Драконий Катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Я сглотнул, соображая, насколько же она могущественна, что знает даже о моей шалости. Ильмасса склонилась к моему уху и горячо пробормотала:

— Сладкому Террору всегда найдется уютное ложе в моих скромных покоях…

Я ощутил волну жара по всему телу и уже хотел ответить хвостатой что-нибудь резкое, когда она с довольным видом то ли хохотнула, то ли мурлыкнула. От этого звука захотелось зашипеть. Бежать! Немедленно бежать отсюда! Пора уносить ноги из вертепа… А то ведь соглашусь же на такое заманчивое предложение. Ох, соглашусь.

Глава 5

НОКИЛ (ЛИОНЕЛЬ)

КРИКИ ПАМЯТНЫХ ЧАЕК

Странная сумасшедшая эльфийка, которую они выловили из моря, все никак не желала уходить из его головы. Нокил поежился, ловя плечами мелкий дождик, сыпавшийся с серого неба. Утопленница вообще завладела его вниманием сразу. Утонченная фигура, пышная грива светлых волос, мягкие линии лица, завораживающие глаза… И почему-то возникло ощущение, что путешественница, облаченная в дорожный костюм, была ему знакома. Это вызывало странные чувства. В какой-то момент приемный гарпий поймал себя на почти непреодолимом желании обнять бледную, растерянную странницу. Но уже через секунду в душе проснулся дикий, почти животный страх, от которого заболела грудь в районе вытянутого шрама, о происхождении которого за все прошедшие годы жизни среди гарпий ему никто так ничего и не сказал. Нокил поджал губы, наблюдая за мирно спящей эльфийкой. Он, хоть и настаивал всегда, что является гарпием, отдавал себе отчет, что никак не похож на представителей своей семьи…

…Под синим небом на искрящихся волнах качается белоснежный корабль с зелеными парусами. И какая-то эльфа машет ему, Нокилу, с палубы обеими руками…

Пораженный Нокил оцепенел. Вновь всплывший клочок воспоминаний заставил его вперить взгляд в спящую спасенную. Одно лицо… У нее ТО САМОЕ лицо! Память заворочалась, пробуждаясь лоскутами картинок из прошлого.

Яхта носила гордое название «Буревестник» и принадлежала семье Тристании. Неожиданное приглашение старшей жены прошвырнуться по волнам и послушать музыку моря донельзя обрадовало барда.

Барда? Нокил испуганно уставился на свои ладони. Эти пальцы когда-то играли музыку?

— Эй, Лионель! — Веселый голос Трис вырвал Лионеля из задумчивого созерцания плещущих у борта волн. Он вскочил на ноги и принял в объятия нервно-веселую супругу. Сегодня поведение Тристании почему-то казалось поэту скорее испуганным и дерганым, чем простым и исполненным радости. Это нисколько не шло герцогине, но мало ли какие проблемы могут быть у родственницы правящего дома эльфийского королевства. Трис замученно вздохнула и сказала:

— Сегодня сложный день, дорогой. Прости, что все так спонтанно. Я хочу отдохнуть где-нибудь в уединении… С тобой.

— Тогда поплыли в нашу бухту? — предложил Лионель и легонько поцеловал жену.

Та расслабленно выдохнула и положила голову на плечо поэта.

— Заодно оценишь мое новое творение, — улыбнулся Лионель. — Я его сочинил на последнем балу. Когда ты вошла в зал, мне показалось, что вижу тебя впервые… И снова влюбился!

— Все может быть, — проговорила ему в шею Трис и на миг притихла.

Поэт? Нокил бессильно обмяк, все так же сидя на камне. Семь сотен лет прожить среди гарпий и только сейчас вспомнить свое имя. Лионель… Он покатал на языке звуки, все больше убеждаясь, что так и есть. Это было именно ЕГО имя. Он пристально всмотрелся в безмятежное лицо спящей. Старшая жена, надо же. А почему тогда не искала? Все-таки море не такое уж большое, и островов в нем не так уж и много. Как она оказалась в море? И почему? Что за страх угнездился в сердце? Нокил… Нет, Лионель встал с камня и растерянно уставился на море. За входом в грот по-прежнему бушевал шторм. Балайба улетела в такую погоду… Но гарпии обожают бури, они парят на грозных ветрах, доказывая своей короткой жизни, что достойны ее. Лионель вздохнул. В голове кружили обрывки воспоминаний. Балы, охота, схватки с синекожими существами… Огры? Действительно, они с Тристанией пару раз влезали в шпионские дела на просторах Армагелоо, где наги бились с ограми и йотунами.

Покрытый коричневой свалянной, засаленной шерстью здоровяк небрежно махнул огромной сучковатой дубиной, с глухим звуком вышвыривая из боя раненого нага. Лионель стремительно обогнул живую скалу, легко запрыгнул йотуну на спину и отточенным движением вонзил кинжал с коротким широким лезвием в основание шеи великана. Обитатель северных гор обиженно рыкнул и грохнулся в траву, потеряв способность двигаться. Мелькнувшая рядом Трис лишь показала поэту язык в знак одобрения и вновь пропала в гуще схватки, звеневшей под голубым небом.

Лионель перевел взгляд с бурных волн на серые тучи и нахмурился. Все эти годы небо над головой не менялось — серое, дождливое, наполненное тоской и унынием. Значит, тогда этого бесконечного дождя еще не было?

Живописная бухточка встретила их блеском отраженного на воде солнца, желтым песком и кромкой зеленого леса на окружающих скалах. Яхта остановилась в сотне метров от берега. Лионель д’Алансаль, барон Фальк, придворный поэт и бард, с радостным воплем разогнался по палубе и с шумом сиганул в прозрачные волны, подняв облако брызг. Его старшая супруга, Тристания де ла Шанталь Таранас, принцесса правящего дома, герцогиня и прочая, решила не отставать. Вскоре они вдвоем добрались до горячего песка на берегу и растянулись, греясь на солнце. Уже через минуту Лионель вскочил, потянулся полуобнаженным телом (он прыгнул за борт в одних штанах) и сказал:

— Жаль, что ты не захотела провести тут новобрачную неделю, Трис. Все-таки здесь хорошо.

— Положение обязывает… — лениво ответила Тристания, картинно выгибаясь под лучами солнца. — Дела государственной важности, знаешь ли.

Лицо герцогини капризно скривилось, словно ей в пятку воткнулись колючки морского ежа. Лионель рассмеялся, а потом сказал:

— А теперь слушай, солнце моего сердца! Эти стихи я посвятил тебе. На том балу ты была великолепна!

— А сейчас что? Не так хороша? — делано обиделась Трис, на что Лионель вновь засмеялся, приписав странную задумчивость молодой супруги все тем же делам на благо королевства.

Сердце в груди тревожно замерло в ожидании чего-то нехорошего. Бледный Лионель закусил губу, вспоминая каждую минуту того дня. Боль в груди все отчетливей грызла плоть, заполняя душу страхом.

Слова раздались над пляжем торжественно, с выражением и ноткой чувственности созерцателя, любующегося чем-то невообразимо прекрасным: