Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

и знал! Сейчас будет вить веревки, потому что «сильно ранена».

— Достань брелок, пожалуйста, — останавливаюсь возле двери на месте пассажира, сидящего рядом с водителем. Старательно делаю вид, что не услышал пожелание, смотрю куда угодно, только не в ее лицо и, уж тем более, глаза, чтобы не попасться на крючок под названием:

— Петенька… — пищит и тут же квохчет. — Тебе не тяжело?

— Просто достань брелок, Антония.

Если она не заткнется, я ее брошу. И плевать на то, что это будет ощущаться болью для нее, а с моей стороны будет выглядеть жестоко.

— А где он? — Смирнова приподнимается, вытягиваясь телом, словно из глубокой спячки пробуждается и почти с ног до головы осматривает меня. — На тебе нет пиджака.

Логика и наблюдательность — все сто процентов. Помимо пиджака, на мне еще и ремня нет, и если Тонька не поторопится, то я могу лишиться брюк, схватив их где-то возле своих коленей.

— В правом кармане, — не смотрю на нее, зато разглядываю наш общий образ в тонированных стеклах забрызганного дорожной грязью недавно еще белоснежного автомобиля.

— О! — Тонька прыскает и раскачивается на моих руках.

— Тонь… — перевожу на нее взгляд. — Ты не могла бы просто успокоиться и…

— В кармане у Пети Велихова я найду ключик, которым…

Прищуриваюсь и с особой тщательностью и даже въедливостью, и нескрываемой страстью к мелочам, деталям, изучаю того, кого с некоторой легкостью держу на своих руках. Странное дело, должен вам сказать.

Мы с ней на одной поляне были? Вроде да! Ничего там не случилось? Да нет, все было, как обычно: пикирование и грубость. Она что-нибудь там в рот брала? К сожалению, нет, хотя у меня точно есть то, чем можно Тонечку заткнуть хотя бы на пятнадцать минут, а потом…

— Ты не кончишь, если я вдруг руку засуну в карман твоих брюк?

— Желаешь дальше ковылять на своих ногах?

— Я пошутила. Ну, пошутила же, — надувает губы, возится, умащивается, а затем перегибается и засовывает руку в мой карман.

— Ния-я-я, — шиплю, прикрыв глаза, — нашла?

— Конечно.

Антония раскачивает перед моим носом тяжелым брелком с ключами от машины, словно гипнотизируя.

А дальше все, как по писанному, согласно исторической составляющей. Усевшись в кресле, пристегнувшись и внимательно осмотревшись в обстановке незнакомого ей салона, Антония, всплеснув руками, внезапно вспоминает от том, что где-то — не помнит, где, конечно — потеряла обувь, потом вдруг озабочивается судьбой своей машины, ищет какой-нибудь — не важно чей — мобильный телефон для того, чтобы сообщить маме с папой, что с ней все хорошо и она «с Велиховым».

Раздраженно хлопаю дверью и отваливаю на хрен от этого автомобиля, как от корабля, доставившего бубонную чуму на континент, выкосившую пол-Европы в соответствующем исторической справке веке…

— Да? — отвечаю на звонок, который в аккурат принимаю, когда наклоняюсь за своим ремнем и поломанным каблуком Смирновой.

— Она с тобой? — отец, как всегда, спокоен и немного груб. — Петр!

— Да, — спокойно отвечаю.

— Где вы?

— Скоро будем, — прижав плечом трубку, продеваю ремень в поясные петлицы своих брюк, расправляю шлейф и щелкаю железной пряжкой, надеясь вслепую насадить отверстие на язычок.

— У вас все нормально?

— Замечательно, — докладываю грубо, но по обычной форме.

— Как она?

Когда отчаливал от автомобиля, по-моему, напевала какую-то херню, чем занята сейчас боюсь предположить, да и в конце концов:

«Мне-то что, за дело? Совершенно неинтересно и не надо!».

— Расстроена, но…

— Мы у Смирновых, Петр, у Сергея, естественно. Здесь все, кроме Мишки и Алексея со своим табуном.

Ланкевич, похоже, благополучно отбыл?

— Михаил Андреевич…

— Он пожаловался на плохое самочувствие и уехал. Мы с ним не мальчики, так что прояви уважение и откинь свои остроты на хер. Твою мать! Привези ее, пожалуйста, домой. Здесь Женя очень нервничает. А как Тосик? Она не пострадала?

Да, бля-я-я-я! Что ей-то сделается?

— Нет. Все хорошо. Есть, правда, небольшие проблемы со стопой. Похоже, подвернула.

— Подвернула? — шипит в трубку Гриша. — Это как? Не на ту педаль нажала? Или…

Я просто гнал ее, а она споткнулась, видимо, или через что-то перецепилась, нашла выступивший на поверхность древний корень, или просто неуклюжая согласно заводским настройкам, шлепнулась на землю, приложившись мягким местом о траву. Прекрасно помню, как Смирнова ахнула и запищала, вот тогда подошла моя очередь водить и салить. Я вылетел пулей из машины и побежал туда, где скрылась Ния.

Еще раз осматриваюсь, прищуриваюсь, останавливаюсь взором на тех березах, возле которых мы с ней боролись и между которыми я втиснул маленькое тело, чтобы насладиться поражением мерзавки, с которой удачно для себя поспорил на часть ее преуспевающего шоколадного бизнеса.

— Петь?

— М? — иду назад по направлению к дороге и стоящей там машине.

— Осторожно только, не гони.

Как пацану отвешивает предупреждения.

— Через час будем, — вскидываю руку и засекаю время. — Извини за машину, но она немного поменяла цвет.

— Похрен!

— Хорошо. Все? — опять та же насыпь, та же грязь, то же движение ногами.

— Мы вас ждем.

Вот и замечательно!

Скидываю звонок и прячу трубку в карман своих брюк, края которых я точно так же, как и автомобиль, сырой землей измазал.

На полпути к ожидающему транспорту все же останавливаюсь и разворачиваюсь, чтобы проверить машину Нии. Все-таки мы ее бросаем: одинокую, несчастную, да еще в темном злом лесу. Но… Все очень чисто, аккуратно, электроника потухла или хозяйка ее предусмотрительно выбила, а сама «карета» обездвижена и, по-видимому, намертво, по крайней мере, до прибытия по ее душу грозного эвакуатора.

— Готова? — забираюсь на водительское место.

— Да.

Антония снова поменяла «цвет»: насупив брови, она сосредоточенно рассматривает что-то мелкое, прилипшее с той стороны лобового стекла.

— Ты как, Тузик? — наклоняюсь, всматриваюсь и осторожно поддеваю согнутым пальцем покрасневший нос.

— Что мне сказать Егору, Велихов?

Она у меня сейчас об этом спрашивает?

— Я