Грешники - Алексей Чурбанов

Климов сам позвонил на кафедру и официально через Настю Колоненко вызвал Шажкова к себе.

— Ну, что решил? — спросил он после суховатого рукопожатия.

— Арсений Ильич, — ответил Валентин, — я не изменил своего решения. Не из упрямства, а…

— Не объясняй, — перебил профессор Климов, и это не было похоже на его обычную манеру вести разговор. — Мне важна не причина, а следствие. Честно говоря, я бы тебя хоть сейчас уволил, но, как старший товарищ, обязан сделать всё, чтобы отвратить тебя от пагубного поступка.

— С уважением выслушаю вас, — сказал Шажков.

— Садись, — указал на стул Климов. Сам сел напротив и начал объяснять Вале его перспективы в высшей школе. Всё правильно говорил: через год-два Валентин Шажков — доктор наук, профессор. Имеет большой шанс получить повышение. Карьера в высшей школе даст деньги на скромную (а, глядишь, и не совсем скромную, подчеркнул Климов), но достойную жизнь, обеспечит самоуважение и ощущение нужности, позволит общаться с не самыми плохими представителями молодежи, и прочее, прочее. Всё правильно говорил, да только Шажков и сам это знал.

— Ты что, совсем хочешь уйти из высшей школы? — поинтересовался Климов, увидев, что сказанное не произвело на Валю большого впечатления.

— Нет, я рассматриваю высшую школу как возможный вариант в будущем. — ответил Валентин.

— В будущем! — неожиданно рассердился профессор Климов. — Он говорит о будущем! Тут в настоящем не разберёшь, что происходит.

— В каком смысле? — не понял Валя.

— Во всех смыслах. На высшую школу словно кто-то лапу мохнатую наложил. Пеленают — финансово, политически, идеологически, да просто семейственно. Особенно нашу науку политическую. В точном соответствии с ленинским тезисом: «Истина — конкретна». Читай — партийна, то есть кланова. Мы ведь тоже часть пресловутой вертикали власти, как это ни прискорбно. Ты знаешь, кто из политиков и бизнесменов нас поддерживает? Конторовича, меня? Я тебе говорил? Так вот уйдут они, и мы вместе с ними уйдём, и уже скоро. Вы, может быть, останетесь, надо же кому-то сеять разумное, доброе и вечное — за копейки. За копейки, — повторил профессор Климов и вдруг хрипло засмеялся: — Помнишь рекламу пылесоса пошлую: сосу за копейки, ха-ха, ну, которую потом запретили?

Шажков вспомнил, но смеяться ему не хотелось.

— До вас тоже доберутся. Самостоятельных не любят, а незаменимых, как известно, нет, — продолжил Климов.

— Я к чему это говорю. Меня завкафедрой больше не переизберут. Уже дали понять. Раньше мне в командировках билеты в вагон СВ оплачивали, а тут вдруг ректор взял и запретил, причём публично, чтобы обидней было. Сказал девчонкам в бухгалтерии, что, мол, по его приказу вагон СВ положен только проректорам и деканам, а Климов к таковым не относится. А что мне приказ этот? Я что, в семьдесят лет в купе буду ездить, что ли? Одну конференцию в Москве уже пропустил, что дальше — не знаю. Пойду к ректору узнавать, что это за ветры подули, откуда и куда.

Он потёр виски, поглядел на Шажкова и сказал:

— Я хотел тебя на заведующего выдвинуть, но ты, видишь, уезжать намылился.

— Охлобыстин есть ещё, — сказал Валентин.

— Нет, Охлобыстина я продвигать не буду. Рома, если заведующим станет, первым делом от меня избавляться начнёт, а то, глядишь, и от тебя тоже. Да и не любит он политологию, а кафедрой должен человек увлечённый заведовать, с собственным видением, с исследовательской жилкой. Это тебе не проректор или декан. Эти — клерки, пришли-ушли. А кафедра — основа высшей школы, именно там наука делается и образование лепится. Мы с тобой на эти темы не беседовали, к сожалению, а зря. Моя недоработка.

Валентин кивнул головой.

— Ситуация сейчас непроста, — сказал Климов после паузы неожиданно тихо и как-то обречённо. — На меня давят из Москвы, да и местные тоже — «варяга» продвигают. Тот своих приведёт. Видишь, в какой сложный момент ты меня бросаешь?

— Виноват, Арсений Ильич, — без тени улыбки произнёс Шажков.

— Виноват, не виноват, — снова повысил голос профессор Климов, — а слушай мою команду. Возьмёшь отпуск за свой счёт по семейным обстоятельствам, понял? До сентября, а там посмотрим. И не спорь. Я старше тебя, во-первых, а во-вторых — я за кафедру отвечаю. Да и идиотом перед коллективом выставляться не намерен. В сентябре вернешься, и продолжим разговор.

— Хорошо, Арсений Ильич. Но я идиотом тоже не намерен. Так что замену ищите, без шуток.

— Найдём, найдём. Бери ручку, бумагу и пиши заявление. Да-да, прямо сейчас, сегодняшним числом.

Валентин рукой, отвыкшей от пера, как мог ровно написал несколько строчек заявления и положил листок на стол перед Климовым. Тот поставил размашистую резолюцию и сказал: «Материалы передай Колоненко сегодня. И завтра чтобы я тебя в университете не видел до сентября. Вопросы есть?»

Шажков хотел было ответить «никак нет», но шутить сил у него уже не было.

— Вот и славно, — вставая, подытожил профессор Климов, и в его голосе Шажков услышал нотку сочувствия.

— Ну, до чего договорились? — почти подбежав к Шажкову, спросила доцент Маркова, когда тот появился на кафедре. У неё за спиной, тревожно блестя чёрными глазами, появилась Настя Колоненко.

— До сентября приказал уматывать без содержания, а только потом увольняться, — ответил Валентин.

— Молодец Климов, мудро, — покачав головой, оценила Маркова.

— Приказал дела сегодня передать. Готова принимать? — подмигнул он Насте Колоненко, стоявшей за спиной Марковой.

— Конечно, Валентин Иванович. Я вас подожду в столовой.

Настя, блеснув глазами, быстро вышла в смежную комнату и прикрыла за собой дверь.

— Да, мудро, — повторила доцент Маркова. — И когда ты уезжаешь, Валя?

— Задерживаться не буду, — ответил Валентин. — Дела завершу и поеду. В начале следующей недели, наверное.

— Ах ты, зайчик, — материнским голосом произнесла Маркова. — Хочется пирожок тебе в косыночку положить.

Она жестом выставила вошедших студентов и стала задумчиво перебирать бумаги на столе.

— Вот уж не ожидала, что так всё получится. Что называется, век живи, век учись, — задумчиво проговорила она. — Ты не слушай никого, Валя. Сейчас начнут гадости говорить, скабрезничать.

— Знаю, — ответил Валентин.

— А я, Валя, благодарна тебе за твой мужской поступок, — вдруг сказала Маркова, подняв глаза на Шажкова. — От всех женщин благодарна, если можно так выразиться. Я чувствую себя так, будто ты за мной собрался ехать, а не за Леночкой. Огромный привет ей передавай, и чтобы у вас всё было хорошо.