Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

— Сахару побольше? — спросила она.

— Нет… Благодарю, довольно.

Он снова опустился в старое кресло; и, взяв предложенную ему чашку из простого фарфора с голубой каемочкой, вспомнил великолепный сервиз Крафта, старый веджвуд, огненного цвета с золотом. Бедная Мария Эдуарда! Такая изящная — и погребена среди этого вульгарного репса; а ее прекрасные руки вынуждены касаться этих отвратительно безвкусных вещей матушки Кружеса!

— Где же находится этот дом? — осведомилась Мария Эдуарда.

— В Оливаесе, совсем близко от Лиссабона, час езды экипажем…

И Карлос описал ей подробно местоположение дома и, глядя ей в глаза, добавил с тревожной улыбкой!

— А ведь я готовлю дрова для костра, на котором сам же сгорю!.. Вы переедете туда, наступит жара, и как тогда можно вас увидеть?

Мария Эдуарда взглянула на него удивленно!

— Но что вам стоит приехать туда, ведь у вас свои лошади и коляска и вы ничем особенно не заняты!

Итак, она полагает само собой разумеющимся, что он станет посещать ее в Оливаесе так же, как в Лиссабоне! И разве возможно не продлить прелести их отношений, которые, несомненно, обретут еще большую пленительность в деревенском уединении? Пока он допивал чай, он словно перенесся уже в тот дом; тамошняя мебель, деревья в саду уже принадлежали ему, принадлежали ей. И Карлос с восторгом рисовал Марии Эдуарде сельскую тишину, аллею, обсаженную акацией, великолепие столовой с окнами, выходящими на реку.

Она слушала его как зачарованная.

— О! Это — моя мечта! Теперь я стану с волнением ждать, сбудутся ли мои надежды… И когда же я получу ответ?

Карлос взглянул на часы. Сегодня уже поздно ехать в Оливаес. Но завтра рано утром он отправится для переговоров с хозяином дома, его другом…

— Сколько вам из-за меня хлопот! — сказала она. — И чем только я смогу отблагодарить вас!

Она замолчала, но ее прекрасные глаза на мгновение, как бы прильнув к глазам Карлоса, забылись и невольно выдали тайну ее сердца.

Он проронил:

— Что бы я для вас ни сделал, лучшей платой за все был бы еще один подобный взгляд…

Лицо Марии Эдуарды залилось ярким румянцем.

— Не говорите так…

— Да разве мне нужно говорить? Разве вы не знаете, что я люблю вас, люблю вас, люблю вас!

Она резко поднялась, он — тоже, и оба они молча застыли, вперив в друг друга взоры, полные смятения, словно вознесенные и парящие где-то во вселенной в ожидании развязки своих судеб… Наконец с трудом, почти лишаясь последних сил и как бы отстраняя его жестом трепещущих рук, она произнесла:

— Послушайте! Вы не можете не понимать моих чувств, но послушайте… Пока не поздно, я должна вам непременно сказать…

Карлос видел, как она дрожит, как она побледнела… Но он не слышал ее слов и не понимал их. Он был ослеплен сознанием, что его любовь, таимая до сих пор глубоко в сердце, вырвалась наконец, ликуя, и, легко пройдя сквозь мнимо твердый мрамор прекрасной груди, ударилась о ее сердце и высекла в нем ответное пламя… Он видел, как она дрожит, он видел, что она его любит… И, со строгой торжественностью вступая в права владения, он медленно взял ее руки в свои, и она не отняла своих рук, вдруг покорившаяся, ослабевшая, побежденная. И Карлос целовал ее руки, то одну, то другую, то ладони, то пальцы, тихо шепча:

— Любовь моя! Любовь моя! Любовь моя!

Мария Эдуарда клонилась все ниже и почти упала в кресло; и, не отнимая рук, обратила на него взгляд, полный любви и затуманенный слезами; потом проронила чуть слышно и умоляюще:

— Но я должна непременно вам что-то сказать!..

Карлос опустился на колени возле ее ног.

— Я знаю, что вы хотите мне сказать! — с жаром воскликнул он, приближая лицо к ее лицу и не давая ей говорить: он не сомневался, что угадал правильно. — Не трудитесь говорить, я все знаю. Я столько раз думал об этом! Вы мучаетесь тем, что любовь, подобная нашей любви, может превратиться в пошлый адюльтер… Но с той минуты, как я сказал вам о моей любви, вы — моя жена перед богом…

Она, отодвинувшись, посмотрела на него с каким-то смятенным выражением и словно не понимая. Карлос сжимал ей руки, желая перелить в нее всю обуревавшую его страсть, и продолжал еще тише:

— Когда я думал о нас, я мечтал, что мы станем жить друг для друга, вдали отсюда, вдали от всех; все наши нынешние связи будут разорваны, и, чтобы уберечь нашу любовь от людских наветов, мы уедем в какое-нибудь уединенное место и поселимся там навсегда… Мы увезем с собой Розу — разве мы можем с ней расстаться… И станем жить втроем, совсем одни, и будем счастливы!

