Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Потери были страшные, но далеко не последние. В боях за Тихорецкую и Кореновскую дивизии Маркова (ее возглавил вернувшийся из Москвы генерал Казанович) и Дроздовского потеряли до трети личного состава. Вслед за самим Марковым Деникин проводил в могилу первопоходников полковника Ивана Хованского, подполковника Назара Плохинского, штаб-ротмистра Виктора Дударева и многих других. Под Белой Глиной, где оборонялась красная «Стальная дивизия» Дмитрия Жлобы, вместе со всем штабом пал под пулеметным огнем храбрейший дроздовец командир 2-го Офицерского стрелкового полка полковник Михаил Жебрак-Рустанович. По утверждению Антона Туркула, раненого полковника (по происхождению из крестьян) красные взяли еще живым, долго пытали, били прикладами, затем облили керосином и сожгли. Дроздовский, увидя на занятой станции обезображенные и сожженные трупы 35 своих офицеров, перестал сдерживать своих подчиненных — Деникину доложили, что красные «отказались сдаваться»…

Яростные бои рассекли группировку Сорокина, но в хаосе наступления ее часть оказалась в тылу добровольцев, создавая угрозу штабу армии, переехавшему в Тихорецкую. Следует заметить, что у Сорокина все еще были не мобилизованные крестьяне и рабочие, а кадровые части Кавказской армии, воевать умеющие. Понимая, что обозлена и та, и другая сторона, бились с невероятным упорством. Попав в окружение, красные напрягали все силы, чтобы прорвать кольцо и выйти на Тихорецкую. Действия обеих сторон достойны были восхищения самого главкома Добрармии, с сожалением констатировавшего: «Проклятая русская действительность! Что, если бы вместо того, чтобы уничтожать друг друга, все эти отряды Сорокина, Жлобы, Думенко и других, войдя в состав единой Добровольческой армии, повернули на север, обрушились на германские войска генерала фон Кнерцера, вторгнувшиеся в глубь России и отдаленные тысячами верст от своих баз…»

Заметим, это была ТА САМАЯ армия, которая годом ранее бросала винтовки при малейшем появлении неприятеля под Тарнополем, сдавалась в плен после первого выстрела и вешала на воротах собственных офицеров. Однако стоило появиться решительным и жестоким людям в составе обоих лагерей, и мужик, вопивший «штыки в землю», взял этот штык и упрямо воевал еще целых три года. Совершая чудеса храбрости, упорства, являя миру самые настоящие подвиги. Правда, для этого ему потребовалось лить не чужую кровь, а кровь единоверцев и соплеменников.

Красные в конце июля были отброшены на юг ценой огромный усилий и ударов с востока соединенными силами конницы Покровского и совершивших набег на Ставрополь партизан еще одного известного деятеля Белого движения полковника Андрея Шкуро, где он соединился с Кубанской конной бригадой полковника Глазенапа.

О нем стоит сказать особо. Кубанский казак станицы Пашковской отличился еще в мировую войну, когда по всему фронту пошла мода создавать партизанские отряды для диверсий в германском тылу. Польза от них из-за плохой дисциплины и отсутствия координации была минимальная, но рекламная шумиха прокатилась в прессе, создав им ореол лихих кавалеристов. Одним из партизан был и есаул, носивший тогда еще не очень благозвучную фамилию «Шкура» и создавший «Кубанский отряд особого назначения», так называемую «волчью сотню». Это было некое подобие подразделения с «опричной» атрибутикой: черное знамя конного отряда с изображением волчьей головы, шапки из волчьего меха, боевой клич, подражающий волчьему вою, и пр. Газеты подобные вещи тогда обожали. Правда, особой эффективности боевых действий за отрядом не наблюдалось. Как писал Врангель: «Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе «партизанского отряда». Это был период увлечения ставки партизанщиной. Партизанские отряды, формируемые за счет кавалерийских и казачьих полков, действовали на фронте как-то автономно, подчиняясь непосредственно штабу походного атамана. За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе XVIII корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока, наконец, по настоянию командира корпуса Крымова, не был отозван с участка корпуса».

Его пытались использовать на Юго-Западном, Румынском, Кавказском фронтах, пока, наконец, уже после октябрьского переворота не отправили в тыл. Как раз тогда полковника начали тяготить ассоциации со своей фамилией, и он подал в кубанское правительство прошение о смене фамилии на «Шкуранский», которое было удовлетворено, но из-за бюрократической волокиты не доведено до конца. Вероятно, поэтому полковник уже по собственной инициативе сменил последнюю букву фамилии и стал называться «Шкуро». Собрал сотню лично ему преданных людей и стал совершать набеги на терские станицы, станции и городки в районе Кавминвод, вырезая советы и вешая наиболее активных местных большевиков.

Когда успешно действующий отряд разросся до нескольких тысяч, Шкуро предпринял масштабную операцию по захвату большого города Ставрополя, где соединился с подразделениями Покровского.

В знаменитом советском фильме «Бег» есть эпизод, когда генерал Хлудов в Стамбуле в цирке встречает своего есаула-денщика, который демонстрирует ловкую вольтижировку. Именно ставший генералом Шкуро в 20-х годах работал в парижском цирке наездником…

Сорокин был разгромлен и понес громадные потери. В первую очередь пленными, что стало решающим эпизодом на том этапе Гражданской войны. Деникин писал жене: «Хотел быть жестоким и не выполнил обещания. Объявил прощение всем глупым вооруженным людям, дерущимся против меня. Стекаются сотнями и сдают оружие. Среди грозной обстановки, жестокой и беспощадной борьбы не черствеет почему-то сердце».

Веление «сердца» командующего Добрармией было как нельзя кстати, ибо пленные русские солдаты теперь уже желали служить русским генералам. С комиссарами у них не получилось, генералы же были привычные, свои. К тому же не собиравшиеся поголовно расстреливать и вешать.

Таким образом, проявив неожиданный гуманизм, Деникин одним махом не только получил огромное количество боеприпасов, 50 орудий, 6 автомобилей, 4 бронепоезда (сработала «железнодорожная» тактика генерала) и даже один самолет, но и более чем удвоил собственные силы. Теперь вместе с бывшими пленными в Добрармии числилось до 20 тысяч штыков и сабель.

Заметим, что Деникин не прогадал. Пленные, та же «серая скотинка» времен Первой мировой, сами выдали своих комиссаров и активистов, взамен получили в свой состав унтер-офицеров и офицеров Добрармии. С одной стороны, снижалось напряжение слишком большой «плотности» комсостава армии, где полковники и генералы шли рядовыми, с другой пленные были в курсе, что находятся под особым наблюдением и в случае военных нбудач будут обвинены в измене. Поэтому и сражались на совесть.