ошибешься. И первейшей твоей ошибкой станет то, что если ты примкнешь к стану наших врагов, то примешь сторону этой Тюдор. Кто они вообще, Тюдоры? Выскочки на троне Англии, которые даже не знают своей родословной. Если ты влюбишься в неё... Я ведь знаю тебя, для тебя влюбиться – значит стать любовником. Но подумай, Людовик слаб, ты же молод и... Поверь, тебе лучше самому стать королем, чем увидеть на троне своего бастарда.

Франциск улыбался, лишь заметив матери, что она излишне опережает события. Стать любовником Мэри? Ха! Заманчиво и опасно – просто адская смесь... Но он не произнес этого вслух, более того, герцог вдруг стал до предела серьезен.

– По-моему, вы недооцениваете меня, матушка. Конечно, мадам Мари соблазнительная особа, но корона Франции для меня соблазнительнее всех красавиц мира. Я могу расточать молодой королеве комплименты, заигрывать с ней, оказывать ей почести и внимание, поскольку само её положение как супруги Людовика требует это. Но ваши планы, мадам... то есть, наши планы, превыше всего.

– Я бы очень хотела тебе верить, сын... мой Цезарь, – тихо, но с нажимом произнесла Луиза.

– Вам не стоит оскорблять меня недоверием, – отметил герцог.

Потом он встал, поцеловал её в щеку и, пожелав доброй ночи, вышел. Герцогиня смотрела ему вслед. Она боготворила сына, верила в его звезду и считала, что никто более «её Цезаря» не достоин короны Франции. Ангулемы уже убедили в этом весь двор, но если эта англичанка расстроит их планы... если забеременеет... Какое-то время Луиза глядела перед собой. Её красивое лицо было похоже на застывшую маску, только глаза сверкали, подобно холодным изумрудам.

– Что бы ни случилось, – произнесла она наконец, – я не допущу, чтобы моего сына устранили от престола.

Утро началось со скандала.

Оказывается, пылкий жених Людовик, желая пораньше навестить невесту, бесцеремонно вошел в её покои, когда новобрачная ещё принимала ванну. Сидя в лохани, она онемела от изумления и стыда. Фрейлины растерялись, не зная, то ли кланяться королю, то ли закрывать собой принцессу. Только леди Гилфорд, как коршун, ринулась вперед, загораживая Мэри, и фактически вытолкала короля за дверь, ругаясь на чем свет стоит на английском, которого, как она считала, Людовик не знал. Но, как оказалось, кое-что он знал и понял, что его обозвали «похотливым старым козлом», «бесстыжей обезьяной» и прочими не подобающими его сану эпитетами. Однако король промолчал, хотя и более внимательно прислушался к тем жалобам на английскую свиту Мэри, от которых поначалу небрежно отмахивался.

Мэри же этот инцидент весьма позабавил и развеселил, она даже избавилась от того нервного напряжения, в котором пребывала все время, и теперь с удовольствием примеряла свадебный наряд, который воистину был великолепен. Верхнее платье из узорчатой темно-золотой парчи, казавшейся и тяжелой и легкой одновременно; верхняя юбка спереди имела разрез, открывая нижнюю, из кремового атласа, столь богато расшитую золотыми узорами и алмазной крошкой, что она выглядела даже великолепнее верхней. Облегавший талию корсаж был украшен брошью «Неаполитанское зеркало», прямоугольное декольте подчеркивало совершенство высокой груди Мэри, длинную линию шеи, покатые, ещё по-девичьи хрупкие плечи. Особенно хороши были широкие рукава в облаке меха горностая, ослепительно белого, с тонкими черными хвостиками, и этим же королевским мехом была подбита длинная золотая мантия, которая придавала Мэри царственный и величавый вид. На затылок ей одели полукруглую французскую шапочку, всю в сверкающих бриллиантах, позволявшую видеть спереди разделенные на прямой пробор, а сзади ниспадавшие пышным каскадом до середины спины её густые волнистые волосы.

– Девочка моя, – всхлипнула леди Гилфорд, – ты прекрасна!

Мэри поглядела на неё с некоторым удивлением. Верная Мег чаще бранила её, чем хвалила, а тем более восхищалась. Но слезы в её глазах – это уж слишком!..

– Мег, прекрати! Не то я сама заплачу, а мне ещё предстоит исповедаться и сосредоточиться на предстоящей торжественной церемонии. Мисс Болейн...

Она оглянулась к сестрам, и вперед сразу же выступила младшая. Бойкая девочка за последнее время сумела оттеснить на задний план всех остальных дам королевы, и Мэри сама не заметила, как стала считать её для себя просто необходимой.

– Что угодно её величеству?

– Анна, голубушка, позовите моего английского исповедника отца Джона. Я хочу исповедаться и прийти к алтарю очищенной от прегрешений.

«И от мыслей о Чарльзе, который отказался от меня», – мысленно добавила она, с трудом подавив вздох. Исповедь королевы не заняла много времени. Потом появился первый английский посол при дворе, лорд Вустер, которому вменялось в обязанность вывести королеву к её новым подданным, как бы символически передав из рук Англии в руки Франции.