Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крепко жму руку. Работайте больше, это Вам полезно, девушка в очках.
М. Горький
1114
А. Н. БАХУ
22 марта 1934, Москва.
Уважаемый и дорогой Алексей Николаевич —
я виноват пред Вами: запоздал ответить на Ваше письмо. Но делишки мои столь обильны и разнообразны, что иногда я уже кое-что забываю сделать во-время.
По причине крайней загруженности я — к сожалению — не могу дать статью для Вашего журнала. Но Вы предлагаете мне «дать совет, как и что сделать» редакции журнала в разделе «К Всесоюзному съезду писателей»,
Давать Вам советы я, конечно, не решусь, а вот буду усердно просить Вас о следующем:
не может ли кто-либо из членов редакции или сотрудников «Фронта науки и техники» дать статейку на тему «Общее в науке и искусстве», или «Роль интуиции и разума» в этих выявлениях познавательной энергии.
Статья эта может сыграть роль возбудителя в критиках и писателях сознания необходимости более или менее основательного ознакомления с современным состоянием естествознания, с огромной и разнообразной работой советской науки и вообще показать беззаботным литераторам нашим путь к повышению их интеллектуальной квалификации, в чем они крайне нуждаются, но что все еще плохо понимают.
Статью эту должны и можете дать именно вы, деятели науки.
Тот факт, что ВАРНИТСО решило заговорить о литературе, дает мне право уверенно думать, что наука хочет влиять на литературу. Меня лично это искренне радует, ибо соединение всех мастеров культуры в единую силу — давняя моя мечта.
Если «Фронт» даст эту статью, я, разумеется, начну пропагандировать ее основную идею.
Затем было бы крайне полезно, если б группа ученых Вашей организации обратилась к литераторам с вопросом: почему в их произведениях они почти не дают фигур, характеров, типов деятелей науки, а если дают, то — неудачно?
Организующее влияние постановки такого «вопроса в лоб» для Вас, разумеется, ясно, и я очень прошу Вас, дорогой Алексей Николаевич, поставить этот вопрос.
Если я поставлю его — это не будет иметь успеха, я — «свой», литератор, и меня уже не стыдятся. А нужно, чтоб хоть немножко устыдились.
Вот мои просьбы. Это — просьбы к науке о помощи литературе. Она у нас еще не имеет того значения, какое должна иметь, и нам грозит весьма оригинальная, но невеселая возможность — увидеть читателей более грамотными, чем писатели. Сердечно жму руку Вашу.
М. Горький
22. III. 34.
1115
А. П. ВАСИЛЬЕВУ
30 марта 1934, Москва.
Андрей Парфенович,
получил я твое письмо и отлично вспомнил тебя, Басаргина, Курнашова, Ковшова, сторожа Черногорова и почти всю братию на снимке, присланном тобою. Не помню только двух крайних с левой стороны.
Значит — живем еще, Парфеныч? И ведь не плохо начали жить и с каждым годом все лучше будем, — растут в стране огромные силы! А помнишь, как вы, черти клетчатые, издевались надо мной, высмеивали меня, когда я говорил, что хозяевами жизни должен быть рабочий народ? Только один Черногоров замогильным басом откликался: «Верно». Он понимал, что, если к умным рукам пристроить умную голову, — можно повернуть жизнь как следует. Вот и повернули!
Хорош народ у нас, Парфеныч! Есть, конечно, немало лентяев, жуликов, лодырей, а — в общем — удивительно хороший народ!
Крепко жму руку, старый приятель, желаю доброго здоровья.
Максимыч,
он же — М. Горький
Помнишь, как машиниста водокачки комары заели?
1116
РОМЭНУ РОЛЛАНУ
21 апреля 1934, Москва.
Дорогой друг мой,
да, это — правда, я очень редко пишу Вам и весьма смущен тем, что Вы товарищески указали мне на это. Однако Вы ошибетесь, если подумаете, что этим знаменуется понижение моего желания писать Вам, делиться мыслями с Вами.
Я часто думаю: надо написать Роллану, следует сообщить ему о том или об этом, но я — как все активные люди, как и Вы, дорогой мой, — живу в непрерывных вихрях различных волнений.
События в Вене, приезд к нам Димитрова с товарищами, позорное дело Ставиского, все более откровенный цинизм японской военщины, эпопея «Челюскина», литературные споры, выявления пошлости, двоедушия и лицемерия мелких паразитов литературы и еще многое, — поглощая мое время, не дает мне возможности поделиться мыслью с Вами. А пресса, сообщая о выступлениях Ваших, успокаивает: Ромэн Роллан «в полной боевой форме», на пути, мужественно избранном его волей.
Успокаивает и то, что рядом с Вами Мария Павловна. Я почти не знаю ее лично, но очень много слышал о ней хорошего и, право, рад, что около Вас такой ясный человек, «умная душа».
Занят я множеством работы до смешного и даже — до неприличия: в Малом театре с начала сезона идет моя пьеса «Враги», а я ни одного раза не был на репетициях и еще не видел спектакля. Артисты, конечно, обижены.
Написал, между прочим, маленькую брошюрку, посылаю ее Вам. Ее издали для колхозов тиражом в полмиллиона, и это — уже мало в стране, еще недавно — полуграмотной.
Вышел и моментально исчез Ваш 15-й том.
Очень прилично издаются Стендаль, Бальзак, скоро пошлю Вам альбом отличных рисунков Боклевского к роману «В лесах» земляка моего Андрея Печерского и для М[арии] П[авловны] — «Евгения Онегина» в издании «Академии».
Через два года — 100-летие смерти Пушкина, память поэта намерены почтить достойно его. Организуется университет его имени, специально посвященный изучению истории фольклора и литературы всех народов, эпох, это давняя моя мечта.
Кадры литераторов непрерывно пополняются талантливой молодежью, общий порок которой — отсутствие исторических знаний, а также слабость техники. Эти пороки и заставили меня снова поднять вопрос о необходимости повышения качества литературы.
Рост количества талантливых людей продолжает удивлять меня. Расскажу такой факт: в один из колхозов Нижней Волги является уроженец местной деревни, парень 23-х лет. Он — сирота, с детства — «беспризорник», бродяга. Крестьяне встретили его недружелюбно, однако — людей всюду не хватает, и он получил работу. В первый же год он предложил колхозникам электрифицировать деревню. Не поверили, но сказали: попробуй! Результат: деревня была освещена. В тот же год беспризорник Минаев соединил все избы мужиков радиотелефоном, и старики стали снимать
