Грешники - Алексей Чурбанов

Валентин молчал, так как сказать ему было нечего.

— Сложность — это не комплимент, — предостерегающе подняв палец, продолжал Климов (Валентин не спорил), — сложность в данном случае — синоним ненадёжности.

— Я до сих пор никого никогда не подводил, — не мог не возразить Валя.

— До сих пор — нет, — согласился Климов, — зато сейчас готов подвести на полную катушку. В зачёт всего хорошего, что было, так?

— Я организую себе подмену.

— Да не в подмене дело. А кто, кстати, тебя сможет, а главное, захочет подменить?

— Настя Колоненко. Я с ней говорил.

— Настя! Ей до тебя ещё вырасти надо.

— Вот и вырастет. Она способная и мотивированная. А курс лекций у меня готов. Контрольные и практические работы изданы. И помогать я ей буду.

— Вот этого не надо. Умерла так умерла, как в том анекдоте. Без тебя справимся.

— Хорошо.

— А я под тебя НИР взял денежный, как раз по твоей теме. Клиенты, опять-таки, ломятся на защиту — чиновники как с цепи сорвались, без кандидатских степеней грабить народ уже не могут.

— Арсений Ильич! Я не буду больше писать диссертации. Всё — иссяк. А по договорам работать буду, если позволите. Здесь не подведу.

— Ну да, что хочу делать — то буду, чего не хочу — того не буду. А чёрную работу кто делать будет? Да и как тебе вообще верить после этого?

— Проверьте.

— Значит так, — наконец сказал Климов, — иди-ка ты, Валентин Иванович, погуляй и подумай. Потом придёшь и скажешь, что решил. Мои условия таковы: уходишь — пиши заявление по собственному желанию. Никаких четверть-ставок, приходящих доцентов, работы по договорам и прочего не будет. Буду искать тебе полноценную замену и найду, можешь не сомневаться. Всё понятно?

— Так точно, — отчеканил в ответ Валентин.

— Давай, — поморщившись, махнул рукой Климов, — рекомендую передумать. Тогда этого разговора не было, а предложения интересные у меня для тебя будут. Всё, иди, иди.

Профессор Климов выпроводил Шажкова из кабинета и собственными руками закрыл за ним дверь. Валентин в расстройстве вошёл в преподавательскую и сел за свой стол. Перед ним не было привычного ноутбука, и чтобы занять руки, он взял с соседнего стола чей-то курсовик и стал просматривать, автоматически подмечая ошибки. Мимо пару раз проходила Настя Колоненко, заходил профессор Хачатуров, Шажков же сидел в глубоком раздумье и ни на что не реагировал. Через некоторое время вошёл Рома Охлобыстин и присел на край стола напротив Шажкова.

— Ты чего там отчебучил? — после почти минутного молчания спросил он. — Шеф в слезах, рычит как раненный буйвол.

— В слезах? — удивлённо посмотрел на него Валентин.

— Настя сказала, сам не видел, — уклончиво ответил Рома, — но рёв слышал. Что случилось-то?

«Так и рождаются сплетни, — с интересом подумалось Шажкову, — заведующий кафедрой политологии, заслуженный деятель науки Российской Федерации роняет слёзу на ботинок, узнав о том, что увольняется скромный доцент. Расскажешь сейчас Охлобыстину, что произошло, так к вечеру весь факультет будет знать. Хотя ладно… Всё равно».

— Валя, ты здоров? — услышал он голос Охлобыстина, в котором звучала нотка тревоги, очень экзотичная для Ромы.

— Я увольняюсь, — ответил Валентин и, предупреждая следующий вопрос, добавил: — Перехожу на практическую работу в стольном городе Боровичи.

Роман помолчал немного, потом сказал:

— Ты знаешь, Валя, а я почему-то ждал от тебя чего-то такого.

— Я сам от себя не ждал, — чуть ли не уязвлённо ответил Шажков, — а ты, стало быть, ждал?

— Во всяком случае, ты меня не удивил.

— Ну хоть ты понял.

— Я — понял. Свободу любишь, да?

— Причём здесь свобода? Обстоятельства вынуждают. Да и надоело всё, честно говоря.

— Я и говорю — на свободу захотелось. А то, что за свободу нужно платить, ты знаешь?

— Слыхал.

— Готов?

— Готов.

— Не мне тебя учить, но скажу: это в тебе говорит идиотский идеализм, свойственный русской псевдоинтеллигенции..

— Мне недавно уже говорили об этом, — прервал Охлобыстина Валентин, вспомнив прощание с Совушкой, — только про «псевдо» не упоминали.

— Псевдо, псевдо, — подтвердил Роман и продолжал: — Тебя хватит от силы на полтора года, нет — на год, и ты вернешься, но уже в другую реальность. Тебе здесь кто-то даже будет рад, но твое место будет занято, многие воспримут твой уход как предательство и не забудут, не простят тебе этого. И что? Всё сначала? А ведь будет семья (ты ведь едешь создавать семью, как я понял?), детишки, им учиться надо — музыке, тому-сему. Чтобы это обеспечить, нужен статус, деньги и так далее.

— Рома, не бей по больному, — миролюбиво отозвался Шажков, — сам знаю, что сложно. Но буду бороться.

— Бороться? Ты что, не знаешь нашей системы? Без прописки (извини, регистрации) или с временной пропиской тебе найти приличную работу будет сложно. Да и есть ли в этих Боровичах хоть какая-нибудь работа? Ты узнавал? Тогда уж в Сибирь надо ехать, а не в депрессивную Новгородскую область. В Сибири хоть углеводороды добывают.

— Предлагают устроиться в администрацию, мелким клерком для начала.

— Там что, своих бездельников мало? Своей мафии нет?

— Насчёт бездельников и мафии не знаю. Приеду на побывку — расскажу.

— Приезжай, расскажи… Да что я тебя уговариваю? Интеллигентская блажь! Это пройдёт. Жду тебя через годик. Заходи, коньячком угощу. А девчонку ты зря задурил. Она способная, и на кафедру её Климов бы взял, а ты бы её патронировал. Жили бы здесь счастливо.

— Будешь заведующим кафедрой, возьмёшь меня обратно на работу? — вместо ответа спросил Охлобыстина Шажков.

— А вот и не возьму. Окладникова твоя оформила академку, а ты просто увольняешься. Окладникову возьмут, а тебя — навряд ли.

— Ну что ж, — заключил Валентин и беззлобно подумал: «А ведь правда не возьмёт Ромка. Он такой».

Разговор с Охлобыстиным неожиданно успокоил Шажкова. Если до него у Валентина ещё оставались иллюзии, то сейчас они полностью исчезли. Дома он позвонил родителям, долго говорил с отцом о политике, музыке и футболе. Про свои планы ничего не сказал. Они, живя в одном городе, встречались не часто и скучали друг без друга, как тут по телефону сообщишь о скорой разлуке? Валентин лишь вскользь упомянул, что собирается уехать на некоторое время — по работе. Подумал, что отец примет сказанное за чистую монету, а мама — как все матери — засомневается и обеспокоится. Как бы то ни было, разговор с родителями Валя отложил до выходных. А вот второй разговор с профессором Климовым состоялся уже на следующий день.