Восхождение самозваного принца - Роберт Сальваторе

Больше всего бывшего монаха тревожило общее направление абеликанской церкви. Де'Уннеро неприятно поразило, когда он узнал, что королеву Джилсепони сделали еще и начальствующей сестрой аббатства Сент-Хонс, а глубоко ненавистного ему Фио Бурэя — отцом-настоятелем ордена Абеля. Эти новости, словно черви, точили душу Де'Уннеро. Но даже такая удручающая реальность служила глотком свежего воздуха для человека, смертельно уставшего от жизни в глуши. Сколько лет все его мысли были направлены на выживание, на то, что ему придется есть и где он будет спать. Но теперь рядом с ним находились его ненаглядная Садья и Эйдриан. Этот мальчишка не только мог выманить тигра, что умела делать и маленькая певица; он ухитрялся пробиться к человеческой искорке, теплящейся внутри полосатого чудовища. Эйдриан обращался к Де'Уннеро-человеку, находил его и помогал совладать со зверем. Благодаря Эйдриану бывший монах смог забыть о выживании и начать жить.

Раздумывая о переменах, успевших произойти в мире, и о своем новом месте в нем, Де'Уннеро замыслил совершить с двумя своими друзьями неслыханное путешествие. Первая его часть должна была привести их к южным окраинам королевства, в далекий Энтел. А оттуда, если все пойдет так, как он рассчитывал, они отправятся дальше. Далеко, очень далеко.

И вдруг теперь — сведения о том, где находятся меч и лук Полуночника…

— До Кертинеллы две недели пути и еще столько же — до Дундалиса, — произнес бывший монах, обращаясь к подруге и одновременно размышляя вслух. — Если мы решимся отправиться на север, нам, скорее всего, придется застрять там на всю зиму. Это значит, о нашем путешествии в теплые края нечего будет и мечтать вплоть до конца следующей весны. Так или иначе, мы потеряем целый год.

— А разве потерянное время потом не окупится сторицей? — спросила Садья.

По ее тону чувствовалось, что маленькая певица совсем не считает их странствие в Дундалис напрасным. Де'Уннеро улыбнулся.

— Ладно, пусть мальчик поищет отцовские игрушки.

Возможно, мы сможем найти им достойное применение.

Оставалось лишь надеяться, что могильные воры ничего не знают об оружии Полуночника. Провести целый месяц в пути, забраться в северную глушь и обнаружить в могилах только истлевшие кости… Бывший монах даже плечами передернул, представив ярость, которую он при этом мог бы испытать.

Де'Уннеро, Садья и Эйдриан поднялись на вершину холма, откуда была видна вся Кертинелла. Был холодный и ветреный осенний день, похожий на тот, в который происходило освящение часовни Эвелина. Эта часовня занимала сейчас все мысли бывшего монаха.

Ее белые стены еще не успели потускнеть. Конечно, по сравнению с громадами старых абеликанских монастырей часовня Эвелина была неприметным сооружением. Но в маленьком городишке она выглядела внушительным зданием, разительно отличавшимся от всех прочих. То, что она стояла на холме, делало часовню еще выше. Крыша небольшой колокольни была увенчана символической скульптурой — устремленной вверх каменной рукой со сжатыми в кулак пальцами. Де'Уннеро хорошо помнил другую руку — настоящую окаменевшую руку Эвелина в далеком северном Барбакане, находящемся за сотни миль отсюда. Он хорошо помнил и самого Эвелина; редко, кто так врезался ему в память. Монах-бунтарь, убийца магистра Сигертона — своего собрата по ордену. По сути, Эвелин стал первопричиной всех дальнейших бед и потрясений, приведших абеликанскую церковь к ее нынешнему жалкому состоянию. Люди чаще всего говорили о Маркало Де'Уннеро так, будто он являлся соперником Полуночника и Джилсепони, хотя на самом деле бывший монах с должным уважением относился к ним обоим. Они были достойными людьми, не то что Эвелин, заслуживший прозвище безумный монах! Его Де'Уннеро ненавидел всем своим сердцем. Этот жалкий хвастун и выпивоха вовсе не заслуживал легенд, созданных вокруг его нечестивой жизни. И теперь… смотреть на часовню, построенную в честь убийцы и вора, часовню, которая горделиво высилась над разраставшейся Кертинеллой… Де'Уннеро не мог этого вынести.

— Ты же знал, что его провозгласят героем, — сказала Садья, заметив, как презрение и отчаяние исказили лицо бывшего монаха. — Кровь его завета спасла мир от розовой чумы, не говоря уже о том, что он уничтожил телесное воплощение Бестесбулзибара. Сам знаешь, его собираются канонизировать, это произойдет, наверное, уже к концу года. Почему же тебя так удивляет эта часовня?

— Удивляет или нет — я все равно ненавижу это место, — прорычал Де'Уннеро.

— С какой стати тебе его ненавидеть? — вмешался Эйдриан. — Ты же сам говорил, что порвал с церковью. Вот тебе лишнее подтверждение правильности твоего решения. Ты постоянно твердишь об ошибках, которые они совершают. Сейчас одну из них ты и видишь перед собой.

Де'Уннеро грубо схватил Эйдриана за воротник.

— Да, я утверждал это, — зло бросил он. — А ты, я вижу, сомневаешься в моих словах?

Подоспевшая Садья разжала пальцы своего возлюбленного и пристально посмотрела ему в глаза.

— Я знаю, почему тебя так задевает эта часовня, но он-то — нет, — напомнила ему певица. — Ты почти ничего не рассказывал ему о своих… о наших замыслах.

Бывший монах, овладев собой, слегка кивнул.

— Да, меня оскорбляет само существование этой часовни, — уже спокойно объяснил он Эйдриану. — Она для меня — символ того жалкого состояния, в каком сейчас находится некогда великая и могущественная церковь Абеля. Им было мало разрушить саму церковь, так они еще поставили памятник ее главному разрушителю!

— Нынешние предводители церкви вряд ли согласятся с тобой, — возразил юноша, не собираясь уступать.

Предводители, — с горечью повторил Де'Уннеро. — Крысы с Фалидского побережья — вот они кто, — поморщившись, рявкнул он.

В той части Фалидского побережья, которая именовалась Лапой Богомола, водились крысы, отличавшиеся удивительным чувством стадности. Стоило какой-нибудь обезумевшей крысе устремиться к глинистому и мелководному Фалидскому заливу, как тысячи ее собратьев слепо бежали за ней. Навстречу самым высоким и разрушительным приливным волнам в мире, которые всегда появлялись внезапно и топили всю стаю.

— А там, — продолжал Де'Уннеро, выразительно простирая руку в направлении часовни, — там, мой юный друг, ты найдешь все доказательства истинности моих слов!

Бывший монах с рычанием сжал пальцы в кулак и с силой ударил себя по бедру. Казалось, еще немного — и его разорвет от клокотавшего внутри гнева.

— Ее здесь не будет, — внезапно заявил Де'Уннеро.

Садья положила руку ему на плечо. Постепенно напряжение покинуло ее возлюбленного, и маленькая певица облегченно вздохнула.