Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

Разделившая их пелена оказалась непреодолимой. Она была непрозрачной. Как ему хотелось, чтобы они вновь заговорили с ним, невзирая на этот занавес смерти! Он хотел, чтобы монахи рассказали ему, что происходит там. Действительно: что ожидает человека но ту сторону?

Свет в пещере немного усилился, и Сайхун вспомнил, что у него еще Остались обязанности. Он вспомнил расхожую фразу о том, что обязанности – это счастье живых. Обязанности берегут человека от полного паралича в момент, когда рядом появляется смерть, забирая ближних в мрак, откуда нет возврата. Сайхун аккуратно по очереди вынес стариков из пещеры, уложив нх поверх подготовленной поленницы.

Он обрызгал тела монахов кунжутным маслом, чтобы они легче горели. Потом у него вдруг появилась мысль: нужно подождать еще немного. Вдруг они очнутся? В конце концов, они выглядели так, словно просто спали. Нет. Он знал, что сейчас в нем говорит обычная сентиментальность. Два старых даоса покинули этот мир навсегда.

Он вернулся в пещеру, взял факел и поднес его к сложенным в штабель Дровам.

Вначале появился лишь мягкий, почти ласковый язычок пламени; но Через мгновение огонь начал жадно облизывать уложенные крест-накрест поленья. Еще немного – и оранжевые лепестки коснулись неподвижных тел. Вместе с занимающимся костром в Сайхуне росла паника. Он тяжело воспринимал вид горящих тел. Он даже поймал себя на желании выхватить трупы из огня. Все-таки стремление помочь бессильным людям, которым грозило уничтожение, было еще сильно в нем.

Вскоре тела начали тлеть, разгорающееся пламя сорвало с них одежды и тут же пожрало их. Огонь разгорался все выше. Древесина потрескивала, летели крохотные щепки, искры ураганом взлетали вверх и пропадали в раскаленных струях. Дым клубился все сильнее, и Сайхуну даже пришлось отодвинуться от нестерпимого жара. Он сел, глядя в огонь. Багровые отсветы первыми возвестили о приходе утра. В тот день птицы молчали.

Через два дня Сайхун собрал пепел погребения, размолол останки костей и рассыпал прах по окрестному лесу. Потом он вернулся в пещеру и аккуратно уничтожил все следы своего пребывания. Свидетельства огненной смерти он смыл с равнодушной поверхности камней. Весь путь казался бесследным. Два человека ушли из жизни так, словно их никогда и не существовало. Сайхун стоял на крутом уступе скалы и глядел поверх серебристой пелены тумана. Ему вдруг показалось, что вся его жизнь была одним сном. Существовали ли в действительности Великий Мастер, оба служки, Бабочка и даже он – воин, актер, отшельник? Больше того: кто задал этот вопрос?

Это был он, – он, который сбился с этого Пути, но, по крайней мере на время, вновь обрел его. Следовать Дао значило воссоединить с ним, постоянно отметая сомнения, чувствительность и все остальное, мешающее этому единству. Всю свою жизнь он должен был справляться с трудностями, которые ему навязывал его родовой клан, а еще с хитростью и непостоянством его собственной натуры, со своим желанием сражаться, с увлеченностью красотой и ненавистью к дисциплине. Каждый раз он подчинялся, теряя при этом свою связь с Дао; и когда он предпочел Хуашань шанхайские улицы, он ничем не отличался от Бабочки, который впал в немилость.

Изящный Кувшин и Хрустальный Источник помогли ему научиться видеть за пределами эмоций. Их поучения помогли ему разобраться со своими скачками из крайности в крайность, от энтузиазма к буйному сопротивлению. Они помогли ему оставить свои чувства позади с тем, чтобы он мог отправиться в настоящий полет без помощи крыльев.

Два старых даоса научили его проникать внутренним взором за рамки обыкновенного технического знания, простого интеллектуализма – и даже за пределы сущности священных текстов. Все его тело превратилось в храм; все божественное было заключено внутри него. Стоило только осознать эту элементарную действительность, как все обучение превращалось в излишнюю тягость.

После того как он соскользнул с выбранного пути, все его попытки начать сначала, все его восприятия как хорошего, так и плохого, которые закрывали от него истинное восприятие, стали неизбежными спутниками его движения вперед. Он стремился, падал и снова поднимался. Он снова открыл для себя Путь. В свое время оказавшись слишком далеко от этого пути, он теперь оказался лучше подготовлен к тому, чтобы идти по этому Пути. Сейчас он действительно ощущал, как внутри него растет нечто – не только обещанное поле физической энергии, но и новое сияющее естество.

