Нф-100: Роботы божьи - Сергей Марьяшин

Смолин запустил специальную гулловскую программу для полицейских. Это была старая версия, сейчас такими уже не пользовались. Новейшие версии оперируют твердой материей: вещественными уликами, потоками гулловских видеосенсоров, записями в глогах, следами и орудиями преступления. У него не было времени анализировать и разбирать каждую улику.

Детектив решил пойти "от людей", как он это называл. Такой метод часто давал быстрые результаты, пусть и не стопроцентно надежные. Смолин считал себя неплохим психологом, хотя Анна посмеивалась над его самоуверенностью в вопросах душеведения. Она делала это очень мягко, поэтому детектив никогда не обижался. Ему порой казалось, что она завидует тому, как точно он угадывает мотивы и настроения людей.

Программа проверила номер его идентификатора, права доступа и начала загружать данные по новому делу. В воздухе перед Смолиным возникла расцвеченная сияющая паутина. В ее узлах висели голографические портреты фигурантов, а нити были связями между ними. Толщина и цвет паутинок отражали близость их связей и частоту контактов. По мере подгрузки данных паутина стремительно росла, обрастая новыми лицами и связями.

Смолин любил эту программу. Она нравилась ему своей логичностью, красотой и наглядностью связей между людьми и событиями. По его просьбе Анна убавила свет. Комната погрузилась в полумрак, освещаемый яркими разноцветными линиями. Они перемигивались и сияли, усеивая стены зайчиками из ломаных полос света. Вдоволь налюбовавшись таинственным свечением, Смолин устроился в кресле поудобнее и погрузился в распутывание паутины.

6.

"В Нью-Йорке завершился судебный процесс, уже названный историческим по созданному прецеденту. Живущая на пособие афроамериканка Джоан Мóрсель выиграла дело против белого мультимиллионера Джона Фленда и его семьи. Пятнадцать лет назад, будучи студентом колледжа, мистер Фленд одновременно встречался с Джоан и со своей будущей женой Мартой, в итоге предпочтя последнюю.

Ссылаясь на недавно принятый "Акт о толерантности", госпожа Мóрсель утверждала, что Джон Фленд предпочел ей белую по расовым мотивам. Обвиняемый пытался доказать, что сделал свой выбор по любви, однако судья приняла сторону госпожи Мóрсель. Отягчающим обстоятельством послужил тот факт, что мистер Фленд, являясь завзятым меломаном, никогда не приобретал музыку афроамериканских исполнителей.

Теперь брак Джона и Марты будет принудительно расторгнут, после чего ему придется жениться на Джоан Мóрсель, чтобы восстановить нарушенную пятнадцать лет назад справедливость. Суд также обязал его пройти курс лечения от расизма, включающий посещения психолога и специальную генную терапию. Согласно тому же решению, он выплатит госпоже Мóрсель многомилионный штраф за расовую дискриминацию. Марту Фленд подвергнут шестимесячному тюремному заключению за публичное оскорбление судьи и истца, а их детей на время заключения матери передадут в федеральный приют, поскольку госпожа Мóрсель заявила, что не желает "содержать этих белых".

Адвокат семьи Фленд намерен опротестовать судебное решение. Он утверждает, что судья-афроамериканка была предвзята, и настаивает, ссылаясь на тот же "Акт о толерантности", чтобы дело Флендов повторно рассмотрел судья-азиат или латиноамериканец. Перед зданием городского суда развернут палаточный городок сторонников семьи Фленд, протестующих против несправедливого, по их мнению, вердикта. Юристы предсказывают, что в ближайшее время Америку захлестнет вал подобных дел".

Клик!

Лежа в одиночестве на подрагивающей в такт его шевелению гелевой кровати, Егор думал: а как же любовь? Что же получается, в ситуации выбора спутницы жизни теперь нужно руководствоваться не соционикой и чувством, а вероятностью судебного иска? Он решил, что при всех издержках местной действительности жить в России пока еще можно. Толерантность тут тоже имеется, но ее градус и близко не достигает американской беспощадности. Впрочем, Егора подобные проблемы коснутся не скоро: он был счастлив с Наташей и не желал ничего иного.

Она скрашивала его горести своим лучезарным присутствием. Два дня, что Авдеев отсутствовал, они провели в чавкающей гелевой постели, поглощенные друг другом. Идея поселить их в лав-отель оказалась не такой уж плохой, решил Егор.

Он сразу попросил Наташу отключить обновление программ чипа и минимизировать сетевую активность, и сам сделал то же самое. Вопреки его ожиданиям, окружающий мир почти не изменился; лишь исчезла служебная табличка в верхнем левом углу поля зрения, где отображались рейтинг, пропущенные вызовы, прогноз погоды, точное время, температура тела, пульс, кровяное давление и прочая служебная информация.

