Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

По воспоминаниям Лоры Гуэрра, его самолюбие было задето. Но как он мог соответствовать? Андрей «ответил» неожиданно: он залез на высокую скалу и прыгнул с неё в море на глазах изумленных и напуганных друзей. Это был мальчишеский реванш.

Дачу в Мясном режиссёр очень любил. Любил настолько, что не мог даже оставить её на зиму, не поселив там сторожа. Если есть на свете место, которое можно по праву называть «домом Тарковского», то оно находится именно в Рязанской области. При этом в те времена нельзя было даже указать его адрес — строений в посёлке стояло значительно меньше, потому улица оставалась безымянной. Сейчас же это — Первая улица, 15. Однако Андрей так и не узнал адреса собственного дома.

Дачу купили 24 апреля 1970 года. Режиссёр и его жена часто бывали у её родственников в Авдотьинке, а это всего в пяти километрах от Мясного. После смерти мужа Лариса неоднократно повторяла легенду о том, как супруги пошли гулять, заблудились и вышли в этом посёлке. Тарковскому давно нравились здешние места, и, когда стало известно, что тут продаётся дом, они сразу решились на приобретение, хотя семье без автомобиля добираться из Москвы было очень трудно. Приходилось ездить на поезде или электричке через Рязань до Шилово, после чего ещё двадцать километров на попутках. Никакого другого транспорта не было. Водить машину режиссёр так и не научился, но иногда брал автомобиль с шофёром на «Мосфильме».

Именно этот дом с его характерной формой увековечен в «Ностальгии». Правда в действительности он был не деревянным, а каменным, куда более монументальным. Кинематографический вариант не производит впечатление основательного и надёжного. Кроме того, изначально строение имело иную конфигурацию.

Семья Тарковских приобрела его у некого Алексея Щербакова. Последний был настоящим деревенским человеком, то есть жил в Мясном с семьёй круглый год. Будучи чрезвычайно мастеровитым, Алексей не только собственноручно сложил своё жилище, но ещё и изготовил кирпичи для него. Они обжигались в яме прямо на участке, а авторство и подлинность подтверждаются клеймом «А. Щ.» на некоторых из них. Дом был блистательно отделан внутри, а также обставлен качественной мебелью, которую редко встретишь в деревне. Однако уклад сельской жизни всё менее соответствовал современности, и Щербаковы решились на переезд в Рязань, выставив имущество на продажу.

Тогда строение было прямоугольным, отсутствовали обе пристройки — веранда спереди и кухня слева[217], которые делают форму дома столь узнаваемой. Старый хозяин честно предупреждал Тарковских, что имеются проблемы с борова́ми — наклонными дымоходами под крышей — которые нужно исправить в первую очередь. Этому не придали значения, и пожар случился уже в октябре 1970-го[218]. Андрея и Ларисы тогда в Мясном не было, гостила сестра супруги режиссёра. Огонь был столь сильным, что дом выгорел полностью, остались только кирпичные стены.

Восстановлением руководила жена Тарковского, но именно тогда возникли проекты пристроек, принадлежащие ему самому. Сначала возвели кухню из белого кирпича, а потом и деревянную веранду, которая тоже установлена на каменном фундаменте. На тот момент веранда была не только спереди, но и огибала дом слева, имея форму буквы «Г». Она соединялась с кухней, которая, как следствие, была меньше. В середине семидесятых годов стало ясно, что Ольге нужна отдельная комната, и тогда решили «отрезать» часть веранды, сделав её прямой, но в то же время «удлинить» кухонную пристройку из белого кирпича, чтобы в ней появилось отдельное помещение для девушки. На итоговую форму строения это не повлияло.

В основном работали строители из Шилово, Тарковский лишь немного участвовал в реконструкции дома. А вот сарай режиссёр построил собственноручно, вдвоём со знакомым плотником. Кроме того, Андрей сам возвёл крыльцо бани. Хотя париться именно в ней он не любил, отдавая предпочтение соседской, у нынешнего дома 4 по Первой улице. Тамошним хозяевам Тарковский говорил, что у себя лишь моется, тогда как к ним приходит именно париться. Вообще, отношения с соседями сложились особенные и очень хорошие. В те времена семья режиссёра часто бедовала, было почти нечего есть, и тогда местные подкармливали их излишками своего урожая.

Однако заметим, что, например, своего ближайшего друга Тонино Гуэрру, Андрей в деревню никогда не привозил. 14 сентября 1976 года он писал: «Как здесь (в Мясном) прекрасно! Какой у нас дом. Конечно, Тонино он бы показался нищенским, но мне он прекрасен». Дача имела значение вовсе не просто в качестве уединённого убежища от московских дел, и точно не как местечко на свежем воздухе. Недолго она и была тем самым домом, который Тарковский искал. Воплощением спокойствия и безопасности, счастья и тишины. «Своим» местом во Вселенной, принадлежащим режиссёру, который несколько лет, пока они с Ларисой жили в квартире её сестры, спал на кухне под столом[219]. Но это — лишь временно… В дневнике встречаются и такие записи: «Устал я. Скоро мне исполнится сорок два года, а я до сих пор не имел своего дома»[220]. Это написано в 1973-м, и речь идёт о квартире, борьбой за которую заняты мысли Тарковского. Чувства брошенного якоря не возникало.

Андрея всегда заботил быт его семьи. Он был по-хорошему хозяйственным человеком, для которого одна треть мужского долга, действительно, состояла в том, чтобы построить большой и просторный дом, куда не стыдно приводить друзей. Режиссёр неоднократно возводил его в метафорическом смысле, однако многочисленные размышления и выкладки в дневнике были связаны с тем, как сделать это в материальном. Хорошо зная себе цену и болезненно воспринимая отсутствие признания на родине, оказываясь в домах классиков итальянского кино, Тарковский неизбежно примерял на себя чужую жизнь. Иногда это лишь сквозило между строк, а иногда звучало явно. Именно находясь в гостях у Антониони, Андрей ставит в дневнике вопрос: «Неужели можно привыкнуть к такой жизни (кроме работы, конечно)?» На не очень качественном полароидном снимке, сделанном тогда, видно, с каким выражением лица режиссёр спрашивает себя об этом (см. фото 65).

Впрочем, каждодневная возможность трудиться выглядела куда большей роскошью, чем бини-раковина или домашний кинозал. Прибавьте сюда отсутствие внешних помех от таких инстанций, как Госкино, всяческое поощрение, признание, знаки уважения, всестороннее содействие… Да, пусть такая картина была сугубо иллюзорной, но фантазия и друзья рисовали именно её. А стоило взглянуть по сторонам — вокруг море и скалы, замки и церкви XIV века, да Винчи и делла Франческа в подлиннике… Наяву ли всё это? Неужели это та же действительность, в которой есть Москва, «Мосфильм», Ермаш и другие неотъемлемые части существования не режиссёра мирового уровня, а советского