Короли рая - Ричард Нелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бирмун посмотрел на меч парня, топор его отца и подметил, как привычно они оба носят оружие. Он оглядел загроможденную комнату и узкие проходы между ящиками, столами и стульями. Затем он осознал и чуть не рассмеялся. Эта комната ждала его, и Бирмун с удовольствием подумал, что, возможно, это единственный раз, когда он почувствовал себя вождем.
– Передай своему пророку, – сказал он девчонке достаточно громко, чтобы услышали все, – привет от сыновей Имлера.
Она что-то замямлила, скорее всего говоря: «Да, конечно…» – и соглашаясь с тем, что он сказал, – что угодно, лишь бы уйти. Затем он подтолкнул ее к отцу и, отведя назад свой клинок, распилил плоть и хрящи, затем поставил ногу ей на спину и пихнул ее вперед. Струи крови усеяли его лицо, забрызгав ближайшую стену.
Ответной реакции он ждать не стал. Он бросился на сына и потянулся к его руке, зная, что пространства слишком мало, чтобы нормально махать таким оружием, и отбросив любые мысли о взятии в плен.
Другие мужчины кричали и дрались, но Бирмун это игнорировал. Юноша поймал умирающую девочку одной рукой, но Бирмун удерживал другую и наносил удары ножом, пробивая грудь врага, выдирая железный клинок и тут же вонзая снова. Зарезая паренька, он увидел, что за одеждой и гонором скрывается всего лишь мальчик. Ему не больше четырнадцати.
Когда юноша попытался поднять свой тяжелый меч и не смог, он замер, уставившись на Бирмуна так, будто наблюдал не свою собственную смерть, – и хрюкнул, когда нож пронзил его шею чуть выше ключицы. Бирмун услышал ужас в криках отца, который пытался протиснуться на помощь своему сыну, но ему мешали «ночные люди». Они бились за свои жизни в дверных проемах, кололи и отталкивали всё, что пыталось войти.
Когда мальчик упал, Бирмун увидел сзади еще одного. Ему было лет десять, и он держал мясницкий нож. Бирмун убил и его, ударяя о стену и вонзая нож ему в живот. Затем он протиснулся в комнату с очагом и увидел двух женщин, держащих младенцев-сыновей. Обездвиженные, они взглянули на его лицо, а он взял кочергу из огня и бил их, пока они кричали.
Ему показалось, он услышал: «Помогите нам!» – и ощутил, как его разум обвила огненная змея, разгораясь до самых истоков детства, когда он кричал, пока его отец истекал кровью на улице.
«Никто не придет, – хотелось ему заорать, – никто никогда, никогда не придет!» Но он не мог перестать размахивать длинной зазубренной кочергой, а прерывистое дыхание лишало его слов.
– Бирмун.
Он остановился и, оглянувшись, увидел своих братьев, залитых кровью, смотрящих на него из дверного проема.
– Нам пора идти. Один из стражей удрал.
Он уронил кочергу и развернулся, не глядя на состояние женщин или их младенцев и думая, что должен испытывать страх, и стыд, и ужас, но ничего не чувствуя. Но я не хочу смотреть на них, я не хочу видеть.
– Мы возьмем головы, – сказал он, возвращаясь к трупу мальчика и нагибаясь, чтобы приняться за дело. – Берите отца. – Он скомандовал не глядя, и его братья медленно ушли.
Бирмун слышал, как его люди забирают свои жуткие трофеи. В этом не было ничего нового – они разрезали десятки трупов на куски и раскидали их по канавам и полям, но почему-то при свете это ощущалось иначе. Бирмун только надеялся, что Дала этим удовлетворится.
Он засунул головы в пеньковые мешки для картофеля, затем снова надел маску, высматривая вероятную опасность у черного хода. Ему пришлось перешагнуть через два трупа: тоже мальчики, тоже сыновья-подростки – должно быть, любовались огнями вместе с отцом и вернулись вместе, чтобы умереть от рук «ночных людей». Оба были безоружны.
Но у нас не было выбора. Они увидели нас и дали отпор, и это ради Далы и Богини. У нас не было выбора.
Вместе с братьями он вышел в огород и на кирпичную дорожку, ведущую к открытой изгороди, услышал возгласы людей, заполонивших улицы, затем распахнул переднюю дверь дома мертвеца.
– Сзади! Их трое!
Дорогу на Север преградили мужчины с отменными мечами и луками. Одна стрела просвистела мимо Бирмуна и вонзилась в свежеокрашенный березовый забор.
– Бегите, – прошептал он и бросился к переулкам, зная, что слуги вождя никогда бы даже не ступили в круговой участок – зная, что для таких людей, как Бирмун и его братья, в мире нет ничего безопаснее грязи, темноты и позабытых вещей.
* * *
Дала запаниковала, потеряв нож из виду. Ей удалось схватить демона за руку и выбить его из равновесия, но тот снова оказался на ногах, и они боролись, а затем упали на край площадки.
Все слова и мысли покинули Далу. Осталась лишь холодная твердость камня и железа.
Она упала боком, ударившись бедром, затем плечом, не удержав равновесия с занятыми руками, и существо упало вместе с ней, пыхтя и обдавая ее лицо волнами смрадного дыхания. Его кожа была маслянистой и скользкой на ощупь.
Голова откинулась назад, когда существо дернуло за ее длинные волосы, но Дала не пыталась обороняться.
Боль – ерунда, волосы – ерунда, важен только нож. Она увидела его: тот валялся рядом с ними, оброненный при падении. Она позволила существу ударить ее краем головы о камень, впиваться когтями ей в лицо и тыкать в глаза, пока она отползала – это не имело значения.
Она расставила ноги для опоры и переместила руку, освобождая место для разворота. Существо душило ее, затем выкрутило ее руку и попыталось заломить ей за спину. Дала не противилась. Был только камень и еще несколько дюймов расстояния, которое ей нужно проползти, пока с ее пальцев не прольется смерть, – а затем она вскрикнула от боли и триумфа, когда ее кисть скользнула вдоль пронзенной сорняками плиты и ухватилась за спасительный острый металл.
Существо завопило и швырнуло ее о площадку, вздернув ее руку за спиной с такой силой, что Дала подумала, не сломаны ли кости. Но она пережила своего отца, и голод, и Южные зимы, и волка. Она не собиралась умирать здесь.
Дала развернула нож так, чтобы лезвие смотрело назад, и осязала вес демона у себя на спине и расположение его ног. Она позволила своему зажатому предплечью сместиться еще дальше, и новая вспышка огня пронзила ей все тело, когда изогнулся сустав. А затем она со всей силы ударила демона в бедро.
Нож остановился,