Это была его истинная сущность, которая наконец-то смогла пробиться наружу во всем своем сиянии. Сайхун впервые смог разглядеть то, что даосы называли «необработанным куском древесины», чистым, незамутненным никакими эмоциональными сложностями, без всякого недопонимания или ненужной социализации. Благодаря милости и величию Дао в нем теперь должен был вырасти Золотой Зародыш света и невинности, которому суждено вечно соприкасаться с истиной.

Когда день все же начался, Сайхун отправился вниз по горной тропинке. Деревья были покрыты свежей листвой, которая на фоне белых стволов выглядела еще свежее. Отдельные листья уже становились багряными и желтыми, да и лесная подстилка была сплошь усыпана ковром изящных кленовых листьев, выставивших кверху разноцветные черенки. Он глубоко вздохнул, принюхиваясь к жирному запаху сырой земли, к пряному аромату осеннего леса. Солнце пробилось к нему сквозь тучи, и он улыбнулся: дорога манила его вперед.

Книга третья. ОКНО В ШИРОКИЙ МИР 

Глава двадцать восьмая  За пределами бессмертия

Поздней весной Сайхун взбирался по обрывистому, лесистому горному склону. Легкая снежная поземка подгоняла его. Темная зелень старых сосен была надежно укутана большими шапками снега. Голые ветви еще не зазеленевших деревьев казались струйками дыма, поднимающимися над ущельем. Он задрал голову, вглядываясь в мутную пелену тумана: покрытые тысячелетними ледниками скалы вздымались почти отвесно. Взгляд не доставал до вершин, окутанных темными и мрачными облаками.

Добравшись до скалы, Сайхун начал подъем. Немного позже ему пришлось прибегнуть к помощи тяжелых, вбитых в гранит металлических цепей. В качестве страховки он использовал канат с завязанными на нем узлами, настолько обледеневший, что он скорее напоминал гладкую палку. Перчатки прилипали к холодным металлическим кольцам. Пальцы ломило от холода. Иногда резкий порыв ветра прижимал Сайхуыа к камням, и тоща ои начинал нащупывать крохотные уступы, осторожно поднимаясь по выбитым в скале захватам для рук.

Иногда на пути попадались небольшие углубления в скале. Предание гласило, что эти плотно забитые снегом выбоины с несколькими наглухо вмерзшими в лед кленовыми листьями – следы подков коня, на котором Лао-цзы отправился на запад, когда решил покинуть светский мир. Взбираясь по каменным пикам высотой в семь тысяч футов, Сайхун действительно ощутил пропасть, отделявшую его от обычной жизни.

После первой тысячи уступов он остановился передохнуть. Грудь отчаянно вздымалась: на большой высоте легким не хватало кислорода. Сайхун посмотрел вниз сквозь начинавшуюся пургу, и ему удалось разглядеть слабые очертания крестьянских наделов провинции Шаньси. По мере того как он поднимался все выше, зубчатые вершины горных пиков превратились в ограду, которая скрыла от глаз то, что еще можно было разглядеть через бескрайний океан тумана. Высотная горная цитадель делала оставшуюся внизу жизнь мелкой и незначительной. Здесь же царило чистое спокойствие древних скал, необыкновенная тишина. Все заботы и волнения остались там, внизу; никакие отзвуки мира не могли достигнуть горного массива.

Холодный воздух был прозрачным и вкусным; казалось, его можно пощупать. Сайхун дышал с какой-то голодной жадностью, не обращая внимания на мороз, от которого трескались губы и горело все внутри. С каждым выдохом его дыхание изменялось, освобождаясь от застоявшегося дыма переполненных поселений. Как приятно было вернуться! Теперь его тело было расслаблено, а душа открылась, словно цветок. Он почувствовал себя счастливым и спокойным. Горы подарили ему долгожданное ощущение безопасности.

Облачившись в одежду из плотного хлопка, спрятав голову в матерчатой шапке, с почти изношенными соломенными сандалиями на ногах, он пытался не обращать внимание на ледяную стужу, пробиравшую его до костей. Необыкновенное удовольствие от возвращения в горы оказалось гораздо сильнее других ощущений. По дороге ему попадались источники, настолько чистые, что лишь пузырьки и журчание воды указывали на их присутствие. Сосульки изящными хрустальными сережками обсыпали качающиеся ветки деревьев. Он заметил несколько кленовых листков: истонченные и коричневые после долгой зимы, они медленно соскользнули с круглого валуна и плавно заскользили вниз, где их ждала ровная поверхность голубого озерца. Горный поток яростно набрасывался на серые зубья скал, и зеленые, словно нефрит, струи тысячью сверкающих мечей разлетались вокруг. Сайхун представил свое тело таким же чистым, прозрачным и мягким, словно вода. Он позволил своему разуму совсем успокоиться, погрузив его в пенистый аквамарин горного озера. Там, в человеческом мире, Сайхун был неутомимым и готовым сражаться. Зато здесь, в лесной тишине, рядом с шумным водо-падиком, его душа могла быть свободной и радостной.