Современный румынский детектив - Штефан Мариан

— Ее нет в живых?

— Да. В ее бумагах при обыске мы обнаружили киносценарий. Имена, естественно, вымышленные, но в основном история та же. Правда, дураку отводилась второстепенная роль, тебе же удалось сделать ее главной. В конце концов, автор сценария Ми — ми Алботяну…

— Не понимаю!

— Паул Арион…

— Он покончил с собой?

— Да, у него хватило здравого смысла. Зависть этого подлеца к таланту Рафаэлы Манафу росла с каждым днем. О ее изобретении он узнал совершенно случайно и пожаловался своему отцу Мими Алботяну…

— С каких это пор Мими Алботяну стал его отцом?

— Своим появлением на свет Паул Арион обязан аристократу Мими Алботяну и немецкой красотке из кабаре, которой в конце войны пришлось уносить отсюда ноги, препоручив ребенка отцу и распрощавшись с заветной мечтой стать владелицей поместья на Дунае. Долгие годы Мими Алботяну пренебрегал ребенком, однако в преклонном возрасте, проникшись старой, как мир, эгоистической идеей, что жизнь человека продолжается в потомках, он истово взялся за исполнение отцовских обязанностей, которыми прежде тяготился. Мими Алботяну с сочувствием отнесся к замыслу своего завистливого сына и решил помочь ему присвоить изобретение Рафаэлы. Он придумал план действий, который и послал под видом киносценария Серене Сариван — любовнице Аркадие Манафу. Это была слащавая мелодрама, когда же ее начали разыгрывать в жизни… Мими Алботяну затащил в свою "клоаку" мужа будущей жертвы, чтобы постоянно держать его под контролем. Аркадие Манафу лишился сна, узнав, что его жена "высидела" целую корзину золотых яиц. И тогда Серена вспомнила о сценарии, который ей прислал Мими Алботяну. Им и в голову не приходило заподозрить старика в злом умыслу, ибо они ничего не ведали о его запоздалых отцовских чувствах.

— Значит, сама идея принадлежала не Серене?

— Она лишь внесла небольшие поправки в сценарий. Так сказать, нюансы. Мими Алботяну весьма красочно описал, как должны были устранить любовники мешавшую им жену. На роль козла отпущения выбрали тебя. А уж по какой причине — нам так и не удалось выяснить.

— Серена узнала, что я в отчаянном положении, — случайно попала в ту же больницу, где лежали мой сын и жена.

— То, что ты вошел в игру, ее заслуга, или, вернее, роковая ошибка. Разве кто-нибудь мог предположить, что по ходу действия ты начнешь путать карты? Это судьба.

Я хотел кое-что добавить, но майор приложил палец к губам.

— Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Но только мы ни на йоту не верим в твой патриотизм, которым ты собираешься перед нами щеголять.

Я пожал плечами. Проницательный майор ошибся. Я хотел затронуть другую тему, но право высказываться в данном случае мне не принадлежало.

— Остальное тебе известно, — продолжал Корбан Преда, аккуратно положив на блюдечко изжеванный лепесток. Со смертью Аркадие Манафу оборвалась основная нить. Связать ее стоило многих хлопот. После того как мы выяснили, что на улице Алек — сандрина был убит не Аркадие Манафу, а его брат и что все события разыгрывались под надзором Мими Алботяну, отца одного из коллег Рафаэлы, — о чем несколькими часами раньше нам сообщил Матей Плавицэ, — все стало на свои места. Однако было слишком поздно. Серена успела отправить на тот свет своего партнера, наивного человека, делавшего ставку на глупость милиции. Он так и не понял, что все будет выглядеть вполне правдоподобно, только если завершится его самоубийством. Ты докопался до истины, следуя традиционным путем — от головы к хвосту. Мы же в силу обстоятельств шли в обратном направлении- от хвоста к голове. Единственный оставшийся в живых, Мими Алботяну, симулирует безумие, Скоро он достигнет совершенства в этом виде искусства. Тебе повезло: ты оказался единственным, кого он не знал и не сам выбирал. По первому же подозрению, что ты учуял, где собака зарыта, он бы тебя мгновенно убрал. Старик рассчитывал, что ты в его замысле никогда не разберешься. Но только надежды его не оправдались. Его великолепный план имел все шансы на успех, если бы в главной роли не выступил такой истинный счастливчик, как ты.

— Он признал свою вину?

— Частично. Валит все на сына. Но его пока еще никто ни в чем не обвинил — из-за отсутствия улик. Может быть, ты хочешь подать на него в суд за удар тростью по голове?

— Нет.

— Я знал, что ты великодушен.

Он поднялся, и я механически, как автомат, последовал его примеру. Я ждал неотвратимого возмездия. Но…

— Ты свободен, — сказал он, протягивая руку.

