Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он тотчас вспомнил, что завтра — Валентинов день.
Нужно будет послать матери поздравительную открытку-
Он достал из шкафа свое тяжелое зеленое пальто — то, которое обычно надевал в свои зимние поездки в город, — и отнес его на кровать. Потом подошел к комоду, сгреб с него мелочь и положил ее в правый карман брюк. Взял бумажник, заглянул в него и вынул деньги, которые получил вчера за привезенную деревянную посуду. Снова сосчитал деньги — как раз ровно сто двадцать два доллара. Снова уложил их в бумажник, гГЪдошел к кровати, взял пальто, надел его, помогая себе массивными плечами.
Он застегнул пальто и пошел обратно к раковине посмотреться в зеркало. Все было в порядке.
Ему не хотелось, чтобы в полиции его приняли за какого-то бродягу.
Интересно, где же тут полицейский участок?
Придется спрашивать у хозяйки, как там ее?..
Если она встала…
Да и есть хочется. Надо будет где-то позавтракать, прежде чем идти в полицию.
' Он подумал, не следует ли уложить в чемодан те вещи, что у него в комоде, это не к спеху. Да, пожалуй, он сделает это попозже. Но вот деньги-то, их надо отправить матери. Какая была уйма работы, чтобы заработать эти сто двадцать два доллара. И теперь надо будет растянуть их до апреля или даже мая, когда он снова поедет в город или брат поедет. Там будет, видно. Да, он уложит все вещи потом.
Он вышел из комнаты, запер за собой дверь и спустился по лестнице на второй этаж. Линолеум на ступеньках был старым и потертым, он заметил это еще два дня назад, когда снял эту комнату. Но он недаром ехал сюда через весь город. Он знал, что здесь будет гораздо дешевле, чем в гостинице. Так что тут нечего глядеть на дырявый линолеум, пес с ним. Была бы только постель нормальная, да никакой бы живности в ней не ползало — больше и желать нечего. Да и платил он только четыре доллара в сутки. Где еще дешевле найдешь? Это уж только ехать на Скид-роу и спать всю ночь с пьяной рванью.
Комнаты хозяйки были на первом этаже в конце холла. В холле приятно пахло чистотой. Он сам видел, когда приехал сюда во вторник, как хозяйка на коленях скребла и мыла. Он сразу почувствовал, что здесь чисто, и постели чистые, без клопов. Это очень важно, чтобы без клопов. Никогда не ложись в постель, где клопы, говаривала ему мама. Он, правда, никогда не понимал, как можно заранее определить это, пока туда не ляжешь. А потом уж — поздно, живьем съедят. Но он прикинул, что запах дезинфекции в коридоре — верный признак того, что у этой леди в доме чисто. Она, наверное, чем-то прыскает на пружины кровати — где обычно прячутся клопы. Его мама моет пружины зубной щеткой и нашатыркой. Зачем на- шатыркой, он не знает, но, наверное, она там все убивает, если что завелось. А иногда еще и опрыскивает чем-то, наверное, клопиным ядом. Она такая чистюля.
Хорошо бы знать, который час. Не хотелось бы поднимать хозяйку с постели, если в самом деле так рано.
Ну, да все равно нужно сказать, что сегодня он съезжает, и расплатиться. Он осторожно постучал в дверь.
— Кто там? — спросила она.
Хорошо. Она уже встала.
— Это я, — ответил он. — Мистер Брум.
— Минутку, мистер Брум, — ответила хозяйка. Он ждал, когда она подойдет к двери. Где-то на верхнем этаже спустили воду в туалете. Все слышно. Дверь открылась.
— Доброе утро, — поздоровался он.
— Доброе утро, мистер Брум, — ответила хозяйка. Доуэрти, вот как ее фамилия. Агнес Доуэрти, теперь он вспомнил.
— Надеюсь, я вас не разбудил, миссис Доуэрти? — спросил он.
— Нет, я как раз завтракаю, — ответила она. Это была маленькая худенькая женщина в вылинявшем халате с цветочками и с бигуди. Она напомнила ему мать. Та такая же маленькая. «Только не спрашивай, как это я ухитрилась родить такого коня, как ты», — всегда говорила она. Как подумаешь, в самом деле, странно. Такая маленькая…
— Что вам угодно, мистер Брум?
— Я сегодня уезжаю, вот я и подумал…
— Что, так скоро?
— Да знаете, все что надо, я сделал, и вот…
— А какие были у вас дела, мистер Брум? Да входите, выпейте кофе со мной.
— Но, мэм…
— Входите, входите! — голос у нее был живой и веселый. Очень приятная женщина.
— Спасибо, — сказал он. — Ну, это только потому, что мне надо рассчитаться с вами.
Он вошел, и она закрыла за ним дверь. И здесь, как и в холле, пахло чистотой, тот же самый сильный запах дезинфекции. Линолеум на кухне кое-где протерт до дыр, но даже доски в этих местах отскоблены добела. На кухонном столе чистая клеенка с узором из морских раковин.
— Садитесь, — сказала миссис Доуэрти. — Вы с чем кофе любите?
— Я пью черный, мэм, и три куска сахара. — Он фыркнул — Моя мама говорит, что я сладкоежка, весь в отца, /н погиб при крушении поезда, когда мне было только ем ь лет.
— О, как ужасно, — сказала миссис Доуэрти, ставя на стол чистую чашку и наливая в нее кофе до краев.
— Я почти не помню его.
— Вот сахар, — сказала она, придвигая ближе сахарницу. Она села напротив и взяла кусочек поджаренного хлеба, который уже надкусила перед его стуком в дверь. Она спохватилась и спросила — Я вам поджарю?
— Нет, мэм, спасибо.
— В самом деле?
— Ну…
— Ну, так я поджарю. — Она поднялась, подошла к < толу рядом с раковиной, достала ломоть хлеба из вощеного бумажного пакета и включила тостер. — А может выть, пару ломтиков?
Он пожал плечами, улыбнулся и сказал:
— Пожалуй, я и с двумя справлюсь.
— Хорошего аппетита стыдиться нечего, — сказала она и опустила в тостер еще ломоть хлеба. — Ну, так… Да, мы хотели рассказать мне, что вы делали в городе.
— Продавал свой товар, мэм.
— А какой?
— Ну, у нас деревообрабатывающая мастерская. Маленькая.
— У кого — у вас?
— У меня и брата.
— Где?
— В Кэри. Знаете?
— Пожалуй, нет.
