Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

— Скажи мне, Эга, кто такой этот Соуза Нето, который допытывался у меня, есть ли в Англии писатели и поэты?

Эга посмотрел на него с изумлением:

— И ты не догадался? Не определил? Не уяснил себе тут же, кто в нашей стране способен задать подобный вопрос?

— Не знаю… Многие способны…

Эга, довольный, выпалил:

— Он управляет одним важным государственным департаментом!

— Каким?!

— Каким? Да, правда, каким же? Вспомнил: Департаментом народного образования!

На следующий день в пять часов Карлос, чье свидание с графиней в доме ее тетки было невыносимо затянуто ее нескончаемыми поцелуями, летел в коляске на улицу Святого Франциска, то и дело глядя на часы в опасении, что Мария Эдуарда в такой ослепительный, но нежаркий летний день могла, не дождавшись его, уехать на прогулку. И в самом деле у дверей ее дома стоял наемный экипаж; Карлос, перепрыгивая через ступеньки, проклинал и графиню, и еще больше самого себя, столь слабого и малодушного, позволившего вновь опутать себя этими назойливыми объятьями, с каждым разом все более тягостными и уже не вызывавшими в нем ответного волнения.

— Сеньора только что приехала с прогулки, — сказал ему Домингос; он уже три дня как возвратился из своей деревни и всегда встречал Карлоса улыбкой.

Мария Эдуарда, еще в шляпе, сидела на софе, стягивая перчатки: она слегка покраснела и молвила ему с ласковым упреком:

— Я вас ждала более получаса, прежде чем уехать… Нехорошо… Я уж вообразила, что вы нас покинули!

— Почему? Что, мисс Саре хуже?

Она посмотрела на него с шутливым возмущением. Ну вот, мисс Сара! Мисс Сара превосходнейшим образом поправляется… Но теперь его ждут здесь не как врача, а как друга; в нем здесь нуждаются.

Карлос, не находя слов от охватившего его смятения, подошел к Розе, которая перелистывала за столом новую книгу с картинками; нежность и беспредельная благодарность переполняли его сердце; и, не осмеливаясь излить их перед матерью, он обратил их на дочь, долго и трепетно гладя ее головку.

— Эту книгу мне сегодня купила мама, — сказала Роза, не отрываясь от картинок. — Я тебе потом расскажу… Это разные истории про животных.

Мария Эдуарда встала и принялась не спеша развязывать ленты у шляпы.

— Не хотите ли выпить с нами чашку чая, сеньор Карлос да Майа? Я просто умираю от желания выпить чашечку. Какой чудный день, не правда ли? Роза, расскажи про нашу прогулку, пока я пойду сниму шляпу…

Карлос, оставшись с Розой наедине, сел рядом с ней и, отведя ее ручки от книги, взял их в свои.

— Мы были на бульваре Звезды, — стала рассказывать девочка. — Но мама не захотела погулять там подольше: она боялась, что ты не застанешь нас дома.

Карлос поцеловал, одну за другой, маленькие ручки Розы.

— И что же ты делала на бульваре? — со счастливым вздохом спросил он ее.

— Бегала на роликовых коньках: у меня новые ролики…

— Хорошие?

— Ерундовые.

Ерундовые! Кто научил ее такому некрасивому слову?

Роза улыбнулась. Это Домингос. Домингос знает много забавных слов… Он говорил, что Мелани — штучка. Домингос такой шутник.

Карлос принялся вразумлять ее: такая милая девочка, в таких красивых платьицах не должна говорить подобных слов. Их говорят только всякие оборванцы.

— Домингос не оборванец, — возразила Роза строго.

Но тут же она вспомнила о другом, захлопала в ладоши и, забравшись к Карлосу на колени, сияя улыбкой, продолжала:

— Он принес мне с рынка сверчков! Домингос принес мне сверчков… Ты знаешь! Ниниш так их боится! Ужасно! Я никогда не видела, чтобы она так пугалась! — и, снова став серьезной, добавила: — Мама так ее балует… Просто беда!

Мария Эдуарда, приведя слегка в порядок свой туалет и прическу, вернулась в гостиную; услыхав слова Розы, она пожелала узнать, кого это мама испортила своим баловством… Ах, Ниниш? Бедная Ниниш, как раз сегодня утром она была наказана!

Роза залилась смехом и снова захлопала в ладоши.

— Ты знаешь, как мама ее наказывает? — восклицала она, дергая Карлоса за рукав. — Знаешь?.. Она говорит ей строгим голосом по-английски: «Bad dog! Dreadful dog!»[104]

Роза была необыкновенно мила, когда произносила эти слова, подражая суровому голосу матери, и поднимала пальчик, грозя Ниниш. Бедная Ниниш, вообразив, что ее снова «наказывают», пристыженная, залезла под софу. И Розе пришлось подползти на коленках по тигровой шкуре к софе, вытащить Ниниш и долго успокаивать ее, обнимая и твердя, что она хорошая собака, красивая собака и что Роза просто повторяла мамины слова…

— Поди дай ей воды, она, верно, пить хочет, — сказала дочери Мария Эдуарда, направляясь к своему красному креслу. — И вели Домингосу, чтобы он подал нам чай.

