Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

подсознательно связаны. «Мнимые величины» Н. Нарокова самая яркая из этих вспышек. Жизненный процесс целого развивается путем, показанным им в «Мнимых величинах». Иного пути нет и не может быть,

Нужно ли заканчивать эту статью банальными словами о «талантливости многообещающего автора», выступающего со своей первой большой вещью, достойной зачисления в «большую» литературу? Не стоит. Ограничусь, сообщив о своем субъективном впечатлении от «Мнимых величин». Они потрясли меня, мою жену и всех, кто прочел, хотя бы отдельные сцены этой книги, стоящей много выше всего (переиздание классиков – не в счет), выпущенного до сих пор издательством им. Чехова. Прочитанного в ней не забудешь. «Мнимые величины» рассказывают и протокольно подтверждают выполнение пророчества «Бесов». Они не подражание и не повторение, но продолжение гениального творения Ф. М. Достоевского в нашей современности – второй том «Бесов» и выход из плена «Мнимых величин» также указан тем же провидцем.

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

10 января 1953 года, № 156. С. 6

Окно в Россию

(откровенные строки)

Получив пакет книг Издательства им. Чехова, я схватил прежде всего «Жизнь Арсеньева» Ивана Бунина. Гипноз имени единственного русского Нобелевского лауреата еще силен. Кроме того, я родился и провел юность в описываемом Буниным Ефремовском уезде Тульской губернии, вращался в той же помещичьей среде, приблизительно в то же время – мне 63 года – и даже знал лично некоторых упоминаемых автором лиц (Каменева, Трухачевых и др.), бывал в тех же деревнях, имена Ростовцевых, Арсеньевых, Батуриных вплетены и в мою жизнь. Казалось бы, всё это должно было сделать повесть близкой и родной мне… тем более, при блестящем мастерстве ее автора… Но… после двадцатой страницы мне стало скучно, далее я читал «по долгу службы». На сотой странице я отложил книгу и больше не буду ее читать – нет времени, да нет и желания бродить по лопухам обнищавших помещичьих усадеб, погружаться в ароматы бабушкиных сундуков. Двадцать два года (1921–1943) жизни в России вырыли непроходимый ров между мной современным и описываемым И. Буниным – и моим также — прошлым. Плохо ли, хорошо ли это – не знаю, но это реальность, факт, и если я, человек того же поколения, отложил «Жизнь Арсеньева» на сотой странице, то на какой же заскучают читатели последовавших поколений, современные русские читатели.

Потом я взял книгу «Земная Радуга» Тэффи. О милая, игристо веселая, по доброму острая Тэффи. Сколько радостных минут дарила мне прежде она! С тем же поиском радости я раскрыл и теперь ее книгу, прочел наугад два рассказа, и мне стало грустно и… больно. Так же больно, как было, когда я в 30-х годах слушал потерявшего голос Собинова, или смотрел на мертвенную улыбку выходившего еще на арену Дурова. За них ли больно или за свою ушедшую молодость – не знаю. Должно быть – за то и за другое. Немногим дано быть прекрасно старыми, подобно А. В. Тырковой, увы!

* * *

Большинство «прогрессивной» эмиграции склонно думать, что «культурный и умственный уровень современной русской (подсоветской) молодежи очень низок» (г. Лавда и проф. Сперанский[125] в «Русской мысли»), что ей «нечего сказать и она не может сказать», даже и вырвавшись из плена (Аргус, Галич и др. в «Новом русском слове»), т. е., иначе говоря, что с отбытием их, аргусов, галичей и пр. подобных с территории временно подсоветской России 180 миллионов ее населения разом поглупело и рождаться стали только дегенераты. Коряков и ему подобные им подпевают. Почему? Думается, что ради обеспечения гонорара в «Новом журнале» и «Новом русском слове», ибо Коряков то не может не знать правды о современной русской подсоветской молодежи.

Б. Башилов им веско возражал. Возражал и я в «Русской мысли», пока там печатали мои письма. Потом приведенные мною фактические данные спустили в корзину, оберегая репутации г. Лавды и проф. Сперанского.

Но много сильнее нас с Б. Башиловым им возражали и возражают сами факты появления в жизни такого журнала, как «Грани» с рядом талантливых, глубоких, отражающих современность, прозаиков – Л. Ржевским, Г. Андреевым, С. Юрасовым, незаурядным поэтом Кленовским; книга «Письма к неизвестному другу» Р. Александрова и теперь (наконец-то!) выпуск издательством им. Чехова целого ряда книг «новых» авторов различной политической настроенности. Возражает им и… сам М. Коряков, бытием своей собственной персоны, культурный и умственный уровень которой назвать низким нельзя ни в какой мере.

* * *

Было трудно, очень трудно писать, когда охотились за нашими черепами, но всё же писали В. Рудинский, Б. Башилов[126], первые «посевляне», я (по-итальянски). Не многим легче и теперь: Б. Башилов пишет в трамвае по пути на работу, я – в ослиной закуте доброго соседа, Л. Норд – Бог ее знает, где и когда: днем у нее работа на фабрике, а вечером, дома – больной муж, дети и сама больна… Но все-таки пишет, и неплохо пишет! Умеет сказать нужное.

Вряд ли приходилось так бороться за право творчества в эмиграции не только «именам» – Мережковскому, Бальмонту, Бунину, но и рангом пониже – Краснову, Брешко-Брешковскому, Бебутовой, даже и совсем «безымянным». Тогда было множество издательств, изданий, субсидий, кредита, стипендий… у нас, «новых», ничего этого нет.

Но главная трудность еще не в этом. Основной препоной к выявлению себя в творчестве является для «новых» «вторая цензура», усвоенная господами-«прогрессистами», со времен Писарева запрещавшего во имя «прогресса» всем редакциям печатать Лескова. Эта «вторая» в Российской Империи цензура стала «первой» в эмиграции и много более кастовой, чем «первая» во времена Уварова и Гончарова. Обострение политиканской непримиримости – неизбежное свойство всех эмиграций. Я говорю только о беллетристике, как о внепартийном литературном жанре, не касаясь имеющей право на партийность публицистики.

Сделаем беглый обзор нашей периодической прессы. Г-н Мельгунов сделал из «Возрождения» узко политический орган своей незначительной даже в эмиграции группы, что я могу доказать документально. В результате ему приходится редактировать анекдоты об умных собачках и охотничьи рассказы. По той же дороге пошла и рекламирующая свою «внепартийность» «Русская мысль», и с тем же результатом: ее литературный отдел обеднел, вплоть до тех же «охотничьих рассказов». «Новое русское слово» упорно печатает какую-то псевдо-историческую халтуру, думается, из соображений разумной экономии – «числом поболе, ценою подешевле». «Новый журнал» – даже не партийный, а узко-групповой. Возродившаяся в Сан-Франциско «Жар-Птица» не имеет средств перейти на типографский способ печатания и это подрезает ей крылья. «Наша страна» явно не имеет места для беллетристики на своих страницах. Куда же деваться автору-беллетристу, не могущему или не хотящему замкнуться в политиканских рамках?

Я умышленно выделяю «Грани», как единственный из наших толстых журналов, сумевший подняться над партийной узостью в своем беллетристическом