Избранное - Мулуд Маммери

— На кактусах?

— На кактусах.

— Ты Акли?

— А тебя зовут Гамлетом?

— Твой приятель и есть Али Лазрак?

— Ваша разведка хорошо работает, — сказал Акли.

Али, стоявший рядом с ним, молчал.

С той поры как Рамдана перевели в лагерь Боссюэ, его не отпускала лихорадка. Каждый вечер после захода солнца все тело сотрясала мелкая дрожь, подскакивала температура, а ночью в бараке, где приютские (так в шутку называли себя заключенные) были размещены группами по двадцать человек, он чувствовал, как тело его начинало гореть, и сбрасывал одеяла, под которыми, ему казалось, он задохнется.

Боссюэ был, что называется, лагерем предпоследней степени. Лагерем последней степени был Поль Казель, который находился гораздо южнее; туда отправляли арестованных, переубедить которых не было никакой надежды, и единственным способом нейтрализовать их активность считалось физическое принуждение. Тех заключенных в Боссюэ, которые поддавались перевоспитанию, направляли в Сиди-Шами, где им снова промывали мозги и снова их агитировали. Наиболее покладистые или те, что умело притворялись, могли надеяться на последующий перевод в лагерь Тефешун, считавшийся преддверием свободы, так как оттуда — после заключительного прополаскивания мозгов — некоторые возвращались к нормальной жизни.

Если Рамдана до сих пор не отправили в Поль Казель, то только из-за его болезни, так как режим в этом лагере был очень суровый, да и климат в тех местах тяжелый: летом — свирепая жара, зимой — мороз, снег идет, и все ветры Сахары, казалось, назначают там друг другу свидание. Рамдан говорил себе: «Надо лечь в лагерный лазарет или в госпиталь, иначе я снова свалюсь и перезаражу всех товарищей».

Работа организации, созданной заключенными, была прекрасно налажена. Они распределили между собой обязанности: прием новеньких, гигиена, политработа, кухня, взаимоотношения с лагерным начальством… Рамдану было поручено вести занятия по истории стран Магриба.

Ему было нелегко отказаться от своих здешних приятелей и вообще от лагерной жизни. И это не только потому, что здесь у него была полная свобода агитировать заключенных, большинство которых, по его словам, «нуждались в том, чтобы от бунта их подвели к революции». Главное, атмосфера, окружавшая его здесь, была словно создана для него: она придавала ему бодрости, и у него все время было такое ощущение, что, если бы не болезнь, ему бы в лагере прекрасно жилось.

Там, за воротами лагеря, остались приблизительные и всегда компромиссные решения, двусмысленные проблемы, вся эта кипучая и часто обескураживающая, сложная жизнь. Наконец-то мир пришел в соответствие с такой дорогой его сердцу черно-белой схемой манихейства, с ее четким разграничением добра и зла, с той самой схемой, вне рамок которой, как он сам себе признавался, у него иногда почва уходила из-под ног. А здесь простейшее дихотомическое разветвление, и не в теории — в жизни. По эту сторону колючей проволоки — честнейшие люди, борцы за правое дело, друзья, плечом к плечу с которыми надо сражаться; по ту сторону, начиная с полицейских постов и сторожевых вышек, — черный мир врагов, мерзавцев, тех, против которых надо сражаться. А между этими двумя мирами ничего, лишь эта граница, непроницаемость которой подчеркнута жирной чертой колючей проволоки. Внутри этих миров тоже никаких различий. Если бы его отправили в госпиталь, Рамдан снова оказался бы на рубеже этих миров, там, где размыты, смазаны краски и где зрение его не столь остро.

Каждые две недели его, как и всех остальных, вызывали в «исповедальню». Он оставался один на один с офицером психологической службы, который начинал с того, что обещал полное соблюдение тайны, и тут же предлагал рассказывать ему что угодно и спрашивать его о чем угодно. Таким образом, через каждые две недели измерялась эволюция в «лучшую сторону» в каждом из заключенных, а затем нередко предпринимались попытки скомпрометировать некоторых из них до такой степени, чтобы у них уже не оставалось путей к отступлению и чтобы с каждым днем от них можно было требовать все больше и больше. Тех, кого зачисляли в разряд неисправимых, быстро переставали вызывать.

Лагерный комитет уполномочил Рамдана как можно чаще наведываться в «исповедальню» с целью если и не переубедить капитана-исповедника, то по крайней мере нейтрализовать его деятельность. После каждой встречи с ним Рамдан был обязан отчитываться перед комитетом.

