Новый Мир ( № 10 2013) - Новый Мир Новый Мир

Люди как таковые, их судьбы, индивидуальные пристрастия и переживания для такой картины мелки (хотя исключения есть — скажем, обладающий врожденным бессмертием мутант-проповедник из второй — «патагонской» — цивилизации Первых Людей, и один из людей последних, Восемнадцатых, не столько Спаситель, сколько Утешитель, посланник и воплощение всего Человеческого). Речь идет о целых геологических эпохах, о глобальных катаклизмах, в том числе и рукотворных, вызванных применением биологического оружия или атомной энергии, о миллионах лет (два миллиарда, где-то так), о направленной эволюции и биоконструктах (гигантские мозги-башни Четвертых Людей). Если же обратиться к Википедии, можно узнать, что «также в романе предсказаны: приход коммунистов к власти в Китае, попадание СССР в зависимость от американского капитала, создание Евросоюза, американизация культуры на всей планете, война Германии и России, развитие гражданской авиации, аварии на ядерном производстве, глобальные эпидемии новых болезней, исчерпание природных ресурсов, освоение угольных и нефтяных запасов Антарктиды, войны из-за нехватки нефти, архитектурная мегаломания, атомное оружие (есть описание „ядерного гриба”), бактериологическое оружие, альтернативная энергетика в виде приливных и ветряных электростанций, создание новых видов растений и организмов, киборгизация, освоение космоса посредством атомных ракет». Еще, добавлю, он придумал «сборные» разумные существа, состоящие из микроорганизмов, могущих рассеиваться и соединяться вновь (эта идея впоследствии встретится в романах Ст. Лема «Непобедимый», Артура Кларка «Город и звезды», Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов», в рассказах Севера Гансовского «Хозяин бухты», того же Клиффорда Саймака «Мир, которого не может быть», да много где еще). Вообще, по словам Лема, история Первых и Последних Людей снабдила последующую мировую НФ удобным каталогом-шпаргалкой сюжетов и тем. Остальные прозрения в романе столь масштабны и странны, что, возможно, мы пока что в силу исторической и видовой молодости просто не можем их оценить и осознать. (С научной, биологической точки зрения практически безупречна эта вымышленная миллиардолетняя эволюция людей от Первых до Восемнадцатых — посредством смены биологических видов, взаимоистреблений и мутаций, так что последние, Восемнадцатые люди ничем не напоминают нас, — это, скорее, медведи с пятью глазами, бессмертные телепаты, каждый из которых, являясь отдельным организмом, входит в состав некоей телепатически объединенной общности, ячейки, тоже представляющей собой нечто вроде социальной и биологической единицы [1] .) И все это изложено суховатым языком исторических учебников; пожалуй, за исключением финальных сцен романа, где появляется личное — в самый последний, в самый трагический момент. Это обращение рассказчика к неумолимому Року, который нельзя ни обойти, ни умилостивить (такой себе космический Иов), затем — смирение и недоуменная покорность судьбе. Мы как бы листаем учебник истории и геополитики, только развернутый в будущее, вернее, в прошлое — из будущего, краткий итог, который подводит гибнущая цивилизация, очень отдаленно напоминающая нашу собственную.

Финал романа — распространение по Галактике «семян жизни», последнее отчаянное усилие сохранить хоть что-то от миллионолетних достижений, переводит действие уже в иную плоскость. От истории человечества — к истории Вселенной, и это уже роман «Создатель звезд» (1937), где идей — что научных, что философских, что просто годных в дело для поколений писателей-фантастов — полным полно: одно описание цивилизации симбионтов — паукообразных и рыбообразных, их взаимоотношений, их войн и эволюции по степени достоверности (в том числе психологической) не уступает этноисторическому исследованию любой земной цивилизации. Вот та же Википедия утверждает, что именно в «Создателе звезд» содержится первое известное описание сферы Дайсона. Станислав Лем и Артур Кларк впрямую называли Стэплдона своим предшественником. «Город» Клиффорда Саймака, лучшая, наверное, его вещь, с бессмертными мутантами, с разумными, эволюционировавшими (не без помощи Человека) Псами и людьми, переселившимися на Юпитер и переставшими быть людьми, явно написан не без влияния Стэплдона. Но дело даже не в этом. «Создатель звезд», этот учебник истории будущего — вещь визионерская, странная, основная тема которой — самопознание Вселенной путем создания и воссоздания, слияния и эволюции разума способного (и достойного) предстать перед основной творящей Силой — Создателем Звезд [2] .

Казалось бы, трудно отыскать сопоставимое по размаху явление того же плана — однако почти в то же время, совсем в другой европейской стране создавался текст, до какой-то степени перекликающийся с визионерскими трудами Стэплдона.

