Кольцо и крест - Яна Завацкая

— Я не могу понять, если ты все время лжешь, - сказала Ильгет, - что же я должна понять в тебе, если каждое твое слово - перевертыш, если тебе ни в чем нельзя доверять? Я не так уж проницательна. Меня можно обмануть. Даже легко. Я не умею отличать правду от лжи. Кьюрин… она полюбила тот образ, который сагон создал для нее. Только и всего. Понимание, Хэйрион - это откровенность. Ты когда-нибудь в жизни был откровенным? Искренность порождает понимание. Понимание порождает любовь. Начни с искренности. Побудь собой. Именно собой. Прежде чем полюбить, надо увидеть.

Хэйрион молчал. Потом он прошептал.

— Ты уверена… что хочешь увидеть? Это страшно.

— Я видела много страшного.

— Ильгет… вот потому я и ждал тебя. Я видел в людях страх. Я видел ненависть. Много, очень много страха и ненависти. Я видел любовь. Но все, чего я хочу - милосердия. Только не говори мне, что Бог милосерден. Какой там Бог… я так хотел увидеть милосердие в человеке. Но ведь это опять, опять ничем не кончится, кроме твоей гибели!

— Ничего, - спокойно сказала Ильгет, - рискни. Я не против того, чтобы умереть. Рискни, раскройся.

— Раскройся? Ильгет, помнишь… то место, которое ты видела тогда? Когда я оставил тебе эти следы на память. По сравнению с тем, что ты можешь увидеть сейчас, то место еще терпимо.

Ильгет встала. Подошла к сагону. Наклонилась и взяла его руку.

Господи, помоги мне, подумала она. Ей было легко сейчас. Она ощущала себя сильной. И будто за плечами - целая армия.

И еще - исчезла ненависть.

Она увидела сагона будто заново. Бледное, разглаженное лицо (старый алкоголик явно помолодел), и даже бородавка на носу, и руки в старческих пигментных пятнах. Да, это тело для него - лишь временное пристанище. Но он все же - душа живая. Он был сотворен Богом, как и мы. Могу ли я понять его? Помочь ему, в непонятной его муке? Ведь он надеется на что-то. Это же явно. Он и в самом деле хотел увидеть меня, поняла Ильгет. Почему так? Почему сагоны так привязываются к некоторым из нас? Преследуют, стараясь добиться чего-то?

— Я хочу понять тебя, Хэйрион, - сказала она.

— Смотри, - выдохнул сагон.

Это был ад.

Вся Вселенная. Не только Галактика - вся Вселенная лежала под ногами. Ее можно было исследовать, можно играть со звездами, как дети играют с мячом. Где-то там, внизу в своих маленьких игрушечных мирах копошились люди.

Только вот играть не хотелось.

Ад - не место. Ад - состояние. Вселенная была лишней, совершенно не нужной. Тот самый огнь всепожирающий, темный огонь рос изнутри, сжигая внутренности, опаляя постоянной и нестерпимой болью. Жаждой. Жаждой большей, чем в безводной пустыне. Неутолимой, яростной, терзающей.

Эта жажда, понимала Ильгет, была платой. Платой за право быть свободным. Считать своим домом Вселенную. Самому определять свой путь. Страшная плата.

Эта жажда утоляется не водой.

Было нечто другое, способное утолить жажду. Утишить боль. Дать минуту покоя истерзанной душе.

Сагон помнил - Ильгет чувствовала это теперь изнутри - что это БЫЛО. Это существовало когда-то и где-то - ведь память о прошлом жила в нем. О прошлом, когда он был человеком. Когда он умел радоваться. Смеяться, глядя на радуги в водных брызгах. Ворошить волосы любимой женщины. Надеяться, верить, искать. Он уже не помнил, как это было - жажда и боль вытесняли все другие ощущения. Он не помнил, но знал, что когда-то было иначе.

И в этой его Вселенной, пустой и страшной, в месте его вечной пытки, он все же видел капли той драгоценной влаги - хотя бы смочить язык. Там, на маленьких, словно игрушечных планетах биогенного типа, так заботливо рассеянных Создателем по Галактике, предназначенных для новых и новых поселенцев-людей. Там и жили люди. Люди были просты и прозрачны, они были примитивны. Они ничего не умели, не видели, не знали - они были слепы. От сагона они отличались, как куколка отличается от бабочки.

Только вот в их душах светилась желанная прохлада.

Так хотелось разорвать душу пополам и выпить ее. Вместе с кровью, с криками боли - да что эти люди знают о боли? Что они понимают? Неужели они думают, что те жалкие физические ощущения, за которые они так ненавидят сагона и считают его палачом - это боль?

Он не палач, он жертва. Жертва, бьющаяся в конвульсиях. Он судорожно пытается добыть хоть крупицу облегчения для себя, и разум его слишком помутнен болью, чтобы он мог еще и думать о других в этот момент.

Он ненавидит людей.

