Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он коверкал родной азербайджанский язык на турецкий лад. Рабочие переглядывались, не скрывая насмешливых улыбок.
— И столько же обязуются дать мои рабочие! — добавил он неожиданно, обводя недобрым торжествующим взглядом людей, стоявших по колено в нефти с лопатами в руках. Теперь он был на своем «Апшероне» полновластным хозяином; аскеры и полицейские были его опорой.
— Мы оценим ваш труд и помощь! — поощрительно ответил Нури владельцу «Апшерона», выплевывая виноградную кожуру.
Нури пробыл на промысле недолго.
Владелец «Апшерона» прокричал вслед отъезжавшему серому автомобилю:
— Да здравствует Нури-паша!.. Ур-ра!
Кое-кто из администрации и несколько рабочих под сверлящими взглядами офицеров и полицейских нестройно и вяло подхватили этот крик.
Вслед за пашой устремились и фаэтоны с мусаватистами. В фаэтон Хабибуллы полетел ком нефтяной грязи. Хабибулла высунулся было, но увидя гневные лица рабочих, вновь торопливо спрятался в фаэтон и поднял воротник.
К Юнусу подошел тарталыцик-ардебилец.
— Неужели хозяин отдаст туркам деньги и из тех денег, что я оставил ему на сохранение? — пробормотал он растерянно.
Не хотелось Юнусу огорчать ардебильца утвердительным ответом, но не было нужды скрывать правду.
Всю неделю ардебилец ходил мрачный: не очень-то будешь веселым, если твои денежки, добытые в ноту, ни за что ни про что уплыли в турецкие карманы!
— Пропади они пропадом, этот Нури-паша, и эти турки, и наш хозяин с ними заодно! — ворчал он со злобой и отчаянием, не в силах расстаться со своими мыслями: там, за мутным Араксом, ждала его жена, старуха мать и шестеро детей.
Мы, бессемейные
Осенней ночью раздался стук в дверь казармы для бессемейных.
Проснувшиеся обитатели казармы насторожились: от ночных гостей ждать добра не приходится.
Стук повторился — упорный, настойчивый, но вместе с тем тихий и осторожный. Обитатели казармы переглянулись: нет, так враги не стучат!
Юнус направился к двери.
— Кто там?
Глухой голос за дверью ответил:
— Впустите, друзья, не бойтесь!..
Голос показался Юнусу знакомым. Будь что будет! Юнус раскрыл дверь.
В полутьме на пороге стоял высокий человек в изодранной крестьянской одежде, почти в лохмотьях. Щеки его обросли темной бородой, на лбу и у глаз — большие кровоподтеки.
— Не узнаешь? — спросил пришелец и улыбнулся.
И в ужасе, смешанном с радостью, Юнус воскликнул:
— Газанфар!..
Все поднялись с коек — сна как не бывало! Кто же из апшеронцев не знал Газанфара и где только с ним не встречался — на работе, на собраниях, в районном комитете партии, в районном штабе Красной гвардии!
Услышав голос Газанфара, выскочил из своего убежища и Арам. Друзья обнялись, расцеловались, долго не могли выпустить друг друга из объятий. Арам был счастлив: вот он, Газанфар, а ведь кое-кто уже считал его погибшим. Вот он, друг Газанфар! Надо думать, сейчас дела в районе пойдут по-иному!
Казарма ожила.
Каждый спешил выразить гостю свои чувства: один — товарищеским рукопожатием, другой — крепким объятием, третий — дружеским поцелуем. Кто-то наполнил рукомойник свежей водой и совал в руки Газанфара мыло; кто-то держал перед ним наготове чистое полотенце; кто-то копался в своем сундучке в поисках смены белья. Старик кирмакинец соболезнующе покачивал головой, глядя на обнаженного по пояс Газанфара, отощавшего, со следами ударов на спине.
Тартальщик-ардебилец принялся точить на ремне бритву.
— Это мне сейчас ни к чему! — с улыбкой остановил его Газанфар. — Борода моя, надо думать, мне еще пригодится… Пригодится мне еще, может быть, и мой парадный костюм — не выбрасывайте! — добавил он, кивнув на сваленные в угол лохмотья, в которых он явился в казарму.
Вскоре вскипел чайник, и Газанфар, наслаждаясь душистым крепким чаем, принялся рассказывать, какой ему пришлось пройти путь и что испытать, прежде чем добраться до Баку, до «Апшерона», до казармы и сесть среди друзей за этот стол.
Месяца полтора назад, объезжая селения и формируя отряды Красной Армии, Газанфар оказался отрезанным от Баку наступающими турецкими частями. Пробиться сквозь эти части ему не удалось, и он застрял в одном селении. Здесь вместе с другими большевиками он попал в засаду, устроенную местными кулаками, и был выдан туркам.
Всех арестованных связали одной веревкой и погнали на ближайшую станцию, где находилось командование турецкой дивизии. Избитые, с непокрытой головой, босые, брели арестованные под палящим августовским солнцем, подвергаясь издевательствам конвоировавших их турок. Арестованных били прикладами, двоих человек убили, трое погибли в пути.
Я имел счастье предстать пред светлые очи самого Мурсель-паши, командующего пятой дивизией, и убедиться, какие милые господа эти турецкие паши! — со злой иронией рассказывал Газанфар. — При допросе я лежал связанный на земле, а Мурсель-паша угощал меня по лицу каблуками сапог… Его подарки я сохранил на память по сей день — вот видите?
Но это, оказывается, было не все. Арестованных отправили в ганджинскую тюрьму, где их ждали новые мучения. Заключенных поили тухлой водой, избивали палками, впрягали по десять-пятнадцать человек в большие арбы и, подгоняя длинным бичом, как буйволов, заставляли перевозить тяжести. От пыток люди умирали в мучениях. Через несколько дней из десяти человек, прибывших вместе с Газанфаром в ганджинскую тюрьму, в живых остались только двое, один из них — Газанфар.
В ганджинской тюрьме Газанфар неоднократно заступался за арестованных товарищей, вступал в пререкания с тюремщиками-турками и вызвал особую ненависть к себе со стороны турок. Участь его была предрешена. Газанфар понял это и, собрав вокруг себя группу верных людей, решился бежать. Кое-кто из ганджинцев, уже успевших понять, что сулят стране оккупанты-турки, помог Газанфару осуществить план побега и добраться до Баку.
Стиснув зубы и сжав кулаки, слушали обитатели казармы рассказ Газанфара. Нашлось, в свою очередь, и у них, о чем порассказать Газанфару — какие события произошли в Баку, как ведут себя турки на промысле, какие дела творятся на «Апшероне». Немало проклятий пришлось на долю турок в казарме для бессемейных в эту темную осеннюю ночь! Особенно волновался тарталыцик-ардебилец — он все еще не мог забыть про свои деньги, уплывшие в турецкие карманы. Несдобровать было бы обитателям казармы, если бы Вали-бей подслушал их беседу! Несдобровать было бы, впрочем, и самому Вали-бею, окажись он в эту ночь в казарме для бессемейных!..
Уже светало, когда Арам спохватился: надо дать гостю отдохнуть, надо самим обитателям казармы поспать хоть часок — впереди десять часов работы. Газанфара устроили в комнатке, где скрывался Арам, — там безопасней.
— Да у тебя здесь настоящие хоромы! — промолвил Газанфар, вытягиваясь во весь рост на чистой, любовно приготовленной