Отсутствие виртуального мира в Дубне пугало Егора. Многослойная иерархия реальностей разом схлопнулась в одну тусклую серую картинку, что заставляло думать о неисправности чипа. Эти мысли нервировали. Привычная с раннего детства виртуальность была для Егора реальнее самой Дубны. Дубна же, подобно Америке и прочим местам, в которых он прежде никогда не бывал, казалась выдумкой, в существовании которой не уверен, пока не приедешь и не увидишь сам.

Целых два дня Егор жил жизнью инвалида и воспринимал окружающий мир подобно инвалиду. Инвалидность уравнивала людей, снабжая каждого одинаковым миром. Егор сознавал, что эта унылая картинка была тем, что видели поколения его предков, единственно доступным им миром, но все его чувства отчаянно противились этой идее. Он ждал, когда, наконец, все неприятности кончатся и он сможет вернуться домой, в Москву и ее виртуальный город-близнец.

Наташа пыталась приободрить Егора. Целуя его в ухо, она шептала, что пребывание в таком необычном месте расширит его кругозор. Пожалуй, что-то в этом было. Его восхищало обилие шрифтовых надписей - занятной архаики, давно исчезнувшей в больших городах. Надписи окружали их повсюду: в общей душевой в конце коридора, где соседи-индусы разматывали свои чалмы на бесконечные грязные ленты, в номере, на вывесках и рекламных плакатах - несмотря на запрещение рекламы, в Дубне она встречалась в изобилии.

Гостиничные надписи были однообразны и строги. В душевой они призывали экономить воду, в коридоре требовали беречь инвентарь и вовремя платить. Даже в шкафу обнаружился отпечатанный на старинном принтере листок, фиксировавший скудный список предметов в номере и предупреждавший об ответственности за воровство - будто кому-то могли понадобится убогие проволочные "вешалки - 4 шт.", предназначение которых едва ли знает и Среда Гулл.

Реклама выглядела самодельной и нередко была достаточно оригинальной. Так, из окна, выходящего в напоминавший сточную канаву двор, был виден краешек соседней улицы и вход в увеселительное заведение. Над дверью висело чучело ослика, зажатое между двумя рекламными щитами, словно бутерброд. Здраво рассудив, Егор решил, что это был сломанный робот-ослик. Откуда здесь взяться настоящему ослу, если крупные копытные уцелели лишь в зоопарках мировых столиц?

Единственным, что радовало Егора в Дубне, было солнце. Тут тоже случались дожди, но они проходили быстро, в отличие от многонедельных ливней в Москве. Ветер с Русского моря рассеивал тучи, не позволяя им затянуть город в бескрайнюю серую пелену. Яркое солнце безжалостно обнажало невидимую ночью изнанку Дубны: горы гниющего мусора, ржавые остовы лодок, черную плесень на сырых кирпичных стенах. Возможно, город в целом не был помойкой, но заточенный в номере Егор мог наблюдать лишь заваленный мусором задний двор и кусок улицы с барами.

Ему не нравилось отсутствие ровных поверхностей. Тротуар вдоль канала был завален битым кирпичем, рухнувшими фонарными столбами, пластиковыми канистрами и мелким мусором. Опасаясь споткнуться и упасть, прохожие все время смотрели под ноги, вместо того, чтобы любоваться восхитительным синим небом над своими головами. О роликовых ботинках, самодвижущихся скамейках и колесных роботах в таком месте можно было забыть.

Когда-то давно Егор смотрел научно-популярный стереофильм о плавучих городах вроде Дубны. Авторов не интересовали перипетии жизни отморозков, их привлекала фауна: подводные крысы и приспособившиеся к морской воде бобры, городящие плотины из искусственных деревьев в самых неожиданных местах. В фильме упомянули о слухах, согласно которым на дне каналов подобных городов обитают хищные саблезубые креветки - двухметровые монстры, перед челюстями которых не устоит даже подушка таксобота. Говорили, что этих чудовищ породили безответственные ученые, реанимировавшие забавы или грантов ради образцы кембритовой жизни.

Крысы были повсюду, Егор даже встретил одну в душевой. Она спокойно ела что-то, не обращая внимания на моющихся людей. Ни бобров, ни, слава Шиве, креветок-переростков не наблюдалось. Во дворе росли искусственные деревья, на которые никто не покушался. В Москве светящиеся деревья-роботы служат ночным освещением и ретрансляторами Среды Гулл, их высаживают только в специально отведенных местах. В Дубне они одичали и росли, где сами считали нужным. Их корни прорастали сквозь понтоны и мусор, чтобы захватывать материал для построения своих стволов прямо из морской воды. Густые кроны жалобно звенящих на ветру черных листьев хоть как-то оживляли унылый квадрат грязного дворика.