Крупская - Людмила Кунецкая

Уэллс не понял Ленина, а проницательный Б. Шоу не смог до конца понять Надежду Константиновну. Шоу приехал в Горки летом 1931 года в сопровождении американской политиканствующей миллионерши леди Астор. Крупская и Мария Ильинична встретили их радушно. На стол поставили свежий мед, ягоды, купленные в совхозе. Стол накрыли на балконе, откуда открывался великолепный вид на зеленый тенистый парк. Леди Астор ахала и закатывала от восторга глаза. Шоу неодобрительно на нее поглядывал. Он привез в подарок Надежде Константиновне огромную коробку шоколадных конфет и последнее издание своих произведений. Разговор налаживался с трудом, как это бывает, когда встречаются люди совершенно незнакомые. Тем более если это представители двух разных мировоззрений. Переходили от одной темы к другой. То о спектаклях в Москве и Лондоне, то о воспитании. Разговор шел по-английски. И вдруг… Надежде Константиновне показалось, что она не поняла. Шоу повторил: "Как вас обеспечил Владимир Ильич?" Как-то не пришло в голову, что этот умный человек может задать столь нелепый вопрос. Поэтому она на всякий случай предложила перейти на французский язык. "Мне кажется, я неточно поняла вас, по-французски я говорю лучше". Но и на французском языке она услышала тот же вопрос: "Как вас обеспечил ваш муж?" Надежда Константиновне улыбнулась: "Никак не обеспечил". ("Слово-то какое — обеспечил, уж к Володе совершенно не подходит", — мелькнуло в голове.) "Никак?! — на лицах Шоу и Астор откровенное недоверие и изумление. — Но вы уже не так молоды". — "Я не считаю себя старухой". Писатель смутился: "Нет, нет, Я хотел…", но, не закончив своей мысли, обратился к Астор и совершенно в своем саркастическом тоне прибавил: "Запиши — в Стране Советов тоже нельзя говорить с женщиной о ее возрасте". И, обратившись к Крупской, погасив улыбку, продолжал: "Я хотел только сказать, что в жизни человека неизбежно наступает такой момент, когда надо думать об обеспечении себя в старости". Надежда Константиновна посмотрела на Маняшу, которая низко склонилась над чашкой чаю. Все равно было заметно, как вздрагивают от смеха ее плечи. Не хотелось спорить, оборвать разговор — невежливо. "В Европе — да. Но у нас эту заботу берет на себя государство. Зачем же мне думать об этом?" — "Социальное обеспечение? — скептически протянул Шоу. — Я изучал этот вопрос у нас в Англии, и у вас об этом тоже много говорят". Леди Астор не теряла надежды выяснить вопрос до конца и бесцеремонно перебила Шоу: "Но у вас в Союзе не отменено авторское право. Труды Ленина печатаются на многих языках мира. Авторские права завещаны вам?" Лицо Надежды Константиновны стало непроницаемым. "Труды Ленина принадлежат народу, Советскому государству", — прозвучал ответ. Желая прекратить разговор, писатель быстро повернулся к Астор и сказал: "Ты понимаешь? Это умный ответ на глупый вопрос!" Но американка не сдавалась, она не понимала, не хотела и не могла понять: "У вас после смерти мужа жене дают пенсию. Вы ее получаете?" — "Нет, я работаю и обеспечиваю (Надежда Константиновна невольно подчеркнула это слово) себя сама, зачем же мне эта пенсия?" — "Как зачем?" — Астор всплеснула руками и таким многозначительным взглядом окинула платье, туфли Надежды Константиновны, скромную сервировку и сверхскромное угощение, что продолжения разговора не потребовалось. "Отказаться от пенсии и так жить!" — этого понять было невозможно.

Терпение Надежды Константиновны стало иссякать, и, чтобы прервать наступившее неловкое молчание и как-то закончить беседу, она взяла со столика том своих "Воспоминаний о В.И. Ленине" и протянула его Шоу. Тот приложил руку к сердцу и галантно поблагодарил: "Я очень рад, я тронут, я благодарен. Воспоминания о Ленине, написанные Вами, должны быть увлекательными". Если бы он остановился и не произнес этой салонной фразы: "Но из воспоминаний жены о муже нельзя узнать правду". Та пропасть, которая разделяла два мира, зазияла во всю ширь. Эта фраза была уместна в лондонских гостиных, возможно, там она воспринималась как острота, но здесь, в Горках, где жил и умер Ленин, в его семье… Только необыкновенное самообладание Крупской не позволило ей показать, как это ее покоробило. Голос ее был все так же мягок и ровен, когда она ответила: "Ленин и я — мы члены партии, в первую очередь члены партии. Этим определяется все. И в книге я рассказываю о нашей общей борьбе". Шоу и Астор раскланялись. Машина отъехала от дома. Надежда Константиновна и Мария Ильинична взглянули друг на друга и расхохотались. "Знала я, что ничего из этой встречи не выйдет, хоть и очень он умный человек", — сказал Крупская.

До конца жизни Крупской ее имя, ее жизнь и деятельность будут привлекать внимание мировой общественности. И одна за другой будут появляться в печати разных стран статьи, посвященные Надежде Константиновне. И сейчас в ее комнате лежит среди документов и различных материалов пожелтевшая от времени газета из Америки "Питтсбург Пресс" за 30 декабря 1934 года. Газету переслали через Советское бюро Международного комитета горняков. На четвертой странице Крупской посвящена большая статья Ричарда Халибертона. Вот что он пишет для американских читателей: "Москва. СССР. За столом в маленьком, но очень удобном кабинете сидит первая леди России. Это гражданка Крупская, вдова Ленина. Ее имя — одно из тех имен, которые знает каждый русский. Нет женщины, которая столько бы сделала, сколько она. Когда я вошел в кабинет (она одна из комиссаров — заместитель министра образования), она сидела, облокотившись на стол, так, как будто она была невероятно усталой, черный платок накинут на плечи, белоснежные волосы вокруг сильного, но доброго лица собраны в небрежный пучок. Ее утомленные веки были полуопущены. Я увидел женщину, на долю которой выпало много переживаний, которая боролась, боролась всю свою жизнь, за самое лучшее, за мечту… Когда она улыбалась, усталое лицо ее оживлялось, а когда она заговорила, можно было сбросить ей 40 лет. Она говорила быстро и энергично. Ясность ее мысли, сила характера сразу же захватили меня, как они захватывают каждого, кто сталкивается с этой чудесной пожилой леди. Теперь я понимаю, почему как оратор и как руководитель она представляла собой одну из самых мощных сил революции. И даже теперь она часто выступает на собраниях и по радио, и все ее выступления слушает вся Россия. Мне разрешили поговорить с миссис Лениной около часа (к счастью, она говорит по-английски). Теперь она занимается образованием и эмансипацией женщин. В этом уважаемая гражданка Крупская и ее министерство совершили переворот".

Встречи, интервью, статьи… Многое из этого впереди. А сейчас, в двадцатом, они сидят в столовой и смеются, читая рассуждения англичанина, который так много смотрел, но так мало увидел в России, в стране, постоянно удивляющей мир своей титанической борьбой с прошлым во имя будущего.