Грешники - Алексей Чурбанов

— Гоша, — позвал его громкий женский голос, — Гоша, не дури. Не лезь наверх, навернёшься с похмелья!

— Сама ты с похмелья. Дыхнуть тебе? — хриплым голосом возразил мужичок.

— Отец Владимир, скажите хоть вы ему. Что, внизу мало окон? — обратилась женщина к священнику, выходившему в чёрной рясе из алтаря с рулеткой в руке. Отец Владимир увидел Валентина и, приветливо улыбнувшись, кивнул ему. Это застало Валю врасплох, и он сумел только, как Чингачгук, поднять в знак приветствия правую руку.

— Я всегда вверху отковыривал, — упрямо повторял, держась за лестницу, Гоша.

— Всегда? — воскликнула женщина, обводя глазами окружающих в поисках поддержки. — Насмешил! Да ты в прошлом году в церковь в первый раз вошёл, дрожал весь со страху. А уже «всегда»!

— С прошлого года наверх и лазаю. Отец Владимир, было ведь?

Отец Владимир плотно закрыл за собой створку алтарных ворот и, скрывая в бороде улыбку, смотрел то на женщину (наверное, жену), то на возмущённого Гошу. Потом махнул рукой и сказал: «Пусть забирается наверх, чего тут. А мы лестницу подержим».

— Ну, лезь, раз батюшка благословил.

Гоша быстрыми обезьяньими движениями забрался на верхотуру и, встав на предпоследнюю реечку и держась одной рукой за стенку, второй рукой долго отковыривал два задубевших шпингалета, потом, дёрнув несколько раз, с треском распахнул внутреннюю раму. Взметнулся клуб пыли, густо заискрившись в солнечном луче, и из него полетели вниз куски замазки, ваты и поролона.

— Господи, пыли-то, — расступившись, воскликнули женщины и стали все как одна смешно чихать в кулачки.

— Весна! — широко улыбаясь щербатым ртом, провозгласил сверху Гоша.

— Весна! — подтвердили снизу Валентин и отец Владимир.

Подбежали две девчонки и стали торопливо мести вениками пол. Священник взял из рук незнакомой Вале женщины ведёрко с водой и, поднявшись на поллестницы, передал его Гоше, и тот, обдавая деревянный пол крупными каплями, стал мыть стёкла верхних окон.

Женщины протирали окна внизу, а отец Владимир ходил с рулеткой вдоль стен и делал карандашом отметки на уровне пояса. Затем подозвал сидевшего за иконной лавкой, а потому не видного Илюшу Савельева, они взяли заранее подготовленные длинные листы фанеры и стали прибивать их к неошкуренной стене.

Поймав момент, когда Отец Владимир отойдя в сторонку, отряхивал рясу от деревянной трухи, Валя подошёл к нему и попросил о разговоре.

— Только быстро не получится, — добавил он. — Вы поймёте, почему.

Отец Владимир подумал несколько секунд, потом кивнул головой и сказал:

— Хорошо. Сейчас закончим здесь и потом можем поговорить в ризнице. Там нам никто мешать не будет.

В маленькой комнате, отделённой от главного помещения церкви фанерной дверкой, тускло поблескивала тёмным золотом церковная одежда, висевшая вдоль стены и частично прикрытая занавеской. У окошка, забранного решёточкой в виде солнечных лучей, стоял столик, какие ставят в малогабаритных кухнях, с электрическим чайником и сахарницей. Ещё в комнатке был стеллаж, наполненный церковной утварью, и несколько разнокалиберных табуреток. Отец Владимир сел на одну из них напротив Шажкова и кивнул головой, приготовившись слушать. Валентин помолчал некоторое время, не от волнения, а от необходимости сосредоточиться, и начал.

— Отец Владимир, это не исповедь. Я исповедуюсь позже. Сейчас мне очень важно, чтобы вы просто выслушали меня и дали совет, если посчитаете нужным вообще со мной разговаривать.

Отец Владимир поднял глаза и посмотрел на Валю внимательным и в то же время поощряющим взглядом. Этот взгляд открыл последние шлюзы в Валиной душе, и он рассказал всё.

Священник слушал, не перебивая, наклонив голову и поглаживая ладонью колено. Первое, что он сказал, когда Шажков, наконец, закончил: «Лена очень хорошая девушка. Вам повезло».

— Я знаю, — ответил Шажков, — только не справился я.

— Как вы мне рассказали, так наоборот — справились.

— Грехов понаплодил, — с мрачноватым упрямством настаивал Валя.

— Хорошо, что вы это чувствуете сердцем, — сказал священник, как показалось Шажкову, немного взволнованно. — Извините, как вас по имени-отчеству?

— Валентин Иванович.

— Валентин Иванович, то, что вы мне рассказали, не радостно, но и не даёт повода впадать в грех уныния. Я, честно, не знаю, как бы следовало поступить на вашем месте. Нужно было бы Бога послушать, а Бог не всегда отвечает.

— И вам тоже?

— И мне.

— Тяжело.

— Нет. Надо усилия предпринимать. Во всём надо предпринимать усилия. И благодарить Господа, ведь он вас миловал… Благодарим тебя, Господи… — отец Владимир прочёл короткую молитву и перекрестился.

То же сделал и Валентин. Ему стало легче, и священник в простой чёрной рясе, сидевший напротив, вызвал у него человеческую симпатию.

— Отец Владимир, — прерывая образовавшуюся паузу, произнёс Шажков, — могу я спросить, почему вы со мной раньше не разговаривали? Не спрашивали ничего на исповеди, не советовали ничего? Мне этого не хватало.

— Приход у нас маленький, — помолчав, начал священник, — я всех прихожан знаю. Очень хорошие у нас прихожане: Гоша этот… Он ведь конченый был пьяница. Танечка Савельева, солнышко наше, и все Савельевы, Лена Окладникова… И вас я тоже знаю. Знаю, что внутри у вас идёт борьба, и не всегда вы в ней победитель. Я очень сочувствую вашим неудачам и радуюсь, что вы не сдаётесь.

— Что, прямо так и видно? — спросил Валя. — На лице написана борьба, что ли, эта? Или у вас большой опыт?

— Нет у меня большого опыта, потому и не говорил с вами. Но с Божьей помощью расту.

Валю удивило это признание и слегка раздосадовало.

— Ну а всё-таки, серьёзный грех в том, что я вам рассказал? Или есть смягчающие обстоятельства? — спросил он.

— Для меня как для человека есть такие обстоятельства. А для Господа нашего — не знаю, убийство это смертный грех, покушение на убийство тоже. Вы пытались выступить в роли Господа Бога.

— Я не хотел ничего подобного, — возразил Шажков.

— Вы ведь зачем пошли его искать? Чтобы наказать?

— И наказать тоже. Но главное — противостоять. Невозможно же настолько терпеть зло. Это себя не уважать. Я хотел встать с ним, как минимум, вровень, а лучше подняться над ним. Вот и поднялся — чуть не убил. Но он напал первый, понимаете? Я себя не обеляю, но он был первым.

— Я понимаю вас, Валентин Иванович, и не пеняю вам. Но вы почувствовали себя свободным без Бога. Свобода без Бога — это одновременно восхитительно и страшно, а заканчивается такая свобода часто ужасно. Подождите, послушайте меня, — быстро добавил священник, увидев, что Валя готовится возразить, — Господь пронёс эту горькую чашу мимо вас. Благодарите Господа. Он вам позволил приобрести бесценный опыт и ничего не взял с вас за это.