Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика - Федор Раззаков

Как уже отмечалось нами выше, это был собирательный образ сталинского руководителя славянских корней (не случайно Пантюхов у Райкина одет в сталинский френч), который в огромном количестве пришел в конце 30-х годов на смену руководителям-евреям. Образование у него и в самом деле было не шибко большое, зато было другое – недюжинное упорство в преодолении разного рода трудностей, приверженность аскезе и горячая вера в торжество тех идей, которые он разделял. Конечно, среди пантюховых были разные люди, но большая их часть все-таки сыграла положительную роль в истории страны. Другое дело, что с течением времени надобность в пантюховых постепенно отпадала и на смену им должны были прийти более образованные и современные руководители. Именно в этом крылась главная идея миниатюры «Юбилей» – ее авторы торопили уход пантюховых из руководящих сфер. Приведем небольшой отрывок из этой миниатюры: тот, где Пантюхов, работая начальником в НИИ, принимает у себя профессора Кузнецову (ее роль играла жена Райкина Руфь Марковна).

«– А… Профессор Кузнецова. Садитесь. Читали?

– Да. Я прочла вашу статью.

– И как?

– За кого вы меня принимаете, Федор Гаврилович?

– Тоись?

– Неужели вы думаете, что я всерьез буду заниматься вашими упражнениями? Посмотрите, что вы здесь написали: «Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются». Или вот: «С каждым годом наши слабые токи становятся все сильнее и сильнее». Это же просто галиматья!

– Так! А вы лучше ответьте, товарищ Кузнецова, над чем работает руководимая вами лаборатория?

– Руководимая мной лаборатория последние пять лет занимается проблемой полупроводников.

– Пять лет?! А ведь за такой срок можно было бы заняться и проводниками в целом! Что вы кончали-то?

– Университет.

– А, закон Архимеда: квадрат суммы и так далее… Газеты выписываете? Слабое звено в цепи империализма где у нас будет?

Кузнецова возмущенно встает:

– Если бы глупость была энергией, то вы, товарищ Пантюхов, могли бы питать довольно крупную электростанцию…

– …И я решил ее уволить, снять с занимаемой должности, но вышло так, что сняли меня. Направили меня в городской транспорт. Ну, там я недолго продержался, потом меня в пищевую промышленность, там меня сразу раскусили, потом я работал директором парфюмерной фабрики, как сейчас помню, выпустил духи под названием… «Вот солдаты идут». Потом работал на стадионе, придумал праздники с народными артистами и лошадями, потом, где же, потом на… на биологическом фронте, написал статью «Генетика – продажная девка империализма», потом две недели в банно-прачешном комбинате, оттуда меня прямо в искусство.

Ну, в искусстве я продержался долго: с той поры, когда сатиру ругали, и вплоть до той поры, когда ее опять ругать стали…»

В этой миниатюре настолько было все прозрачно (начиная со сталинского френча Пантюхова и заканчивая его репликами), что даже самые недалекие пантюховы могли разобраться, что в ней к чему. Они и разобрались. Тем более что на тот момент они были на коне: осенью 67-го им удалось разгромить оппозицию – молодых номенклатурщиков во главе с членом Политбюро Александром Шелепиным, которые ставили целью прийти к власти и основательно перетряхнуть ряды пантюховых, начиная с Брежнева и заканчивая Сусловым. Однако из этой затеи ничего не вышло: «старики» оказались половчее «молодых» и почти всех отстранили от реальных властных рычагов. Например, того же Шелепина сняли с секретарства в ЦК КПСС и назначили руководить профсоюзами. Именно сразу после этой победы и случился скандал с фильмом «Аркадий Райкин», вернее, с одной из ее миниатюр – с «Юбилеем». По одной из версий, якобы после письма одного пенсионера, по другой – по велению кого-то свыше. В итоге режиссера фильма Василия Катаняна 28 ноября вызвал к себе глава Кинокомитета Алексей Романов и… Впрочем, послушаем самого режиссера:

«Романов: Да… Райкин играет хорошо, но текст недоработан. Кто это писал? Поляков?

Я: Нет, Хазин.

Романов: Какие-то непонятные вещи. На многое он намекает, но неясно, когда происходит дело. Неясно.

Я: Действие происходит «в те самые времена», т. е. в сталинские. Он же говорит об этом в самом начале.

Романов: Ну, вы же не повесите это объяснение на экране, как мочалу (!). И потом – в сталинские времена мы построили социализм, чего же над этим смеяться? И таких типов было сотни тысяч, на них все держалось. Они работали в областях, районах. И сейчас много таких. Вы думаете, их нет? Вы учтите, что в театре этот спектакль видят 500 тысяч, а в кино его увидят миллионы.

Я: Да, Райкин с этим номером выступал по ТВ, и его уже видело больше народу, чем увидят фильм, и ничего не произошло. (Эту миниатюру показывали по советскому ТВ еще во времена Хрущева, когда с самого верха шла инициатива по замене старых кадров на новые. – Ф. Р.).

Романов: Тем более нечего показывать, раз по ТВ было, ведь нас письмами закидают. А этот случай, когда зритель стрелял в экран? Да, да, зрители стреляют в экран, когда им что-то не нравится. Вы что, этого хотите?

Я: Господи, помилуй. Может быть, они ненормальные?

Романов: Понормальнее нас с вами. Нет, надо решить, нужен ли этот номер вообще. И потом, он говорит это известное ленинское изречение о слабом звене, а зрители в это время смеются.

Я: Но они смеются не над цитатой, а над глупостью Пантюхова.

Романов: Так он же оглупляет эту фразу, и она звучит нелепо, а все смеются. И неизвестно над чем. И потом – что это за костюм с этими двумя карманами?

Я: Это френч.

Романов: Я знаю. Его носил Сталин, и люди ему подражали. Но сейчас-то его не носят.

Я: Да ведь действие происходит «в те времена», поэтому он во френче. (На самом деле действие миниатюры происходит в современности, что видно из рассказа Пантюхова: он описывает этапы своего карьерного пути, который занял четыре десятка лет. И френч на нем появился не случайно: это был конкретный намек на то, что многие носители сталинских идей все еще находятся у власти, а им, по мнению авторов миниатюры, уже давно пора на покой. – Ф. Р.).

Романов (не слушая): Где вы видели сейчас такие френчи? Это же фальшиво.

Я: Кстати, наш начальник отдела кадров ходит в таком френче.

Романов: Ну нельзя же из-за этого вставлять этот эпизод в фильм!

Разговор зашел в тупик. Решили смотреть всю картину вместе с Райкиным…

Через два дня смотрим всю картину в том же составе, начальник главка Головня, министр, но плюс Райкин. Как только зажегся свет, Райкин и говорит: «Смотреть такую картину без публики очень странно, зрители должны смеяться, а тут гробовое молчание».

Романов: Но прежде чем зрители начнут смеяться, нужно решить, можно ли смеяться…