Почти целый час уже вел Рамдан беседу с «исповедником» и с помощью неистощимого запаса своих аргументов с самым невинным видом загнал в тупик горе-диалектика, офицера психологической службы. Тот, не выдержав, заорал:

— Здесь лагерь смерти! Понял? И если хочешь отсюда выйти, делай, что положено.

Рамдан отметил, что капитан утратил свое хладнокровие и даже перешел с ним на «ты», чего прежде никогда себе не позволял.

Рамдан уже собирался ответить, но в этот момент захрипел громкоговоритель. Этот хрип всегда предвещал какую-то новость, которую они собирались сообщить.

— Ну, что там еще? — заворчал капитан.

Он вышел из кабинета вместе с Рамданом.

— Внимание… внимание…

Но заключенные прогуливались как ни в чем не бывало и делали вид, что ничего не слышат.

— Новость… Большая новость… которая всех обрадует…

Двое или трое заключенных подняли головы: динамик был слишком высоко. Остальные по-прежнему не обращали на него внимания.

— Амируш, полковник Амируш…

Голос отчетливо произносил каждый слог… Люди, только что проявлявшие полнейшее безразличие, застыли в ожидании, и никто уже не пытался скрыть свое волнение.

Голос замолк… Пауза… Длинная… Слишком длинная.

— Во время столкновения с силами порядка… Амируш был убит.

Слова… Еще слова… До сознания Рамдана доходили лишь отдельные слова, обрывки выражений, фразы без смысла:

— Неуловимый Амируш, который скрывался в кабильских горах… был предан… Кровавый главарь мятежников… Железный… Бессмысленность борьбы… Встреча… С распростертыми объятиями… от Дюнкерка до Таманрасета… Он мертв… Он мертв… мертв… мертв, Амируш…

Голос умолк. Казалось, ничто не может сломать панцирь молчания, накрывший их. Рамдан забыл и думать о капитане психологической службы. Кабинет его находился на самом верху, на площадке, возвышавшейся над всем лагерем, и оттуда с порога Рамдан мог видеть всех своих товарищей. Лица их застыли в суровой напряженности, глаза смотрели не видя, как у слепых. В оцепенении своем они походили на гипсовых манекенов, выставленных за стеклом огромной витрины. Черты их застыли, словно люди эти были не настоящие, словно собрали их сюда для забавы, для представления. Казалось, спектакль этот вот-вот кончится и к ним вернутся их настоящие лица, их собственные голоса, улыбки, манеры и они перестанут позировать для галерки. Гремели, гремели, гремели десятки, десятки, десятки колоколов вокруг. Капитан подошел к ближайшей группе заключенных.

— Ну, что вы на это скажете, ребята? Вот это новость! Амирушу крышка! Войне конец! Скоро все вы вернетесь домой, все… и я тоже… Я тоже…

Он затанцевал, притопывая начищенными сапогами. Взяв Рамдана за верхнюю пуговицу куртки, капитан заговорил доверительно:

— Да, старина, и я тоже увижу наконец свою жену… и дочку… Дочурке моей, знаешь, четыре года уже… красавица! Хочешь посмотреть? — Он поднес руку к карману гимнастерки, но спохватился. — Ладно, все по баракам…

Рамдан побрел вслед за всеми, но капитан остановил его.

— Все-таки, старина, что ты скажешь?

— О чем?

— Да о событии!

— О каком, событии?

— Да ты что, может, не слыхал? Ваш железный, ваш великий человек… Герой ваш… а? Что ты на это скажешь?

Все ждали.

— Ваша психологическая служба прекрасно поставлена, — сказал Рамдан.

Все заговорили одновременно. Конечно, нет сомнения, это фальшивка, всего-навсего новое измышление психологической службы…

В бараке Рамдана все бросились к транзистору. Танцевальная музыка… Подводная охота… «Говорит Радио-Андорра»… «Зубная паста „Джибс“»… Танцевальная музыка… Танцевальная музыка… Незнакомые языки… Танцевальная музыка…

Пришлось дождаться дневного выпуска последних известий. В час дня, сразу после позывных, зазвучал размеренный, сдержанный голос:

— Дамы и господа! Господин Делуврие, полномочный представитель Франции в Алжире, обращается к алжирскому населению с важным сообщением…

Сразу вслед за голосом диктора из приемника заструилась сначала очень изысканная, но потом все более и более резкая речь:

— …Вчера в… на севере войска сил порядка вступили в бой с крупным подразделением мятежников, направлявшимся в Тунис. Во время ожесточенного столкновения был убит Амируш, наиболее прославившийся своими зверствами и бесчинствами главарь мятежников…