Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

Все рассказанное самым непосредственным образом относилось к технике Золотого Зародыша. В сущности, в этом и заключалась цель этой техники – иначе она превращалась просто в достаточно сложное упражнение для Поддержания здоровья. Именно Золотой Зародыш позволял накопить доста-¦Кино энергии, чтобы в конце совершить это финальное вознесение.

Но было в этой теории и одно интересное примечание: мастер мог непосредственно перед смертью спроецировать свой Золотой Зародыш в тело своего ученика. Такое действие фактически превращало ученика в ребенка-наследника своего учителя. При этом ученик получал в свое распоряжение огромную силу – но с одним условием: вместе с этим он обретал и судьбу своего учителя, какой бы хорошей или плохой она ни была. Это означало, что ученику предстоит использовать свою экстраординарную силу для преодоления более сложной судьбы и что его учитель еще вернется снова на эту землю. Эту возможность использовали сравнительно редко.

Чтобы овладеть техникой Золотого Зародыша, Сайхуну было вначале необходимо овладеть сложной системой цигун, или искусством управления дыханием. Перед молодым даосом открылись многие возможности, включая микрокосмическую орбиту, медитацию на двенадцати меридианах и использование ци для открытия восьми меридианов психики. Сайхун уже занимался этими упражнениями там, в горах Хуашань. Все эти методики открывали в теле двенадцать обыкновенных и восемь психических меридианов.

Покончив с этим, Сайхун должен был научиться не просто воображать, а воспринимать свечение Таинственного Портала. Этот свет представлял собой чистую жизненную силу. Потом ему предстояло направить эту силу вниз, к центру данъ-тянь, или Полю Созидания. Далее он должен был многократно поднимать жизненную силу к расположенному в основании сердца Красному Дворцу и опускать обратно в данъ-тянь. Этот поток энергии и создавал Золотой Зародыш.

В первый раз Сайхун приступил к этой медитации темной и тихой ночью. Среди развалин монастыря, в котором все трое временно обитали, он нашел себе уцелевшую келью. Как же случилось, размышлял он, что это священное место оказалось разрушенным, а вся даосская община покинула свое обиталище? Какая опасность, а может, и суеверие, заставляли людей избегать эти развалины? Правда, благодаря тому что монастырь был в развалинах, Сайхун и два старых монаха могли спокойно жить там, никого не опасаясь. Итак, Сайхун сел для медитации в полуразрушенной оболочке кельи, которой многие поколения монахов поверяли свои чаяния.

Скрестив ноги, он устроился на травяной циновке. Здесь уже не было роскошных молельных ковриков и оленьей шкуры, на которых он когда-то занимался медитациями в Хуашань. Он сложил ноги в точности согласно объяснениям, особым образом соединил руки и идеально выровнял осанку. Его тело и разум привыкли к повседневной суете, когда разум в вечной гонке бесконечно переключается на невообразимое количество накладывающихся друг на друга размышлений, а туловище и конечности все время движутся и жестикулируют; теперь же все это было собрано в неподвижную, устойчивую структуру. Вся его личность спряталась глубоко внутри, подчинившись точному набору определенных согласований. Сайхун вдохнул, направляя силу вдоха к корню жизни. Высвободившаяся при этом энергия могла двигаться лишь в одном направлении – по каналу, оставленному самим Сайхуном для этой цели.

Медитация происходила по своим собственным геометрическим законам. Психические центры тела находились на прямой линии, и каждый из них обладал своим собственным цветом и внутренней системой деятельности. Энергия струилась по определенным линиям, наполняла меридианы. Линии движения соединялись с точками. Вся энергетическая сеть ожила, сверкая от высочайшего напряжения. Внутри структуры наметилась определенная последовательность. Еще немного – и началось раскрытие.

Чтобы направлять поток энергии, Сайхун в точности выполнял предписание мастеров. В повседневной жизни сама энергия и расстояния между отдельными точками тела и разума постоянно изменяются. Теперь же он придал структуре своей личности определенную форму; так возникла концентрация. Энергия поэтапно поднималась и опускалась. Даосизм не признавал разделения между материальным и духовным, и Сайхун знал, что, начиная с физического, ощутимого, он обязательно перейдет к метафизическому – неощутимому.

