Вечный колокол - Ольга Денисова

— Вообще-то, меня к нему посылал Вернигора. Сам бы я, наверное, поехать не рискнул. Вернигора считает, что ополчение не должно покидать Новгород, а мои видения это подтверждают. И я думаю, князю нужно об этом знать.

— Ты не преувеличиваешь опасность? Вернигора — человек горячий, склонный полностью отдаваться своим замыслам. В некоторых делах это очень хорошо, но иногда… А князь совсем ребенок, очень умный и сильный, но все же — ребенок. Ему недостает опыта и уверенности в себе.

— Я не столь категоричен, как Вернигора, — кивнул Млад — спокойные слова доктора немного отрезвили его, и вчерашняя уверенность в своей правоте поколебалась, — но князю нужно знать и то, что думает его главный дознаватель, и то, что видел я. Иначе он примет неверное решение.

— Нет-нет, я не убеждаю тебя в том, что тебе не нужно с ним говорить! Я хотел сказать совсем другое: не позволяй Родомилу довлеть над твоими сомнениями. Уверен, он, как истинный громопоклонник, считает тебя неуверенным и избегающим ответственности типом.

Удивительно проницательным человеком был доктор; Млад прекрасно понимал, почему Ширяй искал общения с ним и гордился этим общением. Может, парню нужен был именно такой наставник? Мудрый, спокойный, насквозь видящий подноготную окружающих его людей? Впрочем, в шаманских делах доктор бы Ширяю помочь не сумел.

— А между тем, Вернигора неправ, — продолжал Велезар, — сомнения плохи в бою, перед лицом опасности, но в жизни — это не самая вредная вещь. Если бы я не сомневался, а всегда действовал напролом, пользуясь первой попавшейся мыслью, которая пришла мне в голову — я бы вылечивал не больше четверти тех, кого вылечиваю сейчас.

— Вернигора считает, что это война… — пожал плечами Млад.

— Да ну? — доктор поднял брови, — я думаю, вся его жизнь — война.

— Я тоже видел войну… — сказал Млад, помолчав, и вскинул лицо.

— Это не удивительно. Наша дружина дошла до Нижнего Новгорода, наши пушки уходят в Москву, и собирается ополчение. Не думаю, что татары развернутся и уйдут обратно в Крым, только увидев войско новгородское.

— Я видел другую войну. Большую войну. Татары всегда нападали на нас только для грабежа и вымогательства, мы привыкли откупаться от них, когда не можем отбиться. Я вижу войну, которая идет с запада.

— Ты в этом уверен? Я знаю, волхование — дело тонкое, не всегда верное…

— Я видел тяжелых коней.

— И только на этом основании ты делаешь вывод о большой войне, идущей с Запада? — доктор посмотрел на него, как на ребенка, — впрочем, извини, это не мое дело… Я понимаю, волхв часто не может объяснить, почему будущее представляется ему так, а не иначе. Но не ты ли говорил, что будущего не знают даже боги?

— Не надо быть богом, чтоб предвидеть такое будущее. Как одно из нескольких. Собственно, об этом я и хочу говорить с князем.

— Ну что ж, я думаю, князь с удовольствием поговорит с тобой. Он действительно думающий мальчик, а ты умеешь общаться с молодыми. Знаешь, он очень страдает из-за смерти Белояра. Белояр в чем-то был его наставником, одним из немногих людей, которым князь доверял. Может быть, тебе стоит подумать о том, чтоб приблизиться к Волоту.

— Нет, извини, — Млад выставил ладонь вперед, — я не ищу дружбы с князьями. Мое дело — хлеб. Ну, еще лен…

— Ладно, ладно… Никто не знает, как сложится жизнь. Даже боги, — доктор улыбнулся, — давай я все же посмотрю тебя. Удар копытом — не шутка.

— Не надо. Я знаю, доктор Велезар не интересуется ушибами, он лечит серьезные болезни, — подмигнул ему Млад.

— Ну, ушиб ушибу рознь. И потом, я все равно здесь, и мне это совершенно не трудно.

Млад согласился только из вежливости, да и Дана толкала его локтем в бок. Невероятно, Ширяй не проронил ни слова, пока они говорили с доктором.

У доктора были удивительные руки. Наверное, у него внутри прятались способности волхва-целителя, потому что Млад чувствовал, как его окутывает теплое облако — такое же, какое он ощущал от прикосновений отца. А впрочем, многие врачи, не будучи волхвами, умели прикосновением и словом успокаивать боль и страх, внушать доверие. Доктор же Велезар был, несомненно, великим врачом. В этом облаке хотелось раствориться, довериться, перестать быть собой.

— Ты никогда не думал, что обладаешь способностями волхва? — спросил Млад.

Доктор отнял руки от его плеча, и наваждение исчезло.

— Я думаю, это твое собственное отношение к врачам, — ответил он, — что-то сродни способности брать в руки горящие угли. Учитывая, кто твой знаменитый отец… У тебя с детства складывалось совершенно определенное расположение и доверие к тому, кто тебя лечит. У меня нет способностей к волхованию, это подтверждали многие знающие люди. Будучи студентом, я очень хотел обладать хотя бы каплей этих способностей, и искал их в себе. Но — увы!

Он продолжил мять плечо Млада, словно прислушиваясь к ощущениям в кончиках пальцев, и это тоже было похоже на то, как определял тяжесть и причину болезни отец.

— Ну что я скажу, — наконец, вынес доктор решение, — действительно, сильный ушиб. Никаких переломов нет, суставная сумка цела, возможно, растянуто сухожилие…

— Это я упал на локоть, — пояснил Млад, поражаясь способностям доктора — словно пальцами он просвечивал тело насквозь.

— А, вижу, — Велезар повернул его руку локтем к себе, — так что — согревающие припарки, и через пару недель ты об этом даже не вспомнишь.

Ровно в полночь огромное колесо, охваченное пламенем, покатилось с берега Волхова на лед и положило начало веселью, знаменуя приход нового солнечного года, день рожденья солнца. А Млад смотрел, как оно набирает обороты, как языки огня коротким шлейфом отлетают назад, как оно подпрыгивает на ухабах, но не опрокидывается, и видел другое колесо — светлый лик Хорса, сброшенный с крыши капища. И заснеженная круча казалась ему зеленым валом вокруг детинца, и копоть факелов — черным дымом пожарищ. Наваждение это было столь ясным, столь отчетливым, что Млад перестал слышать звуки вокруг, кроме рева огня и потрескивания факелов.

Резвые студенты с радостными криками бежали вслед за колесом, особенно смелые направляли его движение и не давали упасть.

Огонь, зажженный на двенадцать дней в честь прихода Коляды, принесли с капища Хорса в детинце. И если неугасимый огонь в Перыни зажгла молния, то этот огонь зажигало солнце в день летнего солнцестояния, в день своего наивысшего подъема.

— Младик, — Дана тронула его за руку, — что с тобой? Что-то случилось?

— Нет, ничего, — он тряхнул головой, прогоняя видение. Шум праздника неожиданно ударил в уши: музыканты уже старались вовсю, песня, пока еще неслаженная, постепенно звучала все громче, еще не смолкли радостные крики, появились первые хороводы, и самые ярые плясуны университета, скинув полушубки, заводили народ.