Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

ориентация первых лиц в государстве могла породить внутреннюю напряженность и как-то влиять на общую ситуацию с этой проблемой в стране.

Рассмотрим с этой точки зрения некоторых известных Романовых, возглавлявших русскую культуру, российское образование, город Москву. Очень любопытны фигуры тех, кто едва не оказался царём. Кузен царя, брат царя, несостоявшийся царь, без пяти минут царь — все с нестандартной сексуальной ориентацией. А то и сам царь…

2. Поэт с голубой кровью

Широко известны романсы Чайковского на стихи поэта К. Р.: «Растворил я окно, стало душно невмочь», «Уж гасли в комнатах огни», «О дитя, под окошком твоим». Одно из стихотворений К. Р. стало текстом народной песни «Умер бедняга в больнице военной». Подозревают, что ему же принадлежит и текст «Последний нонешний денечек | Гуляю с вами я, друзья». До революции всей интеллигентной России было известно, что инициалы «К. Р.» расшифровываются как «Константин Романов» и что под этим прозрачным псевдонимом кроется великий князь Константин Константинович, двоюродный брат Александра III. Что, стало быть, в жилах этого поэта течет самая настоящая голубая кровь, голубее некуда.

Голубая кровь — выражение старое. В русском языке оно из французского le sang bleu, а во французском из испанского la sangre azul. В испанском же это словоупотребление родилось так. Кастильское дворянство гордилось тем, что в отличие от простонародья, смешавшегося со смуглыми маврами, оно чистопородное, белокожее. А на белой коже проступают голубые вены, так что кажется, что по жилам течет голубая кровь.

Константин Константинович родился в 1858 г. и был вторым сыном Константина Николаевича, внуком Николая I и племянником Александра II, соответственно кузеном Александра III. Отец, будучи председателем Государственного совета, помогал своему брату, царю-освободителю, в проведении реформ. В Петербурге отец жил в Мраморном дворце, руководил русским флотом, Морским ведомством и был шефом Морского экипажа. Сын поэтому был от рождения приписан к Морскому экипажу (возможно, поэтому, а также за высокую худощавую фигуру родные его звали «Селедкой»). В 19 лет он получил Георгия за участие в боевых действиях на Дунае в русско-турецкую войну 1877–78 гг. Затем служил на фрегате «Светлана» и других кораблях, ходил в дальние плаванья, командовал ротой лейб-гвардии Измайловского полка, создал в полку литературный кружок «Измайловские досуги». Достоевский часто бывал в Мраморном дворце у великого князя. В одном из образов «Братьев Карамазовых» видят отражение Константина Константиновича — это Коля Красоткин, с его страстностью и благородством, любовью к поэзии и красоте. Со своей стороны Константин Константинович также очень почитал Достоевского.

Великий князь Константин Константинович.

Фото К. Бергамаско. 1875 г.

Когда же его кузен великий князь Сергей Александрович, брат царя Александра III и командир Преображенского полка гвардии, был назначен Московским генерал-губернатором и покинул Петербург, Константин Константинович сменил его в должности командира Преображенского полка — первого полка императорской гвардии.

Как водится, великий князь занимал целый ряд почетных гражданских должностей. Он был председателем комитетов трезвости и грамотности, возглавлял Женский педагогический институт, 30 лет подряд был президентом Российской Академии наук. Был не почетным президентом, как многие до него, а реальным — управлял на деле. Высокий и сутуловатый, он был очень приятен в общении, а его увлечение музыкой и словесностью делало его чрезвычайно интересным человеком. Был причастен и к театральному искусству — переводил Шекспира на русский язык, в Эрмитажном театре ставил свои пьесы и сам играл в них главные роли. Поэтический талант его был умеренным, но несомненным, а великий князь по скромности никак его не преувеличивал. Посылал свои стихи на отзывы Фету, Гончарову, Майкову, Полонскому — кстати, кроме Фета, поэтам не первой величины, или вовсе не поэтам — и с волнением ждал, как оценят. Он пользовался общей любовью и уважением.

Из его Дневника 10 августа 1888 г.:

«В среду мне минуло 30 лет. Я уже не юноша, а должен бы считать себя мужчиной…. Для других — я военный, ротный командир, в близком будущем полковник… Для себя же — я поэт. … Невольно задаю я себе вопрос: что же выражают мои стихи, какую мысль? И я принужден сам себе ответить, что в них гораздо больше чувства, чем мысли. Ничего нового я в них не высказал, глубоких мыслей в них не найти и вряд ли скажу я когда-нибудь что-либо значительное. Сам я себя считаю даровитым и многого жду от себя, но кажется это только самолюбие и я сойду в могилу заурядным стихотворцем. Ради своего рождения и положения я пользуюсь известностью, вниманием, даже расположением к моей Музе. Но великие поэты редко бывают ценимы современниками. Я не великий поэт и никогда великим не буду, как мне этого ни хочется» (К. Р. 1994: 30).

Убеждения его были, конечно, монархические, а вкусы в поэзии близки к принципам чистого искусства. Присутствуя в том же году с царской семьей на показе оперы Рубинштейна «Купец Калашников» в Мариинском театре, когда решалось, снять с нее запрет или нет (в ней выведены зверства Ивана Грозного и его опричников), великий князь отмечает:

«Мое мнение: лучше оперу не разрешать. Не следовало бы правительству тешить зрителей такого рода зрелищами в наше время, когда существует стремление свергать в грязь все, что веками вынесено на подножие. Больно и за наше прошлое, когда видишь царя злодея на сцене. Тем более, что по-моему зверство Иоанна Васильевича IV у нас преувеличивают. Но опера разрешена…» (К. Р. 1994: 34).

Он написал возражения одному критику, который хвалил Надсона. «Надсон является выразителем идеалов, надежд и страданий нашего интеллигентного молодого поколения», — писал критик. Константин Константинович на это: «Если он их выразитель, то как неопределенны, мелки и несущественны эти идеалы, надежды и страдания!» Критик: «Главным его пафосом были так называемые общественные мотивы, главным его вдохновителем — долг гражданина». К. Р.: «Лезть с долгом гражданина в поэзию — это с суконным рылом в пушной ряд». Критик: «Он так определяет задачу поэзии в современном обществе: «Нет, не ищи ее в дыхании цветов»«. К. Р.: «Отчего же? Или искать ее в навозе?» (Соболев 1993: 84–85).