Он ненавидит их за то, что они так слепы. Что они не хотят дать ему эту влагу. Смочить его язык. Облегчить его боль. Да, они не хотят. Они бессердечны и отвратительны. Ведь казалось бы, только пожелай - и ты сможешь поделиться, дать, подарить облегчение. Но они не желают.

Да, этот свет нельзя получить силой. Но ведь как-то его надо получить? Ведь так жить просто невозможно.

Выбрать кого-нибудь, кто, кажется, способен поверить. Понять. Дать кусочек света. Выбрать и говорить с ним. Говорить, убеждать. Заставить себя любить. Чувствами людей манипулировать просто. Пусть человек полюбит тебя, и глядишь - отдаст кусочек драгоценной влаги. Исцелит. Поможет.

И снова неудача. Они не хотят или не могут этого сделать. И тогда ты приходишь в ярость и пытаешься вырвать эту влагу и свет. Нет, не информацию - если бы только люди понимали, как мало значения имеет вся эта мышиная возня с захватом планет, с ДС, с войной. Нет, не слепое подчинение. Именно этот свет - да почему же он, гад, не хочет мне его дать? Хотя бы чуть-чуть поделиться. И все, что для этого нужно - чтобы человек понял тебя и поверил тебе. Доверился до конца. И допустил к самому тайному сердца своего, где хранится покой и облегчение.

Но они умирают, и драгоценная влага исчезает мгновенно. Они ломаются под пыткой, превращаясь в безвольных рабов - и света в их душе больше нет, наоборот, это ты должен поддерживать их и питать. В редких, очень редких случаях удается, вроде бы, почти-почти уже добраться до тайника. Почти вскрыть…

А еще говорят, что нельзя вымогать того, что дается даром.

Ильгет вздрогнула, приходя в себя. Острая жалость пронзила ее. Жалость, перед которой ничто не имело больше значения - ее боль, ее память, даже убитый Арнис.

— Ты поняла? - безжизненным голосом произнес сагон.

— Да, - необъяснимым образом Ильгет знала, что делать, - ты никогда не получишь этого от людей. Я хочу помочь тебе. Я очень хочу тебе помочь. Только доверься мне. Доверься, Хэйрион. Повторяй за мной: Господи, помилуй!

— Господи, помилуй, - произнес сагон тем же бесцветным тоном.

— Господи, я отрекаюсь от сатаны и дел его…

— Господи, я… - Хэйрион замолчал. Ильгет не переставая молилась, и смотрела в глаза сагону, из которых все так же бил свет. Огнь, пожирающий изнутри.

— Я не могу! - сагон почти взвизгнул. Ильгет словно отбросило назад. Она упала, тут же вскочила, уцепившись за кресло.

Господи, помилуй, прости его, за все зло, что он сделал, лучше отвечу я, а еще лучше, прими за это зло кровь Твоего Сына, ведь Он искупил и это. Господи, не покидай его! Прости! Облегчи его муку, пусть это его выбор, пусть он виноват, но Господи, помилуй его!

— Гадина!

Сагон медленно встал. Шагнул к Ильгет. Колени ее вдруг ослабли, она упала в кресло.

— Гадина, ведь я просил тебя помочь. Тебя. Я раскрылся…

Такой злобы Ильгет еще никогда не видела на человеческом лице.

— Ты обманула меня!

Ильгет рванулась вперед, но тело было неподвижно. Парализовано. Сагон приковал ее к этому креслу. Видно, здесь ей предстоит и умереть.

Господи, прости его, подумала Ильгет, уже понимая, что все кончено.

— Ты умрешь. Ты умрешь так, как тебе и не снилось. Я заставлю тебя почувствовать все, что чувствую я. Ты сейчас все это поймешь.

Ненависть клокотала в нем. Блеснула длинная игла. Он рванул воротник Ильгет. Всадил иглу в грудину. Ильгет вскрикнула.

Но продолжения не было. Ничего, кроме мерзкой тупой боли в груди. Терпеть можно, бывает хуже.

Господи, помилуй, прости его, спаси его, Господи! - умоляла Ильгет. Воспоминание было слишком живым. По сравнению с этой мукой все остальное - цветочки. Господи, как же его жаль… как он мог пойти на это - на вечное проклятие? Стоит ли вся Вселенная такой цены?

— Я ТЕБЯ просил помочь! Тебя! Почему ты не помогла мне? Зачем мне твой Бог?

— Хэйрион, - сказала Ильгет. Говорить и дышать было больно из-за торчащей в груди иглы, - я ничего так не хочу, как спасти тебя. Если надо взять всю мою кровь, чтобы спасти тебя - то пусть. Я готова отдать все… детей… все. Для тебя… Хэйрион, я люблю тебя. Поверь. Ты просто не можешь поверить.

— Да, я не могу поверить, - сказал сагон, - я поверил тебе - и что?

Он легонько надавил пальцем на кончик иглы. Голова закружилась. Но сознания Ильгет не теряла. Она вдруг почувствовала чьи-то руки сзади. Как будто кто-то держал ее на руках. Кто-то очень хороший. Как Арнис. И боли не было. И не будет, поняла она. Улыбнулась. Наверное, это смерть.