— Боже мой! Мы должны бежать? — прошептала она изумленно.

Карлос поднялся с колен.

— А как нам еще поступить? Как мы еще можем поступить, не запятнав нашей любви?

Мария не отвечала: она сидела неподвижно, подняв к нему бледное как воск лицо. Но было похоже, что какая-то неожиданная и тревожная мысль мало-помалу зарождается в ней, подчиняя себе все ее существо. Ее расширенные глаза светились беспокойным блеском.

Карлос хотел сказать ей… Но легкий шум шагов по ковру гостиной остановил его. Домингос вошел, чтобы унести чайный поднос; оба они, потрясенные жаркой бурей страсти, не могли дождаться, пока он соберет пустые чашки; его домовитое хождение казалось им бесконечным. Мария Эдуарда, не выдержав, укрылась за кретоновыми шторами и стала смотреть в окно. Карлос присел на софу, перелистывая дрожащими руками иллюстрированный журнал. В голове у него все путалось, он с трудом понимал, где он находится… Еще вчера, еще несколько минут тому назад, он в разговоре с ней церемонно называл ее: «Моя дорогая сеньора»… Один взгляд — и вот они уже должны бежать вместе, и она отныне — высший смысл его жизни, тайная жена его сердца.

— Что-нибудь еще угодно вашей милости? — спросил Домингос.

Мария Эдуарда ответила, не поворачиваясь:

— Нет.

Домингос вышел и притворил за собой дверь. Мария Эдуарда медленно приблизилась к Карлосу: он ждал ее, протягивая к ней руки. Все ее тайные сомнения растворились в порыве нежности. И все же она вновь заколебалась перед лицом страсти, готовой полностью завладеть ею, и с необъяснимой печалью прошептала:

— Но вы так мало знаете меня!.. Так мало! А хотите все разрушить и соединиться со мной навеки…

Карлос, взяв ее за руки, мягко усадил рядом с собою:

— Я знаю вас достаточно, чтобы ценить превыше всего на свете и чтобы любить вас всю жизнь!

Мария Эдуарда задумчиво молчала, словно пытаясь унять последние сомнения, все еще не покинувшие ее сердца. Потом из груди ее вырвался протяжный вздох:

— Пусть будет так! Пусть будет так… Я хотела вам кое-что сказать, ну да ладно… Лучше так!..

Как мы можем еще поступить? — вновь спрашивал Карлос, сияя улыбкой. Это единственно достойное их серьезное решение… И не следует тревожиться; они любят друг друга, верят друг другу беспредельно; он — богат, а мир — велик…

И она повторяла, теперь с уже большей твердостью, — видно было, что решение это все глубже укоренялось в ее душе и она готовилась подчиниться ему вся и навсегда:

— Пусть будет так! Так лучше!

Минуту они молчали, в немом восторге глядя друг на друга.

— Скажите мне по крайней мере, что вы счастливы, — проговорил Карлос.

Она обняла его, и губы их слились в глубоком, нескончаемом, но почти бесплотном из-за ощущаемого ими ликования поцелуе. Потом Мария Эдуарда подняла ресницы и сказала ему совсем тихо:

— Прощайте, оставьте меня одну, идите.

И Карлос, взяв шляпу, вышел.

Карлос приехал в Оливаес на следующий день рано утром, когда Крафт, который уже с неделю не появлялся в «Букетике», прогуливался перед завтраком в саду. Обменявшись рукопожатьем, они поговорили об Эге и о возвращении Коэнов. После чего Карлос, обведя широким жестом сад, дом и все до самого горизонта, спросил, смеясь:

— Хотите продать мне все это, Крафт?

Тот, держа руки в карманах, даже глазом не моргнул и ответил:

— Сделайте милость, распоряжайтесь…

И они тут же договорились — на буксовой дорожке, среди цветущих гераней.

Крафт уступил ему свое собрание антикварной и современной мебели за две с половиной тысячи фунтов; он оставил себе лишь несколько редких вещей: они относились к эпохе Людовика XV и должны были стать частью его новой, более однородной коллекции. А поскольку в «Букетике» негде было разместить все это обширное собрание, Крафт сдал Карлосу на год дом в Оливаесе вместе с садом.

Затем они сели завтракать. Карлос ни секунды не думал об огромных затратах, которые он произвел лишь затем, чтобы предоставить этот дом на два оставшихся коротких летних месяца Марии Эдуарде, хотя она была бы рада простому коттеджу с маленьким садиком. Напротив! Проходя по комнатам и озирая их хозяйским глазом, он находил все слишком убогим для нее и уже замышлял отделать и обставить кое-что заново в согласии с более изысканным вкусом.