Мне очень хотелось, чтобы он улыбнулся мне. Хотя бы одними глазами. Но он этого не сделал. Эти люди признавали, что я им помог — как-никак пригнал дичь под дуло их ружей. Но улыбка означала бы признание и человеческих достоинств… Видимо, майор не пожелал увидеть во мне человека. Я не стал пожимать ему руку — зачем принимать благодарность от того, кто тебя презирает?

— Ты свободен, — повторил он, пожимая плечами. — Попытайся взглянуть на мир по — иному. Знаю, ты считаешь целый свет враждебным и срываешь злость на скалах, с наслаждением разнося их вдребезги. Но мир не сборище мошенников. И когда ты наконец поймешь это, то непременно вернешься к людям. А теперь иди. Там, где ты работаешь, от тебя куда больше пользы, чем от сидения в подвале. Так что ты ошибался, думая, что мы тебя туда упечем. Судьба уже достаточно расплатилась с тобой за все. Когда вернешься, я помогу тебе. Помогу продолжить учебу.

— Нет уж, спасибо. С меня довольно. Я достаточно поупражнялся в педиатрии с моим собственным ребенком. Все бесполезно.

Мне хотелось завыть. Я был среди людей, но они не замечали меня. Жестокое наказание. Повернувшись к ним спиной, я направился к двери,

— Анатоль!

Я остановился, но оборачиваться не стал.

— Не знаю, говорить тебе или нет… Была не была, — решился, слегка поколебавшись, великий дирижер совести. — Установлено, что этот ребенок не был твоим сыном.

Я никак не отреагировал, ибо чувства мои давно атрофировались. Мальчик называл отцом именно меня, а не подонка Парандэрэта. А это много для меня значило.

— И мне надо кое-что тебе сообщить, — неожиданно открыл рот усатый великан, когда я взялся за ручку двери, — Обожди внизу.

Я медленно спустился по лестнице, даже не заметив, что он следует за мной по пятам. Он любезно показал мне дорогу к гардеробу, где мне вернули застрявшую в доме Паула Ариона дубленку, документы и жалкие остатки денег. На следующий день заканчивался мой отпуск. И там, в горах, ни одна собака не ждала меня — только сосны да скалы. Скалы, которые я вновь с наслаждением буду взрывать.

Я надел дубленку, провел рукой по волосам и попробовал улыбнуться собственному отражению в зеркале. Получился вполне благопристойный оскал, хотя я страшно похудел.

— Эй, дружище!

Капитан и молоденькая гардеробщица хмуро смотрели на меня.

— Ну что? Жаждешь мести?

— Меня попросили кое-что тебе передать.

Я и глазом не успел моргнуть, как он нанес мне молниеносный удар. Так меня еще никто в жизни не бил: словно треснувшись челюстью о могильную плиту, я рухнул во весь рост. Последнее, что запечатлелось в моем сознании, была гардеробщица, внезапно заинтересовавшаяся объявлением на противоположной стене. Черт возьми! Неужели майор ошибся и я не выйду отсюда?

Однако больше ударов не последовало. Я лежал на полу с распухшей физиономией. Внезапно перед моим носом, длина которого оказалась недостаточной даже для того, чтобы сунуть его в собственную кастрюлю, возникла громадная ладонь. Я уцепился за нее и с трудом встал. Колени у меня подкашивались.

— Я запомню то, что попросил передать мне Матей, как бишь его по фамилии? — пообещал я смущенно переминавшемуся с ноги на ногу великану.

— Послушай, приятель, — сказал он, опустив свою каменную руку мне на плечо. — Давай сходим пивка попьем? Я угощаю.

Его слова пробудили во мне смутное воспоминание.

— Нет, приятель, спасибо. Как-нибудь в другой раз, а сейчас мне некогда.

Я повернулся к нему спиной, не дожидаясь ответа. На улице шел дождь со снегом, было хмуро и пасмурно, точь — в–точь как у меня на душе. Пришлось смириться с отсутствием шапки и отправиться в путь с непокрытой головой.

Я постучал в окошечко. Она улыбнулась мне, и ее голубые глаза засияли.

— Смотрите-ка, Ганс! Зачем ты пришел?

— Чтобы пригласить тебя на пиво.

Она отложила остро заточенный карандаш, легко вскочила из-за стола, торопливо оделась и выпорхнула из своей стеклянной клетки. Стерла платком кровь, запекшуюся у меня на губах, и, привстав на цыпочки, поцеловала. Да, нашлась в этом мире женщина, пожелавшая выпить со мной пива, и ей было глубоко наплевать, кем меня считают другие — горемыкой или счастливчиком.