Я говорю, разумеется, об Альфреде Дёблине и его романе «Горы моря и гиганты» (вот так, без запятых в заглавии, да и в тексте кое-где тоже), о котором я уже писала недавно [3] . Это такая же масштабная (хотя порой обращающаяся к отдельным фигурам, то зловещим, то величественным, то зловеще-величественным) эпопея будущего, история взлета и падения цивилизаций, интриг и преступлений, восстаний и реконструкций, всепланетных проектов и всепланетных катастроф, эволюций, революций, мутаций, превращения людей в нелюдей — с финальной, искупительной жертвой в конце, точнее, самопожертвованием ради усмирения разбушевавшихся стихий, что также роднит этот роман с «Последними и первыми людьми» Стэплдона. Вот разве что финальный аккорд — добровольное слияние суперженщины Венаски, олицетворяющей любовь — как духовную, так и чувственную, — с необузданной, аморфной стихией «гигантов» (разбуженных людьми во время экспериментов по преобразованию климата и живой природы и олицетворяющих собой хаос и слепую природную силу) и тем самым — умиротворение, одухотворение этой стихии происходит все-таки на Земле. Тем не менее темы, поднятые в романе, и предвидения его автора не менее глобальны. «Энциклопедия фантастики» (1995) приписывает Дёблину «частные» предвидения в виде синтетической пищи и генной инженерии (ничего себе, частные!), но лишь вскользь упоминает о нарисованной им картине гибели Сибири и Восточной Европы — от надвигающихся с двух сторон волн чудовищного подземного огня.

Написанный шестью годами раньше, в 1924-м, роман Дёблина отличается от суховатой квазиисторической эпопеи Стэплдона прежде всего вычурным модернистским слогом и, соответственно, объемом. Но главное — в биографиях двух этих авторов есть некая симметрия, если не сходство, то перекличка.

Альфред Дёблин (Alfred Dоblin), сын неудачливого еврейского торговца, вскоре бросившего многодетную семью, родился в 1878 году, учился в университетах Берлина и Фрайбурга. По профессии врач-невропатолог, практиковал в Регенсбурге, Фрайбурге, Берлине (в восточном рабочем районе около площади Александерплац) [4] , сблизился с экспрессионистами, публиковался в их журнале «Der Sturm» («Буря»). В период Первой мировой войны был военным врачом в Эльзасе. Позднее жил в Берлине, активно занимался журналистикой. Член Ассоциации немецких писателей, с 1924 года — ее президент. Был близок к молодым писателям — Бертольду Брехту и др.

В 1933-м, после прихода Гитлера к власти, вместе с семьей переехал в Швейцарию, затем во Францию, затем в Америку. После самоубийства сына, служившего во французской армии (он покончил с собой, чтобы не попасть в руки нацистов), Дёблин и его жена в 1941-м обратились в католицизм.

В октябре 1945-го одним из первых эмигрантов вернулся в Европу, писал в газеты, работал для радио. В кругу близких к нему молодых писателей был Гюнтер Грасс. Дёблин симпатизировал ГДР, однако в СССР был опубликован только роман «Берлин, Александерплац», а тираж первого и единственного в советское время перевода «Гор морей и гигантов» был полностью уничтожен (возможно, вместе с переводчиком) в 1937 году. В 1953-м переезжает во Францию, где и умирает в 1957-м. Через три месяца после смерти Дёблина его жена покончила с собой, оба похоронены рядом с могилой сына во Франции [5] .

Тут надо признаться, что, пересказывая биографию Олафа Стэплдона, я кое о чем умолчала. Дело в том, что Стэплдон был убежденным пацифистом и потому во время Первой мировой войны с июля 1915-го по январь 1919-го служил в Квакерском санитарном подразделении во Франции и Бельгии.

То есть оба писателя-визионера во время Первой мировой работали в полевых госпиталях по разные стороны фронта. Разве что Дёблин — военврачом, а Стэплдон — санитаром.

И оба представили миру визионерские картины всепланетных катаклизмов, политических потрясений, переселений и гибели народов и удивительных трансформаций человеческой расы.

Тут, конечно, есть поле для спекулятивных рассуждений — ну, например, что эфир и морфий во время Первой мировой были в ходу в качестве обезболивающих препаратов, и, следовательно, вполне доступны военным медикам. Не в пользу наркотических видений, впрочем, говорит тот факт, что «Горы моря и гиганты» Дёблина написаны много позже окончания войны — в 1924-м, а дилогия Стэплдона и того позже — в 1930 и 1937 годах, то есть никак не по свежим впечатлениям, какими бы те ни были. Скорее можно предположить, что глобальный масштаб военных действий, первые в истории войн массовые и непрерывные смерти в ходе позиционной, «технологической» войны подтолкнули обоих авторов к таким видениям. Горящая (в буквальном смысле) под ногами обезумевших кочевников земля Черноморских степей — или волна «живой материи», захлестнувшая Европу после пробуждения метаморфирующих гигантов Гренландии, могли быть у Дёблина метафорой газовых атак Ипра и Вердена. Равно как глобальная техногенная катастрофа вследствие неосторожного использования атомной энергии, погубившая цивилизацию Первых Людей у Стэплдона, — или, у него же, биологическое оружие, погубившее цивилизацию Вторых Людей (вирус, выведенный для истребления марсиан, «сборные организмы» которых представляли собой колонии бактерий, погубил своих же создателей).