Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день в городе была организована торжественная встреча. Срочно примчавшиеся в свою освобожденную столицу атаман, Рада и правительство приветствовали «входящие в Екатеринодар» части добровольцев, которые здесь дислоцировались уже два дня. Политес должен был быть соблюден сполна, шоу должно продолжаться.
Филимонов, Быч, Рябовол и иже с ними соловьями разливались, до небес вознося заслуги Добрармии. Филимонов вещал: «Кубань отлично сознает, что она может быть счастливой только при условии единства матери-России. Поэтому, закончив борьбу за освобождение Кубани, казаки в рядах Добровольческой армии будут биться и за освобождение и возрождение Великой, Единой России…»
Деникин цвел, именно эти слова он и жаждал услышать от казаков.
Общее торжество чуть было не испортило расклеенное накануне на городских улицах дурацкое воззвание председателя анонимной «тайной военной организации» Генерального штаба генерал-майора Николая Букретова, которое начиналось так: «Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани…» Добровольцев просто взбесило наименование себя «частью иногородцев», как будто они не покорители Екатеринодара, а какая-то толпа бродяг. Деникин прекрасно знал генерала Букретова (из горских грузинских евреев-кантонистов), который отказался выступить с Добрармией в Ледяной поход, предпочитая заниматься производством кислого молока в своей усадьбе. А как только за него «часть иногородцев» взяла столицу, он тут же почувствовал себя «долгожданным хозяином Кубани».
Букретов понял, что допустил грубую ошибку, и поспешил на вокзал засвидетельствовать верноподданничество Деникину, но главком отказался его принять: «Вы в своем воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало».
Через год самостийники сделают Букретова своим атаманом, и он припомнит Деникину эти слова.
А пока все шло в гору. В Поволжье чехословаки занимали город за городом; атаман Дутов взял Оренбург; в Ашхабаде против большевиков восстали рабочие (!), перестрелявшие свой совдеп и карательный отряд венгров под командованием комиссара с чрезвычайными полномочиями от Самаркандского совета Андрея Фролова, очистив от большевиков всю Закаспийскую область; в Моздокском отделе подняли восстание терцы генерал-майора Эльмураза Мисгулова; в Кабарде ширилась поддержка пророссийскому движению партии «Свободная Кабарда» князя Заур-Бек Даутокова-Серебрякова (взял фамилию Серебрякова после расстрела в Белгороде своего дяди Василия Серебрякова); в Дагестане и на Тереке голову поднимали отряды братьев Лазаря (полковник) и Георгия (глава Временного народного правительства Терского края) Бичераховых. Да и Краснов на Дону, создав Молодую армию, подавал надежды на то, что как минимум обеспечит Деникину спокойствие в тылу и безопасность от красных с севера.
Прибывший в Екатеринодар генерал Врангель так описывал тогда своего нового главнокомандующего: «Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными черными с значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западным фронтом, он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства».
ДОРОГИ ПОБЕД
Пока стратегическая инициатива оставалась на стороне Белой Армии, Деникин поспешил добить остатки красных отрядов в пробольшевистских черноморских отделах Кубани, сбросить разгромленную Таманскую армию в Понт Эвксинский и взять Новороссийск — не просто крупный порт, но и военно-морскую базу Черноморского флота. Положение было крайне выгодное для наступавших, раздробленные силы Сорокина без единого командования отступали на юг.
О деморализации красных 5 сентября 1918 года писала их же газета «Окопная правда»: «В нашей армии нет дисциплины, организованности… ее разъедают примазавшиеся преступные элементы, которым чужды интересы революции… Приходится констатировать недоверие как бойцов к командному составу, так и командного состава к главкому (Сорокину), что ведет в конце к полному развалу всей революционной армии…»
Подытожил причины летних поражений съезд фронтовых делегатов, прошедший в сентябре в Пятигорске: неподчинение войсковых частей высшему командному составу «благодаря преступности отдельных лиц командного состава и недисциплинированности бойцов», трусости и паническому настроению «многих»; «грабежи, насилия, реквизиции», а также «целый ряд насилий над мирным населением»; «обессиление армии беженским движением, вносящим панику при первом же выстреле»…
В частях росло недовольство Сорокиным, которому припомнили его «союзнические» отношения с Автономовым и намерение «идти на немцев». К бывшему хорунжему приставили двух политкомиссаров для контроля за его благонадежностью, что не могло не нервировать его самого, заставляя принимать меры противодействия политическому руководству. В рядах большевиков назревал новый раскол.
Таманскую армию гнали к морю казаки 1-й Кубанской дивизии генерала Владимира Покровского и 1-го Кубанского полка полковника Андрея Колосовского. Красные огрызались, но безудержно откатывались к Новороссийску, имея подавляющее численное превосходство перед наступавшими — 30 тысяч дезорганизованных штыков против нескольких тысяч победных сабель — обычная статистика Гражданской.
Возможно, большой трагедии красным удалось бы избежать, не допусти в свое время они отчаянную глупость потопления Черноморского флота, обстоятельства которого до сих пор невыяснены.
В любом случае, когда Таманская армия вышла к Новороссийску в надежде найти средства для переправы, они уже покоились на дне бухты. 30 тысяч штыков (и с ними 25 тысяч беженцев) оказались в отчаянном положении. Приблизительно в том же окажется Добровольческая армия здесь же лишь спустя полтора года. Впереди море — сзади штыки наседающего противника.
Но в этот раз командарм, упрямый 28-летний матрос с обычного торгового парохода «Патагония» Иван Матвеев в отчаяние не впал и повел массу своих войск вдоль берега Черного моря на Туапсе, пытаясь пробиться на соединение с северо-кавказской группировкой Сорокина. Благо, перед ним маячили не белые части, а подразделения армии независимой Грузии, под шумок оккупировавшие будущие здравницы и уже считавшие Черноморское побережье Кавказа своим. В авангард Матвеев поставил своего ровесника штабс-капитана Епифана Ковтюха, в арьергард стал сам. Неся огромные потери в боях на два фронта, многотысячная масса, выбора у которой уже не было, в начале сентября выплеснулась в Туапсе, попутно разгромив у Архипо-Осиповки не ожидавшую такого напора грузинскую пехотную дивизию. Затем повернула на северо-восток и ушла через Главный Кавказский хребет в горы, теряя обозы, беженцев и артиллерию. Под Хадыженской и Пшехской отбились от шедшего по пятам Покровского и выскочили на Белореченскую. Через несколько дней под Дондуковской обескровленная Таманская армия (в руки белых попал не только обоз, но и 2 тысячи уведенных красными кубанских казаков) соединилась с войсками Сорокина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});