Успех или борода - Пенни Рид

гамбургеров, жареной картошки, острого соуса и молочных коктейлей.

Джетро предложил столик у дальней стены, но я потребовала место у стойки – я уже и не помнила, когда в последний раз мне доводилось посидеть у стойки в кафе! Сидеть на виду у целого зала (пусть и пустого) казалось мне удивительно дерзким, будто я нарочно выставляла себя напоказ, причем без последствий. На память пришло выражение «грандиозное раскрепощение».

Сидя рядом на высоком стуле, Джетро наблюдал за мной с лукаво-насмешливой миной, пока я добавляла сирачи[25] в свой бургер со швейцарским сыром и грибами.

– Что? – спросила я, наливая сирачу через дырочку на булке в виде смайлика.

– Ничего, – покачал он головой, все еще улыбаясь и глядя на меня так, что сердце и желудок начинали выписывать кульбиты.

– Нет, скажи. В чем дело?

Он поколебался полсекунды и сказал:

– Просто любуюсь, как ты ешь острый соус. Значит, ты умеешь удержать сюрпризы во рту.

Я прищурилась. Наверное, Джетро счел это остроумным, шокирующим и сексапильным. Он не ошибся: слова действительно звучали остроумно, шокирующе и сексапильно, но только из его уст. Обычно флирт Джетро был легким и дразнящим, но уважительным – он очень редко позволял себе сальности, разве что в самые интимные моменты. Поэтому мне даже понравился такой откровенный флирт. В нем было нечто особенное, словно Джетро приберегал его только для меня.

Ах, этот Джетро и его многочисленные слои, один из которых явно думал о том, чтобы подстроить мне сюрпризы… прямо в рот.

Я подождала, пока он откусил от своего гамбургера, и невинно спросила:

– А ты вафли любишь?

Джетро закашлялся, глаза полезли из орбит, и он прикрыл рот салфеткой. Его душили кетчуп и смех. Подождав, я продолжала:

– Тоже мне сюрприз во рту – острый соус! Ты попробуй шипучие конфеты колой запить, вот там сюрприз так сюрприз! Во рту пенное извержение, а в голове одна мысль: «Блин, на что я подписался!»

– Хватит, – захрипел он, схватив воду и отпив большой глоток, все еще смеясь и кашляя.

Я продолжала смотреть на него вприщур, но уже с улыбкой.

Джетро вытер выступившие на глаза слезы:

– Обещаю никогда не удивлять твой рот, если дашь слово не острить, пока я жую!

– Договорились.

И мы скрепили договор рукопожатием. Не отпустив мою руку, Джетро баюкал ее в своей, присогнув пальцы поверх моих и положив себе на бедро. Даже не помню, чтобы я когда-нибудь держалась за руки на свидании. Этот простой жест был исполнен ласки и нежности, словно Джетро не мог не прикасаться ко мне, когда мы рядом.

Мое сердце чуть не разорвалось от любви к нему за этот жест.

Любви.

Я моргнула. Неожиданная мысль застала меня врасплох, нагнав страху: это как-то слишком скоро. После Поля Ястреба мы начали куда более открыто относиться к нашим отношениям. Джетро почти каждую ночь оставался у меня, мы вместе приезжали на площадку и предавались смелому флирту в моем трейлере или просто сидели там вдвоем. Съемочную группу распирало от сплетен, но нам с Джетро было все равно.

Мы проделали, наверное, уже все, только не перешли пресловутую черту, и, по-моему, Джетро наслаждался тем, как я его искушала, не меньше меня.

Я просто теряла голову.

Все шло великолепно.

Вместе нам было просто здорово.

Будь моя жизнь киносценарием, мысль о любви сейчас оказалась бы как нельзя кстати. Два месяца, восемь свиданий, взлеты и падения (точнее, масса взлетов и очень мало падений) – и никаких непреодолимых препятствий.

Я любила его. Я ему доверяла. Я хотела быть с ним постоянно. Он обращался со мной как с драгоценностью, будто важнее меня нет ничего на свете, и я надеялась, что Джетро знает – я чувствую к нему то же самое. Я уже не представляла жизни без него.

– Знаешь, а ведь я до сих пор почти ничего не знаю о том, чем ты занимаешься.

– А чем я занимаюсь? – пискнула я, вздрогнув и стараясь удержать нить разговора, одновременно справляясь со ступором из-за открытия, что действительно люблю Джетро.

Я еще ни разу не влюблялась.

Но я люблю Джетро.

Я его люблю.

– Ты говорила, что пишешь сценарии, но почти ничего не рассказываешь о своей актерской работе.

Забавно. Неужели мы никогда не говорили о моей работе? А мне казалось, что я только и распространяюсь, что об актерской игре.

– О моей работе?

– Да.

Губы растянулись в невольной улыбке, а сердце пропустило несколько ударов.

– Значит, ты не читал обо мне в интернете?

– Нет, – с улыбкой ответил Джетро, явно довольный тем, что обрадовал меня.

Да, я действительно его люблю.

– То есть вообще не искал? Ни в Гугле, ни в Йеху, ни в Бинге?

– Не знаю, что такое Бинг, но звучит так, что нам, пожалуй, стоит потом это попробовать.

– Не стоит. Это срамной сосуд загубленных надежд, куда уходят умирать мечты и поиски, – пошутила я, потому что уже знала, что люблю Джетро, и поэтому нервничала.

– Нет, ну, от срамных сосудов загубленных надежд нам точно стоит держаться подальше, – Джетро улыбался мне, даже когда глядел испытующе, и его баритон стал густым и бархатистым. Я любила даже его голос. Можно сказать, даже особенно любила его голос.

– Тебе неприятно говорить о своей работе?

– Нет, вовсе нет. Мне просто не верится, что мы еще не касались этой темы. Обычно со мной только об этом и говорят.

Джетро, видимо, не понравились мои слова, потому что он заметно помрачнел. Это правда, со мной почти всегда говорят сугубо о моей работе, фильмах или о том, каково быть актрисой, но я не признавалась в этом вслух и даже не отдавала себе в этом отчета.

А Джетро, хотя нашему знакомству уже несколько месяцев, впервые спросил меня о работе. Ну, был еще один момент, когда он думал, что меня зовут Сара: тогда я назвалась ему сценаристкой.