Роза с Ниниш убежали. Карлос занял свое обычное место в репсовом кресле у окна. В первые мгновенья от какой-то новой близости, возникшей между ними, наступило неловкое молчание. Мария Эдуарда нарушила его, пожаловавшись на жару, и рассеянно развернула вышиванье; Карлос продолжал молчать, как будто все слова, которые готовы были, но не осмеливались сорваться с его уст, в этот день утратили свою надобность, ибо он почти твердо знал, что, как бы она ни закрывала перед ним свое сердце, все эти слова угадываются ею.

— Этому вышиванью, похоже, не будет конца! — промолвил наконец Карлос, желая вновь видеть ее, как всегда, спокойной и погруженной в свое рукоделие.

Разложив вышиванье на коленях, она ответила, не поднимая глаз:

— А разве все нужно заканчивать? Величайшая радость в том, чтобы делать, не правда ли? Сегодня стежок, завтра еще один — и уже что-то сделано… А зачем все непременно доводить до конца?

Тень прошла по лицу Карлоса. В том, что было сказано ею и касалось всего-навсего рукоделия, он почувствовал неутешительное сходство со своей любовью, любовью, которая заполняла его сердце, как стежки — канву: и то и другое делалось теми же самыми белыми прекрасными руками. Неужели она хотела держать его здесь, подле себя, подобно нескончаемому вышиванью, с его все возрастающей и незавершенной любовью, хранить в корзинке для шитья лишь затем, чтобы рассеивать скуку уединения?

И Карлос ответил, волнуясь:

— Вы не правы. Есть вещи, которые существуют, лишь будучи завершенными, и дают счастье лишь тем, кто не боится этого.

— То, что вы говорите, слишком мудрено для меня, — проговорила она, краснея. — И слишком загадочно…

— Вы хотите, чтобы я выразился яснее?

В эту минуту Домингос, приподняв портьеру, объявил, что пришел сеньор Дамазо.

Мария Эдуарда сделала нетерпеливый жест:

— Скажи, что я не принимаю!

Замолчав, они вскоре услыхали, как хлопнула дверь. Карлос забеспокоился, вспомнив, что Дамазо, проходя по улице, не мог не видеть его коляски. Боже! Что станет болтать теперь это злопамятное ничтожество, да еще униженное отказом принять его! В это мгновенье само существование Дамазо стало для Карлоса угрозой его любви.

— Вот еще одно неудобство этого дома, — сказала Мария Эдуарда. — Рядом с Клубом, в двух шагах от Шиадо, он слишком доступен для докучливых визитеров. Почти целыми днями мне приходится отражать их натиск! Это невыносимо.

И, осененная внезапной мыслью, она отбросила вышиванье в корзинку и сказала, сложив руки на коленях:

— Я хотела вас спросить… Нельзя ли где-нибудь снять домик, коттедж, где можно было бы провести летние месяцы? Розе это пошло бы на пользу! Но я никого не знаю и не знаю, кто бы мог мне посоветовать…

Карлос сразу же подумал о славном домике Крафта в Оливаесе — он уже вспоминал о нем однажды, когда Мария Эдуарда как-то в разговоре с ним обмолвилась о своем желании поселиться за городом. Кстати, в последнее время Крафт вновь, и весьма решительно, говорил ему о своем намерении продать дом и отделаться от собранной им коллекции. Превосходное жилище для нее — деревенское и вместе с тем изящное и столь отвечающее ее вкусам!

Карлос не мог устоять перед искушением:

— Я знаю один дом… Он расположен в прекрасном месте и так вам подходит!

— И он сдается?

Карлос ответил без запинки:

— Да, можно договориться…

— Ах, как замечательно!

Она сказала «как замечательно», и Карлос уверился, что было бы недостойным и низким обманом, заронив в ней надежду, не осуществить ее со всем доступным ему рвением.

Домингос вошел с чайным подносом. И пока он сервировал чай на маленьком столике возле окна, где сидела Мария Эдуарда, Карлос, встав, прошелся по гостиной, размышляя о том, что следует немедленно переговорить с Крафтом, купить у него коллекцию, снять дом на год и предложить его Марии Эдуарде на летние месяцы. В эту минуту он не думал ни о возможных затруднениях, ни о деньгах. Он видел только, как она радуется, гуляя с малышкой в зеленом саду. И представлял ее себе еще более прекрасной на фоне ренессансной мебели, строгой и благородной.