Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

Книга М. Алданова (2 тома) «Живи как хочешь» оставляет как раз такое впечатление. С ее страниц не веет талантливостью этого высокого мастера слова. Читателю не верится, что одна и та же рука писала «Мыслителя», «Истоки» и другие глубинные по содержанию и блестящие по внешней отделке произведения и этот длинный, водянистый и даже… скучный (невероятно для М. Алданова!) роман.

Читатель не видит в нем ни острого, отточенного до предела алдановского скепсиса, ни обычных для него глубинных психологических поисков, ни даже четкой структуры самого романа, его сквозной линии, его направленности.

Фабула «Живи как хочешь» развернута автором на фоне русской эмиграции, влившейся в холливудскую халтуру. Персонажи, вероятно, колоритны для этой среды, но ведь Холливуд – лишь частный случай в многогранной жизни российской эмиграции. В какой мере характерен он для ее среды? Думается, что удельный вес попавших туда «счастливцев» очень незначителен, и их образы ни в какой мере не характерны для лица русской эмиграции, тем более в переживаемое нами время. Литературно артистическое шиберство всегда было и всегда будет.

Книга оставляет тяжелое впечатление. М. А. Алданов, безусловно, один из крупнейших, талантливейших писателей старшего поколения российской эмиграции. Быть может даже и самый талантливый из творящих в наши дни. Неужели и ему нечего сказать о современном русском человеке Зарубежья?

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

1 августа 1953 года, № 185. С. 8

Книга страшной правды

«Я была частицей, хотя и малой, того оппозиционного кипения, которое тогда же стали называть Освободительным движением. Теперь, после всего, что терпит Европа, чем болеет Россия, я иначе отношусь ко многому, что тогда происходило».

Так начинает свою прекрасную книгу «На путях к свободе» (изд. им. Чехова, 1952) Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс.

В этой книге нет жалких слов покаяния прижатого к стенке труса. Кристально светлые, но вместе с тем смелые и гордые души несут свое покаяние лишь к Престолу Господню, но не мечут в грязь нашей повседневности. Такова и душа Ариадны Владимировны. «Я не отрекаюсь от своего прошлого, – пишет она, – от основных идеалов права, свободы, гуманности, уважения к личности, которым я по мере сил служила». В этих словах великая правда. И в них же – великая трагедия. Страшная, космическая трагедия России… Европы… мира…

Искренне, честно и самоотверженно стремились к добру и сотворили невиданное в мире зло. Пошли к обедне, а пришли на шабаш, и сами стали бесами в ангельском образе.

А. В. Тыркова далека от пошлости «обличения». Наоборот, рисуя верные, меткие портреты «вождей» «прогрессивной» интеллигенции предреволюционного времени, она далека от нападок на них. Порой смотрит на этих спутников своей жизни с мягким юмором, порой вспоминает их нежно и любовно. Именно это полное отсутствие полемических черт и возводит книгу А. В. Тырковой на высшую ступень объективной справедливости, из которой, в свою очередь, вырастает ее трагедийность.

Начало – последние годы XIX века – широкий рассев марксизма на ниве русской общественности. А. В. Тыркова показывает двух близко знакомых ей сеятелей: П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановского. В. И. Ленина, женатого на ее близкой подруге Н. К. Крупской, – лишь мельком, но тоже метко и верно.

«И он (Туган-Барановский), и Струве были совершенно уверены, что правильно приведенные изречения из “Капитала”, или даже из переписки Маркса с Энгельсом, разрешают все сомнения. А если еще указать, в каком издании и на какой странице это напечатано, то возражать могут только идиоты». «Русские пионеры марксизма, – говорит дальше А. Б. Тыркова, – купались в этой догматике. Жизнь они не знали и не считали нужным знать. Меньше всего их интересовали те, ради кого все эти теории сочинялись, – живые люди».

И вместе с тем, слова этих далеко не глупых и высокообразованных «вождей» жадно воспринимались и усваивались подлинно жертвенной, подлинно пламенной и прекрасной русской молодежью того предреволюционного времени, становились ее знаменем, светочем… Разве это не трагично? Им сочувственно внимали и прекраснодушные деятели политического центра, «мозг страны», как назвал их И. А. Столыпин, те, кто владел мышлением русской интеллигенции, кто морально и материально вел ее по пути прогресса. Поощряли, поддерживали, несмотря на то, что уже тогда, до 1905 года, Ленин грубо-откровенно сказал самой А. В. Тырковой:

– Таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Ленин сдержал свое обещание. Что же влекло по одному с ним тогда пути, но к собственной виселице, аристократов-помещиков: князей Долгоруких, Шаховских, Набокова? Профессоров, писателей, земцев? Всех, кто теперь погиб или изгнан, но тогда не только морально, но и материально, совместно с врагами России (японцами) субсидировал революционное подполье и террористов, о чем также свидетельствует А. В. Тыркова (с. 57, 194, 195)?

Она дает разгадку этого невероятного по своей нелепости и глубоко трагичного факта: «Мы взваливали все беды на самодержавие, а об его исторических заслугах мы забывали. Вместо того, чтобы изучать Россию и русский народ, мы старались следовать немецким правоведам и экономистам, часто третьестепенным». «Левые готовы были бороться и страдать за «народ», служить ему, но им и в голову не приходило, что для этого надо служить и Российскому Государству, что любовь к народу обязывает любить и беречь наш общий дом – Российскую Державу». Жутким, потрясающим упреком всей «прогрессивной» русской интеллигенции звучат приведенные А. В. Тырковой слова простого русского, может быть, неграмотного мужика:

– Какая была держава, а что вы с ней сделали!

«К началу XX века самодержавие опиралось не столько на дворян, сколько на крестьян. Мало сказать, что они были покорны царской власти. Они просто были с ней органически связаны, – пишет Тыркова. – В этой связи с крестьянской стихией… была сила и цельность самодержавия, может быть, и России. Мужик понимал, какая Россия была великая держава, а мы, интеллигенты, плохо понимали».

Только «плохо понимали»? Общая для всех «прогрессистов» слепая ненависть к самодержавию, о которой честно повествует Тыркова, питалась сложным, глубоким комплексом эмоций и не последнее место занимала в нем злоба ущемленного монархией аристократа, феодала-вотчинника, истоки которой восходят к князю Андрею Курбскому, «конституции верховников» 1729 года (тех же Долгоруких), к князьям-декабристам, и по дворянским же жилам притекает она к сердцам «февральских» князей Долгоруких, Шаховских, Трубецких, Оболенских, Львовых… родовитых бар Набоковых, Родичевых, Милюковых, Мельгуновых… да и самих древних родом Тырковых. Странно до нелепости смотреть теперь, какую «палату пэров» являли собой «Февраль» и «пред-февралье»! Странно и… страшно. А. В. Тыркова рассказывает о рыцаре чести (пишу без кавычек) кн. Шаховском, боярская спесь которого была возмущена окриком министра Плеве.

– Его надо убить, убить! – кричит либеральный вотчинник-рюрикович.

А дальше… Почти сплошь дворянская Первая Дума отказывается вынести моральное осуждение революционному террору (и грабежу) в году, когда по ее