Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг. - Виктор Кондырев

«Подумать только, – писал В.П., – вдруг, волею судеб, оказаться в положении самого Бунина! Есть у нас всё – и тоска по дому, и воспоминания о прошлом, особенно в нашем возрасте. Правда, ненависть у нас какая-то однобокая, что ли. Ведь когда ты здесь, в Париже, думаешь о покинутой навсегда родине, испытываешь не так ненависть, но некую гордость. Гордость за множество тех людей – писателей, поэтов, драматургов, композиторов, оставшихся там и продолжающих писать или, как говорят, творить…

И я радуюсь их успехам и восторгаюсь талантом, зная, что кроме этого ещё там нужны смелость и честность…

Ну а мы, русские писатели, живущие в Европе, Америке, Израиле? Мы, которые можем писать всё, что придёт в голову, а успех наш зависит только от читателей, что мы, как мы?..

Спасибо партии и правительству, как принято у нас говорить по поводу всего, хорошего или дурного, – подарили мне Париж. А он, как известно, стоит обедни…»

На грандиозное похмелье Виктор Платонович предложил нам с Милой прогуляться. Бери, сказал, машину, прокатимся, отдохну после питья!

Направились в парк Монсури. С продуманным пейзажем, с лестницами начала века, скульптурами и беседками. С громадным прудом с лебедями. И уточками!

В этом пруду когда-то четырехлетний Вика пускал кораблики, смотрел на этих уточек и любовался солдатами-отпускниками, пуалю в синих шароварах. Первый лепет по-французски, первые парижские картинки и сценки, леденцы на палочке и сладкая вата…

Как во всех парижских парках, дорожки песчаные, а не асфальтированные. Причудливые перила, как бы сделанные из стволов и ветвей деревьев, а на самом деле бетонные. Толстенные деревья. Павильончики, статуи, руины стародавней усадьбы…

В углу парка примостилась будочка кукольного театрика, с Петрушкой, по-французски – Гиньолем. Чтоб не обидеть Вику, согласились посмотреть представление. Махонький зал был набит битком – кроме нас было ещё трое малышей с мамами. Гиньоль-Петрушка бил палкой жандарма и верещал. Дети умирали со смеху.

Наверняка всё это было и семьдесят лет назад, когда Некрасовы жили рядом, на улице Роли. Пойдём, поищем?

В Париже Виктор Платонович везде искал намёки, следы и места, связанные с его детством.

Сам он помнил, вероятно, немного. Но ещё в Киеве наслушался захватывающих детское воображение рассказов мамы и бабушки и запомнил их на всю жизнь. Теперь ходил по Парижу, выискивал, вспоминал или, копаясь в памяти, придумывал и додумывал сам.

Угловой дом № 11 на улице Роли, в котором Зинаида Николаевна с трехлетним Викой жили до переезда в Киев. Здание начала века, бывший доходный дом, на бывшей окраине Париже, значит, недорогой.

Здесь и осели тогдашние русские эмигранты, отсюда не так и далеко до Монпарнаса, до кафе «Клозери де Лила» и «Куполь». Тогда это были богемные и недорогие кафе, где большевики и меньшевики, распри позабыв, просаживали партийные денежки.

Подумать только, нашли и улицу, и дом! Вика заметно оживился – рассказывает почти не умолкая, как будто всё помнит, но я-то понимаю, что старается он воссоздать картину детских лет и говорит вслух, чтобы запомнить.

Мы не скучаем, когда В.П. живописует свои прогулки с мамой по парку, своих приятелей – Тотошку Луначарского, некоего Бобоса и безымянную дочку консьержки.

А в комнате вон с тем балконом старший брат Коля безжалостно пугал его фотографией угнётенного алкоголика из раздела «Запой» в медицинском словаре: мол, вот что тебя ждёт, маленький негодяй! А кудрявый крошка Вика плакал от жути, ни за что не хотелось ему походить на этого злого дяденьку, он мечтал быть пожарным и звонить в колокол…

«Радио Свобода»

В первые свои годы третья эмиграция чрезвычайно опасалась попасть в тенета американской разведки. Со временем эти пугливые надежды рассосались, но замаячило некое колеблющееся, как огонёк лучины, искушение – устроиться на «Радио Свобода»!

Люди опасливо переглядывались – негоже как-то за американские деньги разделывать под орех хотя и коммунистическую, но как-никак родину. Но ведь тебе предлагали говорить, что думаешь, в чём искренне убежден, а заодно и платили деньги за обличение пороков и преступлений коммунистического строя. То есть платили за правду!

Некрасов же утверждал, что раз всё в Союзе построено на лжи, то бороться с этим можно только правдой. Нельзя, говорил он, опускаться до вранья. Даже если речь идёт о таком вселенском зле, как коммунизм. Я поражался такой наивности. Многие из нас, и я в том числе, были настроены радикально. С советской властью церемониться не следует!

Некрасов не стремился и не призывал к свержению существующего строя. К этому, впрочем, призывали лишь абсолютные сорвиголовы, так это было смертельно опасно. Он не был подвержен мании реформаторства. Но просто не мог понять, почему нельзя иронизировать над глупыми порядками, почему запрещено читать книги или давать их знакомым, смотреть кино по своему выбору, почему не выпускают людей за границу. Чтобы всего лишь пройтись по музеям, повидать парочку знакомых, посмотреть мир, набраться впечатлений, пощёлкать фотоаппаратом и подкупить сувениров.

По своему характеру Некрасов не был махровым, как говорят, антисоветчиком. В жизни у него был один настоящий враг – Адольф Гитлер, да ещё любой фашист, засевший напротив в своём окопе. В Сталинграде, например. Этого врага надо было уничтожить, что и делал Некрасов, не щадя живота своего.

Вообще-то говоря, вначале наша эмигрантская интеллигенция о «Радио Свобода» рассуждала как-то застенчиво, как будто речь шла о ломбарде, куда от хорошей жизни не пойдёшь. Ведь деньги на радиостанцию выделялись конгрессом США! Считалось, – то есть это усиленно внушалось советской пропагандой, – что на радиостанции гнездились бывшие полицаи, психопаты-антикоммунисты, отбросы общества потребления, а также нищие духом, умом и талантом.

Наши просвещённые творческие инакомыслящие, в особенности почему-то москвичи, вроде бы понимали, что это враньё, но свои походы на станцию особо не афишировали, как визиты, скажем, к венерологу. Старались юркнуть понезаметнее в высокий подъезд дома на авеню Рапп.

Но через пару лет сотрудничать со «Свободой» стало делом престижным, хлебным, желанным и даже модным.

– Радио – вернейший способ донести до Союза новости, комментарии, наши мысли, – плавно говорил Галич за вечерним чаем у Некрасова.

И ему абсолютно безразличны стенания всех этих якобы высоких духом чистоплюев и дамочек высшего полёта, что не следовало, дескать, Галичу идти на службу к американским империалистам, продавать талант.

– Если талант не продавать, – смеялся Вика, – то что с ним делать? Раздавать бесплатно?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});