Второй сын - Эми Хармон

Кучер хромал им навстречу, так и не выпустив хлыста, зажимая рукой левый бок, но Гисла с ужасом принялась оглядывать побоище в поисках Хёда. Когда карета упала, она, не удержавшись, выкрикнула его имя, но теперь больше не смела его позвать.

Одна из лошадей сломала ногу, другая – шею. Еще две лошади так и стояли в упряжке, ожидая, пока их распрягут, и как ни в чем не бывало щипали траву. Прямо за ними открывалась страшная картина побоища.

Трое мертвецов так и свисали с деревьев, щетинясь застрявшими в груди стрелами, но большая часть убитых лежала внизу, целыми грудами, и среди мертвых разбойников то тут, то там виднелись и воины короля. Почти сразу Гисла заметила посох Хёда – он торчал из земли, словно дротик, глубоко вонзившись в грязь заостренным концом, и она бросилась к нему, выдернула и только потом заметила самого Хёда. Он шел к ней от опушки леса, весь в грязи, осторожно прокладывая себе путь среди трупов.

Но тут их с Альбой заметили и окружили воины короля, спешившие убедиться, что они целы и невредимы, и она на время потеряла Хёда из виду.

– Северянин пытался нас предупредить. Но мы его не послушали, – сознался кучер начальнику королевской стражи. – Я думал, он устал, хочет ноги размять, облегчиться, а грязь была такая глубокая, что останавливаться было нельзя.

– Засаду устроили северяне? – с подозрением спросил кто‐то. – Быть может, он с ними в сговоре?

– Северяне отплыли из Берна два дня тому назад, – отрезала Гисла. – А мы выехали еще раньше. Как же они, не имея лошадей, сумели нас обогнать и устроить засаду? Я тоже слышала, как слепой воин просил вас остановиться.

Увидев, что воин устыдился, Гисла прикусила себе щеку изнутри, не желая сказать слишком много. Король проталкивался сквозь ряды своих стражей, раздавая приказы, требуя ответов, и все вокруг принялись обсуждать произошедшее.

– У них нет клана, – предположил кто‐то еще. – Это если судить по одежде.

– Они из Берна, – сказал Хёд, выходя из толпы.

Король обернулся к нему, а его люди расступились, чтобы дать Хёду дорогу. Гисла шагнула вперед, посохом помогая себе расчистить путь. Подойдя к Хёду, она взяла его за руку и вложила в нее рукоять посоха.

Он чуть скривился, словно ее прикосновение причинило ему боль, и она сразу отступила, боясь, что ее внимание привлечет к нему ненужный интерес. Лицо у него было все в ссадинах, один глаз вспух и не открывался, но двигался он так, словно не был серьезно ранен. Казалось, что кровь у него на одежде принадлежала не ему, а его обидчикам.

– Откуда ты знаешь, что они из Берна? – напустился на него начальник стражи.

Хёд указал посохом на израненного пленника, которого привязали к стволу дерева. Тот был грязен и бледен, и жить ему оставалось совсем недолго.

– Он сказал мне, что они бернцы.

– И ты ему поверил? – вскинулся начальник стражи.

– Он говорит как бернец, от него пахнет бернцем, и, полагаю, с виду он тоже истинный бернец, – сухо отвечал Хёд. – Быть может, среди них и затесалось несколько людей без кланов, но только бернцы знали, что мы пойдем этой дорогой. Быть может, они решили убить горстку солдат, забрать повозки и захватить женщин, чтобы потом их продать.

– Айдан из Адьяра говорил, что бернцы нападают на его приграничные деревни, – вмешалась Альба. – Он утверждал, что и в Долфисе творится то же самое. С северянами они воевать не хотят, зато охотно грабят соседей. – Стоявшие вокруг нее воины неловко зашевелились, но возражать не стали.

– Вздернуть их всех, – велел Банрууд. – И раненых, и мертвых.

Бежать было некуда, негде укрыться от жуткого зрелища, и Гисла с Альбой пошли к раненым воинам короля, желая помочь одним и стараясь не смотреть на страшные, смертельные раны других. Воины Банрууда потащили живых и мертвых бернцев к деревьям, в кронах которых те прятались, и принялись вешать их, одного за другим, в назидание шайкам воров и злодеев, которые решат совершить что‐то подобное.

Видя, какая горькая участь их ждет, двое раненых бернцев вдруг ринулись вперед, к королю, – тот стоял рядом с Хёдом, спиной к своим воинам, занятым изуверской работой.

Гисла не поняла, был ли то чистый инстинкт или чувство долга, но Хёд хлестнул посохом им по ногам и сбил первого нападавшего наземь. Второй злодей оказался хитрее – он увернулся от посоха и бросился на короля. Хёд крутанулся на месте и нанес несколько сильных, уверенных ударов по плечам и рукам бернца. Тот повалился на землю, ударился головой и потерял сознание, но в этот миг его товарищ сумел вновь подняться на ноги и метнул в Банрууда нож. Хёд остановил нож на лету и, ухватив посох обеими руками, воткнул его заостренный конец в спину бернца, тем самым сорвав покушение на жизнь короля.

Хёд, кривясь, высвободил свой посох, а воины короля завопили от изумления… и принялись ему хлопать.

Альба прикрыла глаза, а Гисла отвернулась, не желая смотреть на еще одно убийство, но услышала, как король благодарил Хёда голосом, в котором сквозили потрясение и восторг.

– За сегодня ты трижды спас меня, слепой воин. Пожалуй, король Севера сослужил мне хорошую службу. Ни за что не поверил бы этому, если бы не видел своими глазами.

– Твоя правда, государь! – не скрывая восторга, выкрикнул начальник стражи.

Но Хёд не сказал ни слова.

* * *

Карета была разбита, часть лошадей погибла, а часть разбежалась, и потому раненых повезли верхом, а Хёд и почти все остальные, включая и Гислу с принцессой, пошли дальше пешком. Женщины наотрез отказались сесть в седло вместе с королем или его людьми. Они насмотрелись на смерть, на море пролитой крови, и теперь им хотелось держаться подальше от мужчин, быть только друг с другом. Хёд заметил, в какой ужас пришла Гисла, когда он убил двух бернцев. Это его задело… и выбило из колеи.

Потрясение от внезапной засады оказалось настолько сильным, что вскоре король уже выбрал поляну у реки и велел каравану остановиться, поставить повозки в круг и разбить лагерь под их защитой. Хёда послали охранять женщин, пока те мылись: поскольку он был слеп, то подходил для этой роли куда лучше всех прочих мужчин.

Его черед вымыться наступит лишь много позже, когда лагерь уснет, но ему не терпелось отмыться от грязи. Хлыст кучера оставил длинный рубец, тянувшийся от носа до самого правого уха, а лоб был весь в царапинах от колючих кустов.