Грешники - Алексей Чурбанов

— Не готов ответить. Но мне кажется, что сказать нужно, как есть. Кто мы такие, чтобы скрывать? Да и вскроется всё это. Как сказать, вот в чём проблема. А нужно, не нужно, это решится само. Как будет, так и будет.

— Спасибо, Валечка. Я ждала, что вы так скажете. Помогите мне, пожалуйста, скажите Леночке, а я вас поддержу.

— Хорошо, я подумаю, как лучше сделать, — решительно произнёс Шажков, — я вам позвоню, не волнуйтесь, пожалуйста.

Валя отложил трубку и задумался. Он отвечал за Лену и не мог позволить, чтобы известие ударило её слишком сильно. Не мог он и скрыть трагической вести. Это её часть жизни, которую нужно довести до конца.

Шажков, ещё не решив, что делать, вышел на кухню и увидел Лену сидящей спиной к нему за кухонным столом с разделочным ножиком в руке, замершей, как птица в полёте, схваченная удачливым фотографом в неожиданном ракурсе.

— Ну что? — она обернулась и тревожно поглядела на Шажкова.

— Что? — спросил Валя.

— Мама не звонит. Я сейчас сама наберу.

— Подожди. У тебя очень нервный вид. Дать тебе успокойку?

— Я правда нервничаю. А что за успокойка?

— Валерьянка, что же ещё.

— Ты думаешь, нужно? — смиренно спросила Лена.

— Не помешает, — Валя достал пахучую склянку, прописавшуюся в кухонном шкафу ещё со времён их осенних домашних бурь, от души накапал в рюмку и добавил воды из чайника. Лена, не дрогнув, выпила, и Валя увидел, что она ждёт от него чего-то ещё.

— Я сейчас сам позвоню, — сказал Шажков и, не дожидаясь Лениного ответа, быстро ушёл в комнату, закрыв за собой дверь. Подождав несколько секунд и убедившись в том, что Лена не последовала за ним, Шажков присел на диван и задумался, сдвигая и раздвигая свой чёрный слайдер. В коридоре послышался шорох, дверь приоткрылась и в тёмную комнату тихо проскользнула Окладникова.

— Он умер? — спросила она с непонятной интонацией, невидимая в темноте.

Валентин кивнул и понял, что его кивок был замечен.

— Авария?

— Он попал под машину на Щёлковском шоссе. Спасти не смогли.

Наступила тишина. Тревожная тишина. Лена подошла в Валентину и села рядом.

— Когда похороны, мама сказала?

— Похороны завтра в Боровичах. Если ехать, то нужно сейчас собираться. Но я не хочу тебя отпускать.

— Мне стыдно, но я не поеду, — чуть слышно произнесла Лена, — я не знаю, кто я ему и кем я буду на похоронах. Знаю, что это плохо, но не могу. Поеду позже.

Валя обнял Лену за плечи, и она благодарно прижалась к нему. Так сидели долго, потом откинулись на диван и ещё лежали в обнимку. Через какое-то время Лена приподнялась, поцеловала Валентина и встала.

— Ты куда? — почти спросонья спросил Шажков.

— Спи, не волнуйся. Я приду к тебе.

4

С конца апреля и почти всю первую декаду мая лил холодный дождь, иногда вперемешку со снегом. Всё в городской природе замерло в ожидании: листья, выстрелившие из почек, полураскрытые бутоны на вишнёвых деревцах, крапивные и лопуховые побеги в глубине газонов. Потеплело и распогодилось только на день Победы, и за две следующих недели стремительно, сменяя друг друга, ярко отцвели вишни и яблони, пахуче — черёмуха, а им вослед быстро набухали гроздья сирени и вздымались вверх каштановые стрелы. Парки зазеленели, зашумели дубравно и зазвенели птичьими голосами. Началась любимая Валина пора. Только у него не было спокойно на сердце.

Лена съездила в Боровичи, пробыла там три дня и вернулась погруженной в себя, как будто на пороге важного решения. Рассказала подробности смерти Димы Стрепетова. Димины родители были убеждены, что произошёл несчастный случай, милиция же склонялась к версии самоубийства. Версия милиции была выгодна и водителю грузовика, приехавшего в Боровичи с покаянием и небольшой суммой денег. Обычный мужик, не алкаш, женат, двое детей, посеревший лицом от свалившейся напасти, он не вызвал ненависти у Диминых родных, хоть не вызвал и сочувствия. Его покормили, от денег отказались, выслушали покаянные и соболезнующие слова и распрощались. Версию самоубийства принять категорически отказались, но не стали возражать против того, что Дима оказался на дороге неожиданно и в том месте, где переход был запрещён и вообще вряд ли возможен ввиду непрерывного транспортного потока. Все свидетели это подтверждали. Водитель уехал ободрённый, а Димины родители вздохнули и остались вдвоём переживать свалившееся на них горе и замаливать собственную невнятную вину.

Марина Мироновна, Ленина мама, чувствовала себя неважно, и в первых числах мая её положили на обследование в местную больницу.

— Скажи маме, пусть к нам приезжает, — предложил Лене Валентин, — жить есть где, и у меня есть знакомство в 122-й медсанчасти.

— Я предлагала, но отец хочет её в Москву отправить через свои связи. Только не поедет она, если не совсем крайний случай.

Лена получила выговор от своего научного руководителя, профессора Мазина, за задержку представления плана диссертации и намёток первой главы. Профессор Мазин появился на кафедре недавно. Бывший чиновник, несколько лет работавший заместителем председателя одного из комитетов городской администрации. Ходили слухи, что диссертацию ему писал коллектив под руководством профессора Климова, а сам он пришёл на кафедру, чтобы отсидеться до следующего чиновного назначения. Шажков Мазина знал плохо, но против него, в принципе, ничего не имел. Когда же Лена рассказала ему про случившийся неприятный разговор, Валентин взялся было помочь, но встретил неожиданное возражение с её стороны.

— Нельзя оставлять неразрешённый конфликт, — убеждал Валентин Лену, — я поговорю с Мазиным, объясню, что ты болела. А потом мы быстренько сделаем то, что он просит. Он ведь прав, да и для нас это совершенно не проблема.

Лена отмалчивалась, и Шажкову казалось, что она просто устала и не оправилась ещё после психологического стресса последних месяцев, хотя в глубине души он чувствовал, что всё может быть серьёзнее. Эту мысль Шажков заталкивал поглубже, но не мог от неё освободиться.

Прошло немного времени, и Лена сама начала разговор, из которого следовало, что она не может продолжать учиться в аспирантуре и хочет вернуться домой в Боровичи. Ни больше ни меньше.

«Боровичи, Боровичи, — пропел про себя Шажков, услышав эту новость, — где вы, мои Боровичи?»

— А у нас с тобой что, всё кончено? — только и смог спросить он.

— Я думаю, ещё и не началось по-настоящему.

— По-настоящему всё должно снова начинаться рождением героев, да? Как в «Дне сурка». Только я — на тринадцать лет раньше, чем ты.