Корабль-греза - Альбан Николай Хербст

когда все другое вокруг тебя делается неотчетливым, потому что твои глаза стали плохими. Для чего «неотчетливо» совершенно неподходящее слово.

Потому я и не могу распознать, кто сейчас есть возле столика для курильщиков. Это связано еще и с тем, что сам я лежу и вижу море только через окно. Но – кто это сидит там, в поле моего зрения? Каюта такая крошечная. Тем не менее вторая кровать далеко, и на ней сидят… один, два, да, вон там точно Татьяна. Тогда как маленький мальчик опять присел на корточки на полу каюты и с чем-то играет. Умирание для него по-настоящему скучно, поскольку не прекращается час за часом.

А вот и сеньора Гайлинт. Я чувствую аромат ее духов. Но рядом с ней мужчина, которого я не знаю. Позади него стоит доктор Самир, судя по такому темному лицу.

Никто ничего не делает, никто ничего не говорит. Только мальчик тарахтит на полу – бруммбрумм. У него, вероятно, игрушечный автомобильчик. Коллекционные машинки марки «Matschbox» и я когда-то любил. «Ягуар Е», у которого открывался длинный капот – длинный-предлинный капот, весь сверкающе-красный. Но почему здесь слышно чириканье, для этого у меня объяснения нет. А чириканье продолжается, и оно так же отчетливо, как стрекот цикад. Tsykady, Tsykady.

Я должен глянуть, не открыл ли кто-то воробьиную игру.

Сумею ли я? Нет, голову уже не повернуть. Но скосить глаза – это я могу.

Да, дверцы стоят открытые, верхний ящик выдвинут, так что мальчик только изображает, будто у него есть автомобильчик. Я и сам всегда так делал, я еще это помню, – играл с кубиками в машинки. И чтобы поверить в эти деревяшки, сам тарахтел – бруммбрумм, – когда передвигал кубик по полу.

Я бы так хотел сказать что-то. Только из-за этого жужжащего чириканья меня все равно никто не поймет. Потому что я теперь понимаю, чтó произошло. Потому что каждая игральная кость, кроме той единственной, с которой играет мальчик, действительно превратилась в воробья. Но каждая кость была им и прежде. Только от меня это оставалось скрытым. Теперь это больше не скрыто от меня.

Сто сорок три воробья, потому что один уже не мой. Он превратился в автомобильчик для мальчика и теперь не чирикает, а тарахтит: брумм. Фейноласточкиноперьевая древесина способна на такое. Так что подо всем этим чириканьем за окном начинает светиться море, серое море Канала.

Имеется ли для серого свечения какой-то день недели, оттенок которого оно выражало бы?

В Ницце все было желтым, где ждал тот автомобиль, как теперь в Гавре автомобиль ждет меня, но другой, хотя он так же черен, как если бы стоял под ярким солнцем Лазурного Берега. Я это знаю. Я слышу все это. Так что сеньора Гайлинт не должна отнимать от меня свою руку. Но может спокойно оставить ее лежать, где лежала. Дело ведь только в тросе, тросе этой лодки на озере, если я немножко покачиваюсь. Потому что сам корабль-греза покачивается. На баке вдруг так забулькало, что море, все море через окно проникло ко мне. Это не препятствие, да и не может им быть.

Потому что все качается. Потому что я среди чириканья воробьев, которые в самом деле сидят повсюду, на шкафу, на одеяле, на притолоке двери в ванную комнату, даже на сундучке с маджонгом и, что комично, что действительно безумно комично, на головах и плечах сеньоры Гайлинт, и Татьяны, и обоих визитеров, тогда как один устроился прямо на руке доктора Самира, которую тот протянул вперед и так и застыл, чтобы не спугнуть маленькую птицу. Потому что среди всего этого, иначе не скажешь, шума – я могу слышать тот звук.

Что умирание бывает столь громким, кто бы такое подумал?

Что оно звучит.

Но поскольку я в самом деле не хотел бы уйти – что тут значит уйти? – не сказав прежде кое-чего. И поскольку уже сейчас через оконные рамы проникает сюда то, что я отчетливо, несмотря на плохие глаза, могу видеть, что я могу видеть даже благодаря своим глазам. Что прямо сейчас все море —

Поэтому теперь я приподнимаю, но осторожно, одну руку и, по крайней мере, показываю в ту сторону. И с помощью руки, что рядом со мной, пытаюсь немного приподняться.

Что это едва ли получится, ну уж как оно есть, тут я ничего изменить не могу.

Держась за руку сеньоры Гайлинт.

А вот и нет, я еще сумею.

Приподняться.

Это им

Показать и я

Скажу это: Смотрите

Вы все, скажу я

И повторю

Еще раз

Я их окликну —

смотрите же

REQ[71]

Двадцать две минуты назад Грегор Ланмайстер в нашем присутствии скончался. Эту тетрадь он не выпускал из рук до конца. Она сплошь заполнена географическими координатами. Поэтому мы присовокупляем к ним и последние:

54°8´ с. ш. / 13°37´ в. д

Подпись: Свен Ланмайстер

Подпись: Майке Ланмайстер

Подпись: Мишка Ланмайстер

(детским почерком)

Подпись: Жоана Гайлинт

Подпись: Татьяна Богданова

(Tatiana Bogdanova)

Подпись:

(Абдулла Самир)

Комментарии

С. 8. Пусти стрелы Твои и расстрой их! – Цитата из Пс 144, 6 (в русской Библии это 143-й псалом); номер псалма соответствует числу игральных костей в маджонге.

С. 14. Эти глаза, спросил, разве не поразили вас? – Имеется в виду 56-я сура Корана, где упоминаются девы, встречающие в раю праведников: «А черноокие, большеглазые, подобные жемчугу хранимому – в воздаяние за то, что они делали. Не услышат они там пустословия и укоров в грехе, а лишь слова: „Мир, мир!“» (перевод И. Ю. Крачковского).

С. 16.…пассажиры рассаживаются по тендерным шлюпкам. – На круизных судах шлюпки выполняют двойную функцию – тендеров и спасательных шлюпок.

Мосселбай (африк. Mosselbaai) – город в южной части ЮАР, в Западно-Капской провинции, в 400 километрах от Кейптауна; морской курорт.

Сан-Феликс – небольшой необитаемый вулканический остров в Тихом океане. Вместе с соседним островом Сан-Амбросио входит в состав архипелага Ислас-Десвентурадос, расположенного примерно в 850 километрах от побережья Чили.

С. 18. Касба (арабск. крепость) – форт, построенный португальцами в Танжере, в самой высокой точке города, в 1771 г. Но так может называться (в странах Магриба) любая цитадель. Нередко понятие «касба» применяют к жилым крепостям (тигремт) берберов.

С. 19. Меня сразу же поразило это «каждое». Но объяснялось оно, конечно, его плохим немецким. – Собеседник, как полагает рассказчик, говорит ein jedes («каждое») вместо правильного ein