Он почувствовал в себе силу. Каким удивительным, даже пугающим было это ощущение! Тело наполнилось уверенностью и сладким предчувствием опасности. Сайхун знал, что без медитации ему никогда не обрести духовной целосности. Лишь стараясь поднять энергию как можно выше внутри своего тела, он может обрести силу, которая потребуется ему в выполнении поручения Великого Мастера. Но геометрическая форма, которую он придал себе сейчас, не имела никакого отношения к морали, а сочленения меридианов и точек не были воплощением этики. Да, благодаря медитации он обрел силу; но при этом он осознавал, что выбор между добром и злом все равно придется делать самостоятельно. В медитации не было ничего такого, что могло бы сделать плохого человека хорошим. Она была оружием страшной силы, которое даже у добродетельных вызывало искушение. В этом и заключался «предохранительный клапан» медитации: таким образом она отлавливала недостойных.

Сайхун накапливал внутреннюю энергию, посылая ее все выше. Он осознавал растущую опасность – искушение проникнуть в сферы великой силы и огромных возможностей. Он заставил себя подниматься еще выше, в реалии, которые существуют выше сердца, туда, где внешний мир и земные ощущения теряют свой смысл и значение.

Повсюду царила неподвижность. Даже едва заметное внешнее движение могло нарушить этот зыбкий путь, порвать тонкую светящуюся нить. Наконец Сайхуну удалось прорваться через нижние врата черепа. Он коснулся Нефритового Стержня, проник в грот Лао-цзы, а потом его душа очутилась в океане золотого свечения. Он воспринял это свечение, словно жизнеутверждающее сияние солнца, как божественный огонь тысячи звезд; он охватил это свечение, растворился в нем, почувствовал к нему любовь. Он ощутил благословение и великое счастье, соприкоснувшись с богом, или добром, – какая разница, как назвать эту божественную, святую по своей сущности виду! Именно там он встретился с абсолютным покоем и бессмертием.

Как же это просто! И какими заботливыми, словно старые, добрые тетушки, были его учителя! Раньше он считал их тупыми, скрытными и загадочными людьми, помешавшимися на идее собственной самореализации. Сейчас несмотря на всю их болтовню, они виделись ему душевными и сентиментальными старыми дураками, которые изо дня в день настойчиво указывали своим ученикам на совершенно очевидные вещи. Божественность и бессмертие заключены в каждом из нас, думал Сайхун. Это действительно Можно познать, «не выходя за двери».

Наверное, его учителя дошли до изнеможения, указывая то, что с их Точки зрения было таким же очевидным, как и кончик собственного носа. Теперь он видел все это. Теперь он понимал, что во всем мире нет ничего, что Могло бы сравниться с этим: ни боевых искусств, ни изящного фарфора, ни великих литературных произведений. Ни даже карьеры, славы и судьбы. Ничто не могло сравняться с мерцающим свечением жизненной силы.

Эта чистейшая энергия, эта квинтэссенция мужественности была жива, Она могла давать жизнь, создавать ее. В ней заключалось вдохновение; она "была тем первым толчком, который привел в движение всю вселенную. Это был тот первый луч, который рассек вечный мрак и создал все нынешнее бытие. Теперь этот луч молнией пронзил все его тело, проникая до Поля Созидания – к месту плодовитости. Он вспыхнул, словно теплый свет солнца, разбудив богатую почву души, омытую соками тела. Луч согрел плодородную долину внутри, и Сайхун понял, что со временем произойдет чудо рождения и появится Золотой Зародыш.

Слов недостаточно, чтобы описать всю красоту духовного свершения. Не хватает и чувств, которым не под силу передать глубокий смысл рождения. Сливаясь вместе, чтобы дать обычное потомство, мужчины и женщины переполняются священным страхом и удивлением. Насколько труднее понять рождение духовное, когда таинство зарождения жизни в нас служит для того, чтобы одновременно создавать и воспринимать! В конце концов, сдается и разум. Безусловно, не хватит сил и у этой смертной оболочки.

Всю нашу жизнь мы зависим от этого физического кокона. Мы любим этот сосуд из плоти и крови, это сложное средство передвижения. Этот кокон украшают и балуют, его разрушают болезни и насилие; он поддерживает свое существование, потребляя тела других существ; он вступает в соитие, иногда чистое, иногда грешное. В молодости мы восхищаемся его силой; в старости мы обвиняем наш собственный сосуд в предательстве. Но так или иначе, за время своей жизни мы убеждаемся, что заключены в тюрьму из постепенно разлагающейся груды